Виталий Хилько 

 Мы верили в освобождение
Война меня, одиннадцатилетнего мальчика застала в пионерлагере в городе Мариуполь, куда меня родители определили в первый, и как оказалось, последний раз за все время учебы.
Утром, 22 июня 1941 года, на линейке нам сообщили, что началась война с Германией. Немцы бомбили наши города, в том числе, Киев. Скоро нас отправят досрочно домой. Все мы стали серьезными, дисциплинированными. Вскоре мы ехали на поезде домой, где нас ожидали взволнованные родители. Началось военное время. Запомнилось, что в вагонах ночью окна были плотно зашторены: соблюдалась светомаскировка.
Осенью 1941 года я пошел в четвертый класс средней школы №15, который успешно закончил в 1942 году. Кроме основных предметов, мы усиленно изучали военное дело: винтовку, автомат ППШ, гранаты. Занимались строевой подготовкой.
В июне 1942 года моего отца, работавшего тогда в облземотделе, направили в эвакуацию с сельхозтехникой.
Мы с мамой и бабушкой остались одни.
В июле наши войска оставили город. Перед этим были взорваны заводы, мосты, чтобы ничего не досталось врагу. После взрывов клубы черного дыма поднялись в небо.
Некоторые жители запасались оставшимися после взрывов на мясоком-бинате и мелькомбинате продуктами. Моя мама сумела притащить мешок ржи.
17 июля я со своего наблюдательного пункта на чердаке дома увидел в районе объездной дороги клубы пыли и колонны машин. Я понял, что это немцы. Они вошли в город без боя. На улицах – ни души, стоит зной и зловещая тишина.
Примерно в четыре часа дня, наблюдая через щели в заборе, я увидел первых двух немцев, которые шли по Институтской улице (ныне – улица имени Сосюры).
В руках с засученными рукавами – автоматы, на поясе – гранаты с длинными деревянными ручками, за спиной – рюкзаки - ранцы.
Было тихо и страшно от неизвестности: что же будет дальше?
На другой день вся Институтская улица, начиная от улицы Ленина, была заполнена машинами, пушками, полевыми кухнями. Немецкие солдаты ходили по домам и требовали:
- Яйко-млеко!
У соседа застрелили собаку, которая не пускала их во двор.
Первое время мы и жители близлежащих улиц, особенно взрослые, опасались выходить на улицу. Вид немцев, особенно жандармов с большими бляхами на груди, вызывал чувство страха. Но выходить из дома надо было, хотя бы для того, чтобы приносить воду, которую мы брали внизу в переулке возле улицы Ленина. Там, у одного из жителей во дворе был колодец, и хозяин колодца за какую-то плату давал нам воду.
Через некоторое время в городе появилась газета «Нове життя». Печаталась она на небольшом листке. Каким-то образом она попадала и к нам. В ней были в основном различные устрашающие приказы, заканчивающиеся, как правило, словами: «За невыполнение – расстрел!» Был и приказ о том, чтобы все евреи носили на рукаве повязки с шестиконечной звездой. Я видел этих людей. Это были в основном старики и дети. Потом был приказ, чтобы они все явились на стадион имени Ворошилова (ныне стадион «Авангард»). Со стадиона их на машинах вывозили за Острую Могилу, где расстреливали из пулеметов и закапывали трупы в противотанковом рву. Сейчас на этом месте мемориальное кладбище.
Немцы у нас простояли примерно с месяц. А затем их место заняли итальянцы. Это были совсем другие люди. У нас, пацанов, с ними установились дружественные отношения. Мы им подносили воду в канистрах, а они нас угощали галетами, конфетами, сигаретами.
Зачастую, проезжая на машинах, они пели «Катюшу», правда, по-своему, по-итальянски, но мелодия была наша.
Мы, ребята, целыми днями были на улице, искали, что можно найти съедобное, подряжались грузить или разгружать машины в надежде заработать что-либо.
Жизнь у нас проходила замкнуто, напряженно и голодно. Днем – хлопоты по хозяйству, по вечерам – сидение у керосиновой лампы или коптилки.
Когда спички кончились, стали пользоваться кресалом. Из-за отсутствия воды, купались мы редко. Как следствие, завелись у нас вши. Вот по вечерам мы и занимались тем, что вычесывали их из головы.
Питание было скудным, ели то, что было припасено перед оккупацией. У нас на чердаке стоял сундук, наполненный сухарями, которые бабушка насушила еще до войны, «на черный день». Со временем их, правда, побила шашель, но ничего, все пошло в пищу.
В подвале в бочках было какое-то соление: капуста, помидоры, огурцы. В огороде в банках были закопаны сахар, мука, крупа. Было немного подсолнечного масла, жмыха, кукурузы, свеклы…
За семь месяцев оккупации все это было съедено. Потом мама делала лепешки из жмыха со скорлупой. Свеклу резали кругляшками и запекали на плите. Получались вкусные конфеты.
От скудной пищи и постоянного недоедания у нас начали пухнуть руки и ноги. Помню, на улице мы, ребята, хвастались друг перед другом, у кого опухоль больше.
Если бы нас не освободили в феврале 1943 года, мы бы уже начали помирать от голода.
В конце осени мы с Жорой оказались в районе облбольницы, которая была в центре города. На углу ограды больницы, примерно напротив пединститута (тогда он назывался ДИНО), мы обнаружили благоустроенное кладбище. Оно было обнесено красивой кирпичной оградой. У входа стоял итальянский солдат – часовой.
Мы беспрепятственно вошли на территорию кладбище. Размеры его были примерно 40 на 60 метров. Оно было разделено на две части: с одной стороны похоронены немцы, с другой – итальянцы. Это мы определили по двум стенам в конце кладбища, на которых были изображены орлы: с одной стороны – итальянский с плавными очертаниями крыльев, с другой – немецкий с более резкими очертаниями.
Могилки были расположены стройными рядами с земляными холмиками. Возле каждой могилки установлен деревянный крест, на стойке которого укреплены табличка и внизу две минометные мины.
А в наше время на этом месте построен какой-то супермаркет. При его строительстве были обнаружены человеческие кости. Это были останки немецких и итальянских солдат, пришедших к нам, чтобы нас завоевать.
В феврале 1943 года чувствовалось приближение фронта. Иногда была слышна отдаленная канонада. На улицах появились немцы. Они были какие-то злые.
Видно они несли большие потери. Как-то пришлось видеть, как в сторону вокзала подводами вывозили горы трупов, прикрытых брезентом.
На нашей маленькой улице было полно машин с пушками. К середине февраля гул канонады усиливался, ночью со стороны Острой Могилы сверкали зарницы. На ночь мы прятались в подвале.
В ночь на 14 февраля немцы на улице вели себя беспокойно, слышны были крики команд. Со стороны Острой Могилы слышался непрерывный сильный гул, и сверкали всполохи зарниц. Очевидно, там шел ожесточенный бой. После полуночи крики на улице стихли, послышался гул отъезжающих машин, и наступила тишина.
А утром меня разбудил крик мамы:
– Наши пришли!
По улице шли отряды наших автоматчиков в белых одеждах. Люди вы-сыпали на улицу и радостно встречали наших бойцов. Сразу же солдат разобрали по домам на постой. Разместились бойцы и в нашем доме. Солдаты делились с нами своими харчами.
Находясь в оккупации, в условиях постоянного страха перед фашистами, в условиях голода и холода, мы верили, что наши придут. Мы верили, что победа будет за нами!