Елена ЧЁРНАЯ,
переводчик с детского
Появление МИРИАМ
История эта произошла со мной в маленьком городке, затерянном среди высоких гор. Их скалистые вершины уходили под облака, обрастая в холодной небесной высоте снегами и льдами. Чистые горные реки, питаемые талыми снежными водами, устремлялись по узким ущельям в зелёные цветущие долины сказочно красивой страны.
Окна и дверь гостиничного номера, в котором я поселилась, выходили на лоджию. Дверь соседнего номера тоже выходила на лоджию, поделённую пополам перегородкой из полупрозрачного матового стекла.
Большую часть дня я проводила в горах, а время полуденного зноя и вечер - на открытой лоджии. И, глядя на красные черепичные крыши городка, зажатого со всех сторон ущельем, наслаждалась тишиной и покоем.
Оказавшись далеко от городского непрерывно меняющегося потока машин и людей, я думала, здесь со мной должно и может произойти нечто необычное. Нечто невероятное, чему никогда не бывать в однообразной и повседневной городской жизни.
В один из таких часов на лоджии я заметила в узкой щели под полупрозрачной перегородкой ярко-красный детский ботинок. Прошло несколько мгновений и к первому ботинку присоединился второй, тоже красный, но правый. Я подняла глаза и увидела небольшое размытое матовым стеклом пятно.
Пятно пошевелилось. Потом тихонько постучало по стеклу.
Так появилась Мириам, шестилетняя говорунья, черты которой лишь приблизительно угадывались сквозь мутное стекло.
Черноволосая и подвижная Мириам болтала без умолку. Смешные считалки сыпались из неё, как из книжки, которую перелистывают так быстро, что страницы непрерывно мелькают перед глазами. И считалки соскальзывая со страниц, как с ледяной горки, летят со звоном и шелестом, переплетая буквы в слова, а слова в предложения. И всё это тонет в шумном веселье Мириам:
- Плачет маленькая мышка,
в сыре дырка, не нора.
Съела стены, съела крышу!
Как укрыться от кота?
Кот тихонечко подходит.
Раз, два, три! И мышки нет!
Мышка сыр другой находит.
Спрятался кота обед!
или
Ходит Саша по канату,
Хочет стать он акробатом.
Раз, два, три, четыре, пять.
Падает, встает опять.
Солнышко на брусьях крутит,
В бой на ринге с другом вступит.
Он упорный, он такой!
Мальчик просто заводной.
И ещё она постоянно рисовала и каждый раз хотела знать моё мнение о нарисованном. Рисунок, прислоненный к мутному стеклу, разглядеть было почти невозможно. Цветовое яркое пятно… и детская маленькая ладошка рядом. Чуть влажная ладошка, которая оставляла на стекле мокрый отпечаток, постепенно исчезающий, пальчик за пальчиком...
А между тем, подвижное цветное пятно рядом с цветным пятном рисунка прыгало от нетерпения, напевало и пританцовывало.
Очень скоро Мириам наскучило рисовать, она принесла на лоджию пластилин и начала лепить. И тогда между нами возникло почти полное взаимопонимание. Всё, что она показывала мне, напоминало страшных крылатых и перепончатых чудовищ. Они извивались в её руках и казались живыми. Мириам подносила своё новое творение к перегородке и громко возбуждённо кричала:
- Спасайся! Оно летает и кусается!!! А, укусило … больно!!!
Половина лоджии, где орудовала карандашами и красками эта неуёмная выдумщица, скорее напоминала мастерскую художника, чем место, предназначенное для отдыха на свежем воздухе. Рисунки, поделки из пластилина и бумаги занимали все небольшое пространство за матовым стеклом.
Как-то я застала там недовольную горничную, которая собирала в большой мешок «этот мусор». Но всего через несколько дней ничуть не расстроенная уборкой Мириам нарисовала новые рисунки взамен утраченных, а парк пластилиновых чудовищ быстро превзошел вынесенный горничной неизвестно куда в черном пластиковом мешке. Шепотом Мириам сказала мне по секрету:
- Они скоро вернуться, вот только найдут обратную дорогу…
И я представила картину: крутясь в воздухе падают на лоджию листки с рисунками, стаями летят пластилиновые чудовища, другие, бескрылые, карабкаются по стене…
А несколькими днями позже, когда и бумага. и пластилин у Мириам все же закончились, мы начали сочинять. Она задавала тему, а я рифмовала. И если получалось хорошо, то слышала звонкий смех радостной Мириам. А если стишок не нравился, она уклончиво произносила:
- Ну, ещё подумай хорошенько. Давай, ты же можешь.
К тому времени мы уже перешли на «ты».
В один из дней я вышла на лоджию. В руках у меня шелестела стопка переписанных начисто листков со стихами для Мириам. Но лоджия была пуста, а в щели под стеклянной перегородкой я опять увидела только один красный детский ботинок…
Дверь в соседний номер оказалась закрытой, а окна плотно зашторенными. Не было ни рисунков, ни пластилиновых чудищ, только пустая пыльная и унылая лоджия, разделенная пополам матовым стеклом. И ещё этот красный детский ботинок, оставленный или забытый под перегородкой.
Принадлежал ли он Мириам? Или кому-то другому? Да была ли на самом деле задорная и подвижная девочка лет шести? Или я попросту придумала Мириам?Когда-то в детстве и у меня были такие же красные ботинки.
И улыбнувшись, я вспомнила себя в её возрасте. Нет, мы не были внешне похожи. Да я как следует и не рассмотрела лица девочки. Она постоянно скакала и, показав рисунок или пластилиновое чудище, убегала рисовать новый или лепить ещё более ужасного монстра.
Но темперамент совпадал в точности. Мы обе - подвижные и неуёмные выдумщицы. Обе не любим ждать и не любим ныть. Но если придётся, готовы рассуждать и находить выход их ситуаций, когда другие только плачут и жалуются. Нет, мы с Мириам не плаксы!
И поразмышляв на тему сходства наших характеров и темпераментов, и ещё раз посмотрев на детский, забытый под перегородкой ботинок, я опустилась на стул. Со мной больше не было Мириам. И я прочла все написанные в эти дни строчки красному ботинку.
ДЕВОЧКА В КРАСНЫХ БОТИНКАХ
И я вспомнила! В детстве, примерно в том же возрасте, что и у Мириам, и у меня были красные ботинки. С этими ботинками, красными и яркими, и со мной, как же без меня, случались самые разные истории. Веселые, грустные. Поучительные. Вот эти истории, немножечко измененные: по прошествии времени многие подробности стерлись из памяти. Ведь и матовое стекло делает нечеткими лица и рисунки, увиденные сквозь него.
Ботинки пока велики.
Сквозь сон она уловила шум в прихожей, сквозь сон же и улыбнулась. Среди ночи хлопнула входная дверь. Послышались приглушенные голоса. Значит, дед приехал из командировки. Она ещё раз улыбнулась сквозь сон и крепко уснула.
Утром, едва открыв глаза и вспомнив, что ей то ли приснилось, то ли и вправду произошло, выбежала в гостиную, освещенную ярким ломким лучом утреннего солнца. На диване стоял дорожный кейс деда, а рядом косо и объемно громоздился не распакованный ещё чемодан. Она радостно побежала на кухню. Там на неё шикнула бабушка: «Тихо! Попрыгунья, дед ещё отдыхает...»
Утренняя каша казалось пресной. Она то и дело поглядывала на дверь спальни. Тревожить деда ей не разрешалось. Он должен был хорошо отдохнуть с дороги.
Потом пришла няня, и они пошли гулять. А когда вернулись, деда уже не было. За ним, видимо, прислали служебную машину, и он уехал на завод. Она вздохнула и спросила: «А-а, скоро ли вечер и когда все будут дома?» Няня сама ничего не знала, а бабушка уехала вместе с дедом.
Ничего не оставалось, как после обеда лечь спать. И хорошо. Во сне время летит быстро. Полдничали и ужинали опять только с няней.
Позже пришли родители. Позвонила бабушка, сказала, что есть неотложные дела, экстренно остановили на ремонт одну из доменных печей на заводе, придётся задержаться, и надолго.
Она капризничала и хотела дождаться, когда все опять соберутся вместе. Она скучала. На ночь ей читали и дали теплого молока, засыпала она долго и все прислушивалась, а не стукнет ли дверь в подъезде. Но так и уснула, крепко держа мамину руку в своей.
Утром открыла глаза и увидела на стуле рядом с кроваткой красные яркие ботинки. Шнурки тоже были красные, длинные, с черными железками на кончиках. Она вскочила, схватила ботинки и бросилась в спальню бабушки и деда. Но в комнате витал лёгкий аромат бабушкиных духов и более деловой и вкрадчивый запах сигарет деда. Этот запах всегда входил в комнату раньше него и оставался надолго, постепенно теряя насыщенный след недавнего его присутствия. Ох, она опять никого из них не увидит до вечера.
В кухне хлопотала няня.
– Ты хотя бы померяй, а вдруг малы, – няня налила ей компот и погладила по голове. Ботики стояли на столе рядом с тарелкой каши.
– Не буду, а когда дедушка придет? Или опять большая печь захворала? – она смотрела на ботинки. Радость почти прошла.
– Ну, давай ножку, – няня склонилась над ней.
Ботинки оказались велики. Но не так чтобы очень, но пока ходить в них не следовало.
– К осени врастешь, – утешила няня. А пока давай уберем в шкаф.
Она взяла ботинки и понесла.
– Нет, дай, я сама.
В шкафу места было много. Она выбрала для обновки самое почетное – на верхней полочке. Ботинки пахли кожей и свежей краской. Внутри они были мягкие и напоминали яркую картинку из детской книжки. Целый день она подходила к шкафу, открывала дверь и любовалась обновкой.
Потом она села рисовать. И нарисовала завод. Металлургический. И не совсем понимала, что это значит. Но помнила, как дед рассказывал ей, что есть не только черная металлургия, но и цветная. И поэтому из труб большого, нарисованного ей завода, поднимался в синее небо цветной дым: зеленый, желтый и красный.
Закончив рисунок, она понесла и показала его няне. Та, посмотрев поверх очков, заключила, что не понимает, почему в небе нарисовано сразу несколько радуг. Девочке пришлось объяснять, что так работает цветная металлургия и, что эти дымы-радуги, если так уж угодно няне их называть, и есть главное отличие цветной металлургии от металлургии чёрной. Ведь из труб же чёрной металлургии идёт только чёрный густой дым!
Ей с трудом удавалось выговаривать это трудное слово «металлургия», получалось «метарургия». Няня пожала плечами и не стала с ней спорить. Только посоветовала показать рисунок деду, ведь он и был «главным метарургом» большого завода, а, значит, ему видней, какой дым должен идти из труб.
Летом было не до тёплых ботинок. Во дворе и в саду бегала в лёгких сандалиях. В прорези и дырочки постоянно набивался песок и мелкие камушки, которые потом приходили вместе с ней и в дом. И девочка постоянно получала нагоняй от няни, строгие замечания от мамы и даже от бабушки.
В новых ботинках.
Лето пролетело быстро. Дождливая скорая осень моросила дождем. Няня собирала её на прогулку.
– А ну-ка, неси ботинки, самое время переходить на осеннюю обувь.
Ботинки оказались почти впору. Красные, яркие, на прекрасной кожаной подошве, тупые носки поблескивали матово и красиво.
Ветер с шумом нёс по дороге жёлтые листья. Слегка моросило. Они прошлись по дорожке. Ботинки чуть слышно скрипели, но очень хорошо облегали ногу, не терли и оказались еще и непромокаемыми. Она намеренно встала в лужу, но в ботинках как было сухо и тепло, так и осталось сухо и тепло.
И тут в соседнем дворе громко заиграл оркестр марш: ударили литавры, вслед забил барабан и потом вступили трубы.
– Пойдем-ка. Глянем, что да как.
Няня взяла её за руку и потащила через улицу.
Пространство двора был плотно заполнено. Тесно стояли друг к другу незнакомые мужчины и женщины. Няня проталкивалась куда-то вперёд и тащила её за руку. Музыка играла слишком громко. Толпа всколыхнулась и, покачиваясь, стала вытекать на улицу. Она ничего не понимала и не видела, только ноги, шаркающие по мостовой, спины и бока чёрных и коричневых пальто, перчатки, торчащие из рукавов, и слышала разговоры, заглушаемые оркестром.
И тут рука няни отпустила её руку.
Она никак не могла выбраться из толпы, толкали со всех сторон. Людей было много, все они шли вперед. Плотная живая река подхватила и понесла, понесла. Потом кто-то подсадил в большой синий автобус.
Ехали долго, взрослые переговаривались между собой. Она не плакала и думала, что няня вот-вот отыщется и заберёт домой. Место, куда приехали, сразу ей не понравилось. Еловый лес, мрачный и частый. Стали выходить из автобуса. В лесу опять шли, но недолго. Потом все остановились. Начались отдельные выступления. Она вслушивалась в то, что говорят. И не понимала.
Пошел дождь, мелкий и частый. Плотная толпа постепенно распадалась на группки и начинала редеть и убывать. И тогда она увидела сверкающую металлом пирамидку с красной пятиконечной звездой и мраморной доской с буквами. Читать она уже умела и смогла разобрать: «Героям, павшим…» А дальше не поняла, но догадалась, что памятник Героям. И кто такие Герои она тоже уже знала.
Она стояла и молча смотрела, как дождевые струи оставляют следы на траве и потом маленькими струйками сливаются у ног в небольшой мутный ручей. Как грустно кивают ей цветы, оставленные у памятника, как они намокли и низко опустили головки.
Девочка осталась одна. И пошла по тропинке, петляющей между деревьями, к дороге, которая должны была оказаться за деревьями. Но тропинка исчезла в частом ельнике. И теперь совершенно одна она бродила по мрачному еловому лесу, не зная куда идти.
Ботинки промокли. Глина комьями налипла на подошвы и чавкала при каждом шаге. Носки ботинок потускнели и тоже были плотно облеплены глиной. Время шло. Она не замечала, как оно шло. И как давно она промокла, продрогла и устала.
– Странно, – думала она, – буду ждать. Когда-нибудь они хватятся меня и, наверное, пойдут искать...
Чтобы ждать, пришлось найти место посуше. Она забралась на небольшой холмик и прислонилась к дереву. Дерево заслоняло от дождя. Но ветер шевелил ветки. Капли шелестели и падали, скатывались по одежде, мокро заползали за воротник. В ботинках давно хлюпало, пальто напиталось влагой и тяжелым мешком обвисло на ней.
Стемнело. В густых кронах заухало. Ели качались и скрипели. Ветер, прокатываясь по верхушкам, осыпал вниз застрявшую в хвое влагу.
Ночь без единого огонька и просвета опускалась, сгущаясь в непроглядный мрак. Она закрыла глаза, не желая видеть пугающую темноту, и постаралась успокоиться, не бояться и не плакать. Последнее тепло сосредоточилось глубоко внутри. Небольшой красный шар, излучающий надежду, но уже едва тлеющий, едва согревающий...
– Да, если бы не красные ботинки, прошел бы мимо. Луч фонарика случайно напоролся, все черное, а тут красный блик. Повезло.
Её передали из рук в руки.
Ботинки «просят каши».
Няни больше не было. Теперь утром отводили в детский сад. И до вечера. А там – распорядок, кормление, дневной сон. Уныло и однообразно. Ботинки она аккуратно ставила в шкафчик с нарисованным на двери мухомором. Дружбу ни с кем не водила. Гуляла самостоятельно. Высматривала в тополиных кронах маленьких пёстреньких птичек, поющих тонко и мелодично.
Бродила в зарослях акаций и ирги. Иногда, увидев едва побуревшую гроздь мелких, едва начинающих поспевать ягод, наклоняла ветку и срывала их. На вкус ягоды были терпкими с горьковатым привкусом и оставляли на пальцах фиолетовые пятна, как от фломастера. Строем не ходила. Всегда отставала и плелась последней. Никакой пары. И чтоб ещё за руку. Не заставите.
Но один друг все же завелся. Вихрастый и сопливый. Независимый. Грубиян и забияка. В группе он был ниже всех ростом, но это не мешало ему всех задирать, драться, а потом убегать. Догнать его и дать сдачи никто не мог.
И этот вредный мальчишка взял моду выслеживать её по кустам, где она стояла одна и сама выслеживала малых пташек. Он налетал сзади и внезапно толкал, но не сильно. Она оглядывалась и бежала вдогонку. Грубиян смеялся и убегал, обязательно по лужам, стараясь, чтобы и на неё попали разлетающиеся по сторонам грязные брызги.
Она не сердилась. Ведь это же такая игра! Но теперь всегда была готова к внезапным нападениям. И услышав крадущиеся шаги, резко отскакивала в сторону. И пару раз мальчишка падал. Она помогала подняться, а он хоть и ушибался, обдирал в кровь колени, но ни разу не наябедничал. А зауважал. И часто вдвоём они прятались по кустам и не спешили выходить на зов воспитательницы. И выскакивали только когда она, сорвав голос и потеряв терпение, обещала запереть в тёмной кладовке до прихода родителей.
И вот как-то они одевались вечером. Он достал из шкафчика ботинки. Подошвы едва держались. Порванные, разной длины шнурки болтались в разные стороны и уже не завязывались.
– Эх, – сказал вихрастый задира, – смотри...
И он отодрал от правого ботинка болтающуюся на честном слове подметку.
– Да… и в чём я сегодня в футбол буду гонять? – и в раздумье почесал за ухом. И тут же уставился на её красные, чистенькие и почти новые ботиночки.
– Слушай, одолжи на вечер, завтра верну! Не боись!
Она онемела, а он уже схватил ботинки и примерял.
– Впору! Ну, держитесь теперь пацаны! – Спешно набросил курточку на плечи и выбежал из дверей.
То, что он оставил ей, представляло жалкую картину. Один ботинок остался без подметки, другой – почти такой же. Но надо было одеваться. Всунув ноги в оба ботинка, она подняла оторванную подметку и решила примотать к ноге пояском от платья. Плотно сделать не удалось. Через щели рваного ботинка торчала нога в зелёном носке.
Тут за ней пришли. На удивление мама ничего не заметила, шла впереди и думала о чём-то своем. А она обходила лужи и старалась не промочить ногу в худом ботинке. Дома спрятала это рваньё в свой шкаф, подальше и поглубже. Этот нахал и забияка вернет красные ботинки завтра. Останется только утром быстро одеться и выбежать на улицу, пока мама прихорашивается у зеркала и меняет шарфики, выбирая подходящий. Потом она, как и сегодня, уже ничего не заметит.
Ну, а если в садик поведет отец? И похолодела от этого предположения. Он всегда сам застегивал её пальто на все пуговицы, натягивал шапочку на уши и лоб и… проверял, хорошо ли завязаны шнурки на ботинках. Девочка поняла, тогда – она пропала. Но ничего поделать уже не могла. Оставалось только ждать до утра.
Но после ужина раздался звонок в дверь. Открыл дед. На пороге стоял вихрастый грубиян со свежим синяком под правым заплывшим глазом и с красными ботинками в руках. Сзади него шумно с присвистом дышал высокий незнакомый дядька.
– Вот, получите ботиночки! Мой олух сегодня пришел в них и сказал, что ваша девочка их ему подарила. Не нужны нам такие подарки, мы и сами… И показал пальцем на почти новые коричневые ботинки на ногах вихрастого грубияна.
– Это так? – спросил дед и улыбнулся. Немая просьба промелькнула в глазах мальчишки: не выдавай! Она кивнула и опустила голову.
Посетители уже уходили. Удаляющиеся шаги гулко повторял лестничный пролёт. Ботинки стояли на полу. Шнурки грязно болтались по бокам, носки были разбиты и там, где красная краска слезла, обнажилась грязно-желтая кожа, каблучки сбились на одну сторону, правая подметка была надорвана...
Плакала молча. Дед утешающе опустил руку на плечо:
– Да, каши просят, – и, обращаясь к бабушке, добавил: – Посмотри, пора одевать внучку не в ботинки на каждый день, а в туфельки для девочек...
Грязь на подошвах ещё не успела засохнуть. Отмывая ботинки, она плакала горько и безутешно. Ботинки больше не напоминали картинку из книжки.
Потом отнесла в шкаф, спрятала в самый темный угол. Там уже стояли рваные ботинки драчуна. И дала себе слово, что никогда не выбросит эти красные ботинки, ведь не бросают и не предают друзей. Никогда…
С ботинками в шкафу.
Не часто, но иногда с ней бывает на особо важных совещаниях или плановых оперативках. Вдруг кажется: она ребенок, крошка лет пяти-шести, сидит на стуле с ногами. Коленки прижаты к подбородку, руки теребят цветную оборку платьица, а шнурок правого красного ботинка опять развязался... А справа и слева – незнакомые люди. Громко спорят и говорят о чем-то взрослом и непонятном...
А ей не страшно, но очень хочется соскочить со стула, выбежать в дверь и ускользнуть от незнакомцев. Там за дверью детсадовская раздевалка и в шкафчике с мухомором - пальто и шапочка. И нужно поскорее одеться, вот-вот за ней придет мама. А мама не любит ждать… и может уйти без неё...
Но тут все к ней оборачиваются и о чем-то спрашивают. И происходит мгновенная метаморфоза. Как в ускоренной киносъемке видит она: руки растут, дотягиваются до стола, в пальцах появляется ручка, ступни чувствуют тесноту узких «лодочек», тело наливается, обретает взрослые формы и врастает в деловой строгий костюм.
Пленка в невидимом проекторе продолжает шелестеть и потрескивать. Но она быстро приходит в себя. Улыбается. Отбрасывает со лба длинные пряди и отвечает на обращённые к ней вопросы. И опять всё в порядке.
Но потом, ещё некоторое время, во всем теле ощущаются странные вибрации, как будто некий временной разлом соединил разошедшиеся когда-то края. Эти края вновь соединились, но волновая зыбь разлома не успокаивается, продолжает ходить по коже, и под кожей, высыпаясь мурашками вдоль спины, вибрируя и утекая через дрожащие пальцы из настоящего в прошлое и обратно из прошлого в настоящее...
А дома, тем же вечером, она долго обыскивает полки в шкафах. Вот и эти ботинки. Красные, со сбитыми носами, каблучками и вылинявшими шнурками. И понимает: выбросить их она не может. А пока ботинки в шкафу, детские воспоминания будут возвращаться. И всегда в тот момент, когда этого совсем не ждёшь.
Она несет их в машину. Едет в лес и бросает в разведенный костер. Горят они неохотно, долго.
Но она уже знает, что в следующий раз все опять повторится.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.