Виталий Хилько 

Жизнь подчас преподносит неожиданные подарки. Совершенно случайно в мои руки попали воспоминания о Великой Отечественной войне В.И. Хилько. Их передала дочь Виталия Ивановича Елена Забелина.
На двадцати семи листах бумаги вместилась история жизни обычного одиннадцатилетнего мальчика в оккупированном Ворошиловграде.
Автору удалось воссоздать обстановку тех лет такой, какой увидел ее и пережил подросток именно тогда. Детское восприятие происходивших событий, бытовые подроб-ности жизни оккупированного города, трагические и смешные эпизоды, вошедшие в воспоминания Виталия Хилько, дополняют общеизвестные факты свидетельством непосредственного участника описываемых событий.
Получив в руки такой бесценный материал, отмеченный несомненными литератур-ными достоинствами, отдаю его на суд взыскательного читателя альманаха «Свой вариант».

Игорь Масюченко, член МСП

Воспоминания о войне

Война меня, одиннадцатилетнего мальчика, застала в пионерлагере в городе Мариуполь, куда меня родители определили в первый, и как оказалось, последний раз за все время учебы.
Утром, 22 июня 1941 года, на линейке нам сообщили, что началась война с Германи-ей. Немцы бомбили наши города, в том числе, Киев. Скоро нас отправят досрочно домой. Все мы стали серьезными, дисциплинированными. Вскоре мы ехали на поезде домой, где нас ожидали взволнованные родители. Началось военное время. Запомнилось, что в вагонах но-чью окна были плотно зашторены: соблюдалась светомаскировка.
Осенью 1941 года я пошел в четвертый класс средней школы №15, который успешно закончил в 1942 году. Кроме основных предметов, мы усиленно изучали военное дело: вин-товку, автомат ППШ, гранаты. Занимались строевой подготовкой.
Фронт приближался. В июне 1942 года моего отца, работавшего тогда в облземотделе, направили в эвакуацию с сельхозтехникой и домашним скотом. Мы с мамой и бабушкой ос-тались одни.
В июле наши войска оставили город. Перед этим были взорваны заводы, мосты, что-бы ничего не досталось врагу. После взрывов клубы черного дыма поднялись в небо.
Некоторые жители запасались оставшимися после взрывов на мясокомбинате и мель-комбинате продуктами. Моя мама сумела притащить мешок ржи.
Я с чердака нашего довольно высокого дома, находящегося в районе 11-й поликлини-ки, отодвинув черепицу на крыше, наблюдал за тем, что происходит в городе. Деревья в то время были еще маленькне, так что видно было далеко.
Однажды я наблюдал такую картину. В районе объездной дороги (ныне это квартал Щербакова) я увидел летящий на малой высоте самолет.
Это был У-2. Внезапно над ним появился немецкий истребитель, спикировал на него и, очевидно, дал пулеметную очередь. «Кукурузник» тут же сел. Истребитель, развернув-шись, опять спикировал на севший У-2, и улетел. Я думал, что летчик погиб, а самолет раз-бит.
Каково же было мои удивление и радость, когда я увидел, что самолет поднялся и улетел.
17 июля я со своего наблюдательного пункта увидел в районе этой объездной дороги клубы пыли и колонны машин. Я понял, что это немцы. Они вошли в город без боя. На ули-цах – ни души, стоит зной и зловещая тишина.
Примерно в четыре часа дня, наблюдая через щели в заборе, я увидел первых двух немцев, которые шли по Институтской улице (ныне – улица имени Сосюры).
В руках с засученными рукавами – автоматы, на поясе – гранаты с длинными дере-вянными ручками, за спиной – рюкзаки-ранцы.
Было тихо и страшно от неизвестности: что же будет дальше?

Оккупация

 «Яйко-млеко»

На другой день вся Институтская улица, начиная от улицы Ленина, была заполнена машинами, пушками, полевыми кухнями. Немецкие солдаты ходили по домам и требовали:
- Яйко-млеко!
Входя в дом с автоматами в руках, они говорили:
- Матка! Яйко-млеко!
И забирали все, что было в столах.
У нашего соседа застрелили собаку, которая не впускала их во двор. Приходили они и к нам. Бабушка обычно давала пару яиц и немец уходил. Один раз немцу показалось, что двух яиц мало и он знаками потребовал еще. Бабушка развела руками и показывает ему, что больше нет. Тогда немец стволом автомата открыл дверку стола, а там, на тарелке – горка яиц.
Немец рассвирепел и, направив автомат на бабушку, что-то закричал.
В ответ бабушка, жестикулируя руками, на украинском языке ему говорит:
- А якщо ще пан прийде, що я йому дам?
Немец повернулся и ушел. Я же, наблюдавший за этой сценой из соседней комнаты, облегченно вздохнул.
Так состоялось наше первое знакомство с оккупантами.

Приспосабливаемся
Первое время мы и жители близлежащих улиц, особенно взрослые, опасались выхо-дить на улицу. Вид немцев, особенно жандармов с большими бляхами на груди, вызывал чувство страха. Иногда немцы заходили в дом и проверяли, нет ли у нас взрослых мужчин. Но почему-то на постой никто не останавливался, хотя у некоторых соседей они жили. Их воинская часть занимала двухэтажное здание детдома, что недалеко от школы №15. Там у них впоследствии был госпиталь, во дворе которого они хоронили своих погибших солдат.
Но выходить из дома надо было, хотя бы для того, чтобы приносить воду, которую мы брали внизу в переулке возле улицы Ленина. Там, у одного из жителей во дворе был коло-дец, и хозяин колодца за какую-то плату давал нам воду. Носить ее было довольно далеко, примерно с километр.
Постепенно мы, пацаны, осмелели и начали выходить гулять. Начали у немцев кое-что забирать, что плохо лежало. Попросту говоря, воровать. Брали консервы, которые немцы хранили в ящиках под кузовом машины, галеты и конфеты, которые у них были в кабинах машин, в «бардачках».
Когда мы добывали консервы, мы собирались у Коли Лысенко (к сожалению, его уже нет с нами), и его мама нам их разогревала на сковородке. Мы их уплетали с удовольствием, жалея, что не было хлеба.
Кроме того, мы воровали бензин из баков их машин. Бензобаки имели внизу краники, чем мы и пользовались.
Эти операции проводились поздно вечером, когда было уже темно. Мы с кофейника-ми подлазили под машину и сливали в них горючее. При этом другие ребята стояли на страже, и при приближении немцев подавали сигнал.
Однажды поздно вечером наш товарищ Жора Щербаков (здравствующий и ныне) за-лез под машину и начал сливать горючее. Мы с еще одним другом стояли на страже. Внезап-но из дома вышел немец и пошел прямо к этой машине. Мы не успели подать сигнал, как он открыл дверку кабины, что-то взял, обошел вокруг машины, постучал сапогами по колесам и вернулся в дом.
К счастью, Жора не стал выбегать из-под машины, а притаился там и сидел тихо, пока немец не ушел.
Потом Жора долил свой кофейник, и мы разошлись по домам. Бензин нам нужен был, чтобы использовать его в лампах. Электричества тогда ведь не было.
Через некоторое время в городе появилась газета «Нове життя». Печаталась она на небольшом листке. Каким-то образом она попадала и к нам. В ней были в основном различ-ные устрашающие приказы, заканчивающиеся, как правило, словами: «За невыполнение – расстрел!» Был и приказ о том, чтобы все евреи носили на рукаве повязки с шестиконечной звездой. Я видел этих людей. Это были в основном старики и дети. Потом был приказ, чтобы они все явились на стадион имени Ворошилова (ныне стадион «Авангард»). Со стадиона их на машинах вывозили за Острую Могилу, где расстреливали из пулеметов и закапывали тру-пы в противотанковом рву. Сейчас на этом месте мемориальное кладбище.
На постаменте – советский солдат, держащий на руках убитую девочку, и надпись: «Не забудем, не простим».

Итальянцы

Немцы у нас простояли примерно с месяц. А затем их место заняли итальянцы. Это были совсем другие люди. У нас, пацанов, с ними установились дружественные отношения. Мы им подносили воду в канистрах, а они нас угощали галетами, конфетами, сигаретами.
Зачастую, проезжая на машинах, они пели «Катюшу», правда, по-своему, по-итальянски, но мелодия была наша.
Мы, ребята, целыми днями были на улице, искали, что можно найти съедобное, под-ряжались грузить или разгружать машины в надежде заработать что-либо.
Иногда зарабатывали, иногда нас прогоняли. Один раз итальянец рассердился на мою настойчивость и в сердцах крикнул: «Вия, тикай, сто кильометров!» Это я хорошо помню до сих пор.
Один раз мы с Жорой Щербаковым (пора уже сказать, что теперь он - Георгий Викто-рович) разгружали какие-то коробки из оцинкованной жести в гараже, примыкавшем к улице ОСО.
Когда работа была закончена, мы одну коробку украли и смылись. Отойдя подальше, мы сели в траву и начали эту коробку вскрывать. Мы думали, что в ней сливочное масло. А когда вскрыли, то увидели в ней советские винтовочные патроны, аккуратно по пять штук завернутые в бумагу. Мы были разочарованы.
Но тут мы заметили, что по улице от того места, где мы разгружали машину, идет солдат и внимательно осматривает обочины. Мы поняли, что он ищет нас. Бросив коробку, мы побежали в разные стороны. Итальянец погнался за мной, но я успел скрыться в ярку улицы Летной в бурьянах.
Итальянец подошел к ярку и долго всматривался в бурьяны, но я сидел тихо, и он ушел.
Один раз в нашем доме поселился итальянский офицер. Он был каким-то бароном, изнеженный, всегда был в перчатках. При нем были денщики. В чемодане у него всегда были конфеты, которыми я частенько пользовался.
Вспомнил я о нем вот по какому поводу. У нас в зале, где расположился этот офицер, на этажерке стояло несколько книг, в том числе и книга, которая называлась «ВСХВ», то есть «Всесоюзная сельскохозяйственная выставка», богато иллюстрированная.
Эту книгу мама получила в награду, как участница выставки в 1939 году.
Она работала на швейной фабрике, и была ударницей.
Так этот офицер, уходя от нас, эту книгу забрал.
Как-то летом мы с ребятами оказались в саду имени 1 Мая. Там была деревянная по-стройка, в которой работал цирк. Мы попали на представление вместе с итальянскими солда-тами.
На сцене была борьба, где появлялась «Черная маска» и всех побеждала. И был клоун – «рыжий». Он просил у пчелы меду и говорил:
– Пичела, пичела, дай мине меду.
А она (чучело на веревочке) его кусала.
Клоун плакал и слезы из его глаз брызгали на первые ряды. Все дико смеялись.
Многие итальянцы, сидевшие на задних рядах, сидели на спинках кресел, а ноги ста-вили на сиденья. И я тогда подумал: «Какие некультурные!»
Говоря об итальянцах, не могу не рассказать еще об одном случае, свидетельницей которого стала моя мама.
Три молодых итальянских солдата забрались через нашу усадьбу в соседский сарай и стали ловить там кур.
Маша, восемнадцатилетняя дочка хозяйки дома услышала шум и выбежала налегке одетая и босиком во двор.
А была уже осень, и земля заиндевела от мороза.
Маша начала ругать солдат и уже у ворот дома пригрозила, что сейчас оденется и по-ведет их к коменданту. Как только она зашла в дом, итальянцы оглядевшись по сторонам, убежали прочь.

Падре Теодоре 

Жизнь у нас проходила замкнуто, напряженно и голодно. Днем – хлопоты по хозяйст-ву, по вечерам – сидение у керосиновой лампы или коптилки.
Когда спички кончились, стали пользоваться кресалом. Из-за отсутствия воды, купа-лись мы редко. Как следствие, завелись у нас вши. Вот по вечерам мы и занимались тем, что вычесывали их из головы.
Питание было скудным, ели то, что было припасено перед оккупацией. У нас на чер-даке стоял сундук, наполненный сухарями, которые бабушка насушила еще до войны, «на черный день». Со временем их, правда, побила шашель, но ничего, все пошло в пищу.
В подвале в бочках было какое-то соление: капуста, помидоры, огурцы. В огороде в банках были закопаны сахар, мука, крупа. Было немного подсолнечного масла, жмыха, куку-рузы, свеклы…
За семь месяцев оккупации все это было съедено. Потом мама делала лепешки из жмыха со скорлупой. Свеклу резали кругляшками и запекали на плите. Получались вкусные конфеты.
От скудной пищи и постоянного недоедания у нас начали пухнуть руки и ноги. Пом-ню, на улице мы, ребята, хвастались друг перед другом, у кого опухоль больше.
Если бы нас не освободили в феврале 1943 года, мы бы уже начали помирать от голо-да.
В конце осени мы с Жорой оказались в районе облбольницы, которая была в центре города. На углу ограды больницы, примерно напротив пединститута (тогда он назывался ДИНО), мы обнаружили благоустроенное кладбище. Оно было обнесено красивой кирпич-ной оградой. У входа стоял итальянский солдат – часовой.
Мы беспрепятственно вошли на территорию кладбище. Размеры его были примерно 40 на 60 метров. Оно было разделено на две части: с одной стороны похоронены немцы, с другой – итальянцы. Это мы определили по двум стенам в конце кладбища, на которых были изображены орлы: с одной стороны – итальянский с плавными очертаниями крыльев, с другой – немецкий с более резкими очертаниями.
Могилки были расположены стройными рядами с земляными холмиками. Возле каждой могилки установлен деревянный крест, на стойке которого укреплены табличка и внизу две минометные мины.
А в наше время на этом месте построен какой-то супермаркет. При его строительстве были обнаружены человеческие кости. Это были останки немецких и итальянских солдат, пришедших к нам, чтобы нас завоевать.
В феврале 1943 года чувствовалось приближение фронта. Иногда была слышна отдаленная канонада. На улицах появились немцы. Они были какие-то злые.
Видно они несли большие потери. Как-то пришлось видеть, как в сторону вокзала подводами вывозили горы трупов, прикрытых брезентом.
На нашей маленькой улице было полно машин с пушками. К середине февраля гул канонады усиливался, ночью со стороны Острой Могилы сверкали зарницы. На ночь мы прятались в подвале.
В ночь на 14 февраля немцы на улице вели себя беспокойно, слышны были крики ко-манд. Со стороны Острой Могилы слышался непрерывный сильный гул, и сверкали всполохи зарниц. Очевидно, там шел ожесточенный бой. После полуночи крики на улице стихли, послышался гул отъезжающих машин, и наступила тишина.
А утром меня разбудил крик мамы:
– Наши пришли!
По улице шли отряды наших автоматчиков в белых одеждах. Люди высыпали на улицу и радостно встречали наших бойцов. Сразу же солдат разобрали по домам на постой. Разместились бойцы и в нашем доме. Солдаты делились с нами своими харчами.
Находясь в оккупации, в условиях постоянного страха перед фашистами, в условиях голода и холода, мы верили, что наши придут. Мы верили, что победа будет за нами!