Евгения ЛЯШКО

За окнами совсем стемнело, на улице зажглись фонари, подсветив ярко-жёлтые одеяния каштанов. Вскоре прощёлкали выключатели выставочных залов, клацнул замок входной двери. Охранник и хранители разошлись по домам. Музей уснул. Ну, или почти…
Экспонаты с интересом рассматривали новичка — массивный сундук. Среди обитателей станичного музея имелись сундуки, но то были карлики по сравнению с этим окованным латунью великаном с четырьмя ручками. Латунь покрывала чёрная краска, по не закрашенным полоскам, можно было представить, как парадно светился сундук в годы юности.

— Хоть бы поздоровался! — хмыкнуло зеркало в резной оправе.
— Не желает он нам о себе поведать! — фыркнул чугунный утюг.
— Ни чета мы ему, видите ли! — загремели кованые замки. — А мы вообще-то тоже стражи всякого добра! Мог бы с дальними родственниками словечком и перекинуться!
— Важничает! Важничает! — загалдели глиняные глечики.
Блеснув чеканкой, сказал, как отрезал, боевой казачий кинжал:
— Не время. Дайте освоиться.
Гвалт разом прекратился. Все истории уж не раз друг другу рассказаны. Экспонаты задремали. Все, кроме одного — сундук-новичок предался воспоминаниям…

Поведать… А что я могу поведать? Когда-то давно на моей замочной петле мастер-сундучник конфарником выдавил точки, написал данные владельца: «Лейбъ Гвард 2-й Кубанской казач. Сотни Соб. Его Им. Величества Конвоя Никита Кондратов. Пархоменко 1914 года 20 ноября гор. Петроградъ». Мастер приговаривал, что знатная служба меня ждёт… Пожив на казарменном складе среди собратьев, я разузнал, что казаки-гвардейцы в строевом разряде при императоре по три года служат, иногда дольше. Первый год — зовутся «серыми», второй — «старыми», на третий — «отходящими». Вот на второй год казаки себе памятные именные сундуки и заказывают. Собирают в них подарки родным: шали, платки, мундиры, фуражки, бритвы… О-хо-хо, вот походные сундуки могли бы многим поделиться. Они пороху нюхнули, не сувениры да гостинцы в них клали. А мне из вековой жизни и сказать особо нечего. Из важного хранил только пожалованные награды: светло-бронзовую медаль на Владимирской ленте в память столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года, светло-бронзовую медаль в память 300-летия царствования Дома Романовых, да серебряную медаль «За усердие». А как вышел срок службы у владельца в 1917 году, так отправился он эшелоном домой. Казаки с лошадьми в товарных вагонах путешествовали. Полторы недели в поезде. Поговаривали, что на станциях обычно пляски и песни, а то и фейерверк грохотал, потому как казаки люд весёлый. Но я того не видел и не слышал. Угрюмость царствовала. На подводу погрузили меня и в станицу отвезли. Быстро полюбовались, а потом в кладовую под покрывало запрятали. Так я и стоял, пока однажды меня в сарае надолго в сено не закопали. А затем и вовсе в чёрный цвет окунули, будто я так краше стал. Но хоть бока поржавевшие спрятались. И опять на годы в кладовую. А теперь вот сюда отдали. Музей. Что это за место? Женщины ласковые ходят, обтирают нежно. Может и не плохо здесь… Но нужды во мне нет, что это за служба стоять с распахнутой крышкой?

Субботнее утро, прогретое Кубанским ноябрьским солнцем, наполнило музей уютным светом. Экспонаты проснулись, но не успели обсудить сны. Клацнул замок.
Хранитель прошлась по залам. Удостоверилась, что всё в порядке. Хотела присесть, но тут дверь распахнулась. На пороге мальчик лет пяти с мамой.

«Первые посетители! Экскурсия!» зашуршали обыватели музея и незримо ожили, засияли внутренним светом. Сундук-новичок прислушался.
Тройка медленно передвигалась от зала к залу, от стенда к стенду.
— Это макет казачьего подворья… Так рис выращивали… Так на летней кухне готовили… А тут убранство хаты…
— Сынок, смотри, смотри, так и у твоей прабабушки дома было! Такие же кровати, горы подушек и вышивка!
— В этих глечиках хранили молоко. А это замки. Каждый с секретом. Только хозяин, который его изготовил, знал, как он открывается. А тут фотографии…
— У нас тоже такие есть. Во время Гражданской войны 1917 года их спрятали за другими фото. Как картонные «задники» поставили. Случайно в детстве нашла, но кто на них изображён, спросить уже не у кого было.
— К сожалению, так бывает. Доходишь до вопросов, а тех, кто бы ответил, нет. А вот этот сундук один из наших ценных экспонатов. Из Новомышастовской сорок четыре казака удостоились службы в Императорском Конвое. Попасть в Конвой было очень не просто. Отбирали лучших из лучших. Сейчас я вам зачитаю приказ по Кубанскому казачьему войску № 103 от 20 апреля 1893 года: «На основании указаний о выборе чинов для службы в гвардии, требую: а) удостаивать такового выбора отличнейших, во всех отношениях, людей, предпочтительно, имеющих знаки отличия военного ордена, или прежде служивших в конвое и награжденных знаком за службу в нем, а также хороших наездников (джигитов), которых набрать возможно больше; б) все удостаиваемые должны быть вполне возмужалые, физически крепкие и совершенно здоровы. Рост определяется не ниже 2 аршин 7 вершков, и не выше 2 аршин 9 вершков; лет — не старше 40. Требование о росте и годах допускается не распространять на отличных наездников. Выбранные должны иметь в исправности все положенное казаку обмундирование, белье, вооружение и конское снаряжение; верховые же лошади, у всех без исключения, должны быть из местной породы, безусловно, верхового сорта, хороших статей, щеголеватые, ростом не ниже 2 аршин 1 вершка, и не выше 2 аршин 3 вершков». Этот сундук принадлежал Никите Кондратьевичу Пархоменко. Во время Великой Отечественной войны семейную реликвию прятали от немцев в соломе. Дочь Пархоменко, Анна Никитовна передала сундук нам. Внуку Никиты Кондратьевича присвоено звание Героя Советского Союза. Пройдёмте дальше. Я покажу макет военных действий Второй мировой и экспонаты, которые наши волонтёры «Чистые сердца» с Донбасса привезли.
— Мама, настоящие гранатомёты!
Мама присела к сыну:
— Когда знаешь, кто твои предки, стараешься быть достойным потомком. Сынок, наши дедушки и бабушки сражались с фашистами, чтобы мы жили. И сейчас наши ребята стоят на страже Отечества, сражаются, чтобы русский мир не исчез.
— Я тоже буду защищать мир!

Посетители и хранитель ушли в дальний зал. Казачий кинжал по-старчески завздыхал:
— Нас и нашу историю человек делает. Мы немой отпечаток его действий. Музей как оттиск истории. Славно, что есть это место, где история продолжает жить. Служит потомкам. Меня несколько раз от отца к сыну передавали… Эх, если бы вещи умели говорить…
Сундук впервые за долгие годы вдруг почувствовал собственную значимость: «Я сделан на память! Я служу лишь напоминанием, но каким!».