Игорь БЕЗРУК
 
Об этом случае я вспоминаю с особым трепетом и сожалением. Зачастую в различных жизненных ситуациях я поступал необдуманно и без оглядки. Приняв за правило выражение крайней глупости: «Не строй никогда никаких иллюзий», заметил, что чаще всего оно приносило мне необходимое спокойствие духа, сдержанность в тех или иных безрассудных ситуациях и даже оправдание отдельных нравственных поступков. И все же, несмотря на все явные преимущества, с течением времени я остро ощущал какое-то неизбывное чувство потери. Многое из того, что я, руководствуясь проверенным  правилом, решительно отверг, вдруг начинало казаться вполне реальным, таким, которое могло на самом деле произойти, мимо чего я никак не должен был пройти и через что переступить. Начинало казаться, что это сознательное отрешение только обеднило меня. Сделало твердым, сильным, трезвым в оценке своих возможностей, но и эмоционально ущербным. И это осознание в тяжелые минуты безволия и усталости постоянно призывало ко мне тоску и сожаление об упущенном, каким бы оно плохим, грязным или неосуществимым ни было.
Был я в те времена молод и неопытен. Работал в одном из отделов на машиностроительном заводе. Работа все больше рутинная, связанная с чертежами. Естественно, мало кто на ней долго задерживался. Я со своим школьным свидетельством чертежника-копировальщика только и мечтал тогда, что окончу вечерний машиностроительный техникум да переберусь в цех, поближе к людям и производству. Но время шло, а я так и оставался у кульмана. Уже стал замечать, что и учиться вроде как пропало желание, и работать нет сил. Тогда-то в нашем отделе и появилась Елена Петровна, маленькая пухленькая женщина лет тридцати семи. 
Лицо её было самое, я бы сказал, обыкновенное. На таких на улице не обернешься, а в толпе и внимания не обратишь. Но присутствовала во всем облике какая-то особая привлекательность, заметить которую можно не сразу, не вдруг, а лишь по прошествии времени в тесном общении. Впрочем, особого интереса Елена Петровна у меня не вызывала: я был все-таки юношей, едва перевалившем за двадцать, и получалось, что она годилась мне чуть ли не в матери.
Кульман её располагался рядом с моим и, обладая бесспорным опытом работы, она часто подсказывала мне, как правильно расположить на чертеже ту или иную деталь, скомпоновать вспомогательные виды, выделить главное. Я проникся к ней уважением и сразу же первым вызвался посетить её на дому, когда она не пришла на работу и прошел слух, что Елена Петровна серьезно больна.
Председатель профкома, человек не сильно себя перетруждающий, с неприкрытой радостью поддержал мою кандидатуру, снабдил деньгами, посоветовав сильно ими не сорить, а купить самое необходимое: яблок, мандарин – что положено. Я выяснил в отделе кадров, где живет Елена Петровна, и после обеда, приобретя все что нужно, отправился к ней на дом.
Жилище её нашел быстро. Поднялся на второй этаж, позвонил. Открыла сама Елена Петровна в тоненьком ситцевом сарафанчике на бретельках, завязанных бантиком на полных лоснящихся плечах, и в домашних тапочках на босу ногу. На дворе стояла неимоверная жара, и я, признаться честно, сильно вспотел и предстал перед ней в самом неприглядном виде: в мокрой на спине и в подмышках рубахе и с каплями пота на шее  и лбу, которые даже смахнуть не мог, так как в одной руке держал цветы, а в другой – пакет с фруктами.
Увидев меня, Елена Петровна от души рассмеялась и, предложив войти, стала вытирать мой лоб мягким полотенцем, которое было у неё в руках, повторяя раз за разом:
– Ой, какой вы смешной, Сереженька, какой смешной.
Я как застыл с глупой улыбкой на губах, так и стоял, улыбаясь и только пожимая плечами, мол, извините меня за такой неприглядный вид, но это не я виноват, а погода. И лишь только мои руки освободились, я рассказал Елене Петровне о поручении, которое дали в цехе, и о том, что все обеспокоены тем, что она так внезапно заболела.
– И не думайте, – при этом добавил я от себя, – что, если вы у нас всего второй месяц работаете, мы про вас и не вспоминали. В нашем коллективе такого просто быть не может.
Елена Петровна, все так же мило улыбаясь, мягко коснулась моей груди и сказала:
– Я и не думаю так, Сереженька. И верю вам полностью. Но вы должны извинить меня. Дело в том, что заболела не я, а моя дочка. У неё так долго держалась высокая температура, что я просто не могла отойти от её постели.
Услышав это, я отчего-то несказанно обрадовался. С души сразу будто камень свалился, и стало так легко, что я чуть не оторвался от земли.
– Но теперь ей лучше, – продолжила Елена Петровна, – и сейчас она с бабушкой даже вышла прогуляться по парку. Да вы, наверное, встретили их по дороге сюда. Они только-только ушли.
Действительно, я сразу вспомнил, что навстречу мне из подъезда вышли моложавая старушка и маленькая, лет пяти, девочка в ситцевом синем с белой ромашкой на груди платьице и легкой кофточке. Я еще удивился: такая жара, а девочка в кофточке с длинными рукавами.
– Раз так, – сказал, – значит всё хорошо.
Я уж и не знал, что делать. Получалось, что пришел понапрасну. И все же не хотелось уходить: я совсем ничего не знал о жизни Елены Петровны, было очень любопытно узнать, как она живет, чем дышит. 
Елена Петровна словно почувствовала мою неловкость и сразу же предложила выпить чаю. Я, не раздумывая, согласился. Эта женщина начинала мне нравиться.
В кухне Елена Петровна засуетилась, начала доставать из подвесных шкафчиков то одно, то другое и выставлять на кухонный маленький столик. Предо мной в мгновение ока возникли соломенное блюдо с печеньем и конфетами, красные в белый горошек чашки, сахарница из того же сервиза, до краев наполненная сахарным песком, грушевое варенье.
Сам того не осознавая, я засмотрелся на ловкие и сноровистые движения Елены Петровны и почувствовал себя свободно и непринужденно, будто у себя дома. Никакой скованности или неловкости я не заметил и у Елены Петровны. Это было славно. От этой приподнятости духа и чай показался наивкуснейшим. 
Не помню, о чем мы разговаривали тогда. Помню, после двух или трех чашек Елена Петровна предложила мне чего-нибудь покрепче. Я в принципе не возражал, но остановил свой выбор на пиве. Оказалось, она до умопомрачения обожает пиво, но, правда, выпивает всего стакан или два – не более: на большее её, как она призналась, не хватает.
– А раньше, – сказала она, – когда была в таком возрасте, как ты, я и знать не знала, что такое пиво. Как-то мы с моим будущим мужем оказались проездом в Киеве и от поезда до поезда времени было хоть убавляй. Поехали с ним и на ВДНХ. Там я впервые и попробовала пиво, а теперь просто не могу без него.
Я ей тоже рассказал о своих впечатлениях от пива. И уже после первой бутылки Елена Петровна показалась мне лучшей из женщин, которых я встречал до сих пор (хотя так ли много я их знал к тому времени?), а после второй бутылки мне захотелось не только приобнять её, но и поцеловать. Я и не заметил, как мы оказались рядом. Помню, держал её за талию, она меня за бедра. 
Будь я решительнее и не таким стеснительным, склонился бы над нею и прикоснулся своими горячими губами к её губам, но я только обнимал её и довольствовался тем, что говорил с нею и чувствовал. Впрочем, то, чего я старался не замечать, после выпитого, само начало о себе напоминать. Я вдруг заметил, что под сарафаном у Елены Петровны ничего нет, и мне очень захотелось увидеть её обнаженной. Я, улыбаясь, в шутку сказал:
– Интересно, у вас все тело такое загорелое или только отдельные места? – и при этом, захватив пальцами концы завязок, потянул их, развязывая.
Елена Петровна даже отстранилась немного, чтобы верх сарафана беспрепятственно сполз вниз. При этом глаза её искрились и снисходительно улыбались. У меня голова чуть не пошла кругом. То ли от перевозбуждения, то ли от пива. Вот уже упали правые тесемки, я потянул концы левых. Елена Петровна резко прижалась ко мне всем телом и спрятала голову у меня на груди. И тут убила неловкость: завязки затянулись в тугой узел и запутались. Тщетно одной рукой я пытался их распутать, они никак не поддавались. 
Елена Петровна почувствовала мою оплошность и попыталась помочь, но в этот момент неожиданно раздался дверной звонок.
– Ой! – сказала Елена Петровна. – Мои с прогулки вернулись.
Меня как молнией поразило. Елена Петровна, на ходу завязывая правые бретельки, поспешила открывать. Вскоре донеслось её нежное щебетание, бабушкино брюзжание и воркование маленькой девочки. Вошедшая через минуту на кухню милая старушка показалась мне ужаснейшим сознаньем. И больше ни на какие уговоры Елены Петровны остаться, я не поддался.
А еще через несколько дней, когда Елена Петровна вышла на работу, я узнал, что на днях приехал её муж, они помирились, и теперь он забирает обеих к себе в городок, отстоящий от нашего километров за триста. Вскоре Елена Петровна рассчиталась и уехала из моей жизни навсегда.