Юрий КОНОПЛЯННИКОВ

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ЖИВЫМИ

повесть-дневник

Кабул

 «Афганский дневник» – это не мои записки, потому и не главенствует в нём привычная для жанра хронология. Вместо неё – краткое обозначение трагических, а порой и трагикомических будней афганской войны. 

 Точно уже не помню, как попал ко мне дневник. И жив ли тот офицер, который подарил его? Но беспристрастные, проникновенно-пронзительные строчки автора будоражат в генетической памяти многое.

 Это история русского солдата, это история бывшей Российской империи, бывшего СССР, история нынешней России. Это война, в которой не виноваты те, кто воюют, потому что у войны законов нет – есть одни приказы.

 Мы прилетели в столицу Афганистана ранним утром, только наступил рассвет. Когда с заснеженных горных вершин, окружающих Кабул, приближались к взлётно-посадочной полосе, меня поразило лицо одного прапорщика, возвращавшегося из отпуска. Он смотрел в иллюминатор транспортного самолёта на почти летний или осенний с ярким солнцем Кабул – обычное состояние зимней природы в этой стране – со страхом смерти на лице. Так и случилось: его убили по дороге в часть. По машине, в которой он ехал, шквальным огнем ударили «духи». А до вывода советских войск оставалось всего два месяца.

 Мы же, трое литераторов, в сопровождении молодцеватого, подтянутого, по-настоящему знающего дело войны, быстроту шальных пуль, капитана с двумя «акаэмами» и с водителем «Уазика», вовремя где-то сманеврировавшего, без единой царапины проскочили в штаб 40-й армии.

 В Кабуле поразило больше всего бессветофорное движение. Стоит где-нибудь один регулировщик и по кругу крутит со всех сторон идущие потоки разномастных «лимузинов», бьющихся друг о друга. Скрежещет металл, ругаются и дерутся владельцы авто (грохот и шум нью-йоркского масштаба!). Впечатление, будто едешь не по дороге, а через кладбище разбитых машин. Чисто азиатский вариант, неумолимо похожий на сегодняшний московский.

 Принял нас в штабе генерал-майор, член Военного Совета, ввел в курс дела, дал команду на выдачу обмундирования и размещения на отдых. (Речь идёт о генерале Захарове А.И., но запись встречи не сохранилась, поэтому сообщить о ней нечего; нет возможности – авторск.) 

 Вот тогда-то, кажется, и зашёл ко мне в «бочку»-укрытие статный капитан. Тот самый, виртуозно вывезший нас с аэродрома, спросил:

—  Вы, товарищ старший лейтенант, писатель?

    —   Да.

Он смущённо протянул обычную школьную тетрадь и попросил:

     —  Почитайте, пожалуйста, мои записи. Может, что-нибудь вам пригодится? 

 Больше мы не встречались: он через час ушёл на «боевые», а я в ночь следующего дня вылетел в Шинданд.

 Но я-то пишу, глядя на войну глазами человека далёкого от неё. А тот, кому принадлежал этот дневник, был её непосредственным участником. И если он жив – а я верю, что это так, – пусть поскорей утихнет его боль от того шельмования, какому совсем ещё недавно подвергали наших «афганцев» «граждане»-популисты из «передовой» пишущей братии. Пусть, наконец, мой неизвестный автор обретёт настоящий душевный покой, ибо он имел, имеет и будет иметь полное право, возвратясь домой, ходить с высоко поднятой головой.