Юрий Кувалдин



А потом они зашли толпой в «стекляшку», денег хватило только на чай в тонких стаканах, но в мельхиоровых подстаканниках с изображением главной арки выставки, и по пирожку с повидлом, и им всем сразу стало очень весело, начали ржать от каких-то глупых анекдотов, а то и просто без таковых, как гогочет в общественных местах беспричинно молодежь, выставляя белые, не тронутые возрастом зубы хищников, хотя на улице был мороз, и ноги гудели от усталости катанья на хоккейных высоких «канадах»-сапогах, черных с красными носами и белой шнуровкой, четыре часа.
Генка, худощавый невысокий паренек, в малиновом свитере грубой домашней вязки с зеленым оленем на груди, все время оглядывался на каток, стараясь не упустить из виду девочку с солнечными волосами, выбивающимися из-под вязаной шапочки с красным помпоном.
В последнее время Генка просто не мог оторвать глаз от красивых девушек, где бы он их не замечал. Едет в троллейбусе, вспыхнет перед его взором красавица, и он глаз отвести от нее не может, и боится подойти, не то что заговорить, а если она заметит его и посмотрит, то тут Генка делается цвета шиповника в июле, от ушей до кончиков пальцев - весь красный, как ошпаренный, но и возбужденный. Переживать такое состояние ему было очень трудно, и он даже не знал, как из всего этого жара выбраться.
Ребята как-то действовали смелее, уже обнимались в подъездах, некоторые целовались, а такой орел как Витька Жуков даже спал с соседской девчонкой. Дверь в дверь, в углу. Он позвонит, она одна дома. Ну входит, и заваливает её сразу без всяких церемоний на кровать. А она и не сопротивляется, добровольно ноги поднимает. Говорит, что ей очень это дело нравится. Еще бы! Таким образом это у других происходит, а Генка даже не представляет, как там у девчонок выглядит под юбкой.
Ребята, истерически похохатывая, бросают:
- Ты не стесняйся, попроси её показать, она покажет!
Но Генка и тут заливался краской.
И чего у них после каждой фразы, после каждого слова этот дурацкий смех вырывается?! Прямо истерика какая-то. Не только у его приятелей. У всех молодых подряд. Скажет что-то и: "ха-ха-ха". Иногда и без слов сразу: "ха-ха-ха". Пойдем в кино: "ха-ха-ха". Да еще не простое "ха-ха-ха", а с каким-то хрюканьем и повизгиваньем!
Когда небо задергивалось занавесом тяжелых облаков, то лед становился серым, и была хорошо различима под ним фактура асфальта с камушками. Но как только занавес открывался, то казалось, что ты катишь по реке, абсолютно синей.
Особенно здорово было катиться от главного входа к центральному с золоченым острым шпилем павильону, уменьшенному подобию высотного здания у Красных ворот, над которым небо казалось очень чистым, прозрачным, словно промытым морозом, и эту необыкновенную чистоту придавали ослепительно голубому небу плотные белые облака, как будто там проплывали парусные яхты.
Лед заливали и на центральной широкой аллее, и по боковым. Еще в раннем детстве, когда он на выставку приходил с родителями, Генку ошеломляла арка гигантских размеров, а после реконструкции выставки в 1954 году родителей сильно удивляло отсутствие статуи Сталина там, где теперь павильон "Космос". И обрадовал при входе фонтан Дружба народов, вокруг которого и любил кружить на катке Генка. Шестнадцать золотых женщин сначала изображали союз советских республик. Но история пошла поперек замыслам, и республик стало пятнадцать, упразднили Карело-финскую, идея опять развелась с жизнью. Главная выставка страны была открыта в 1939 году и первоначально носила имя ВСХВ - Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. По количеству экспонентов ВСХВ сразу стала самой крупной сельскохозяйственной выставкой в мире. Для того чтобы заслужить почетное право участвовать во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке...
Летом справа от главного входа, у боковой дорожки строилась летняя танцплощадка, окруженная кустами сирени, и многочисленными цветниками сначала с тюльпанами и нарциссами, затем пионами и гладиолусами, и всюду цвели весь сезон розы на любой вкус и цвет. Оказываясь на танцплощадке, ты находился как бы в сердцевине сада с чудесными ароматами. Простой широкий настил с ограждением, и входом, где контролеры отрывали контроль. Только оркестр сидел под навесом. Оркестр большой, саксофоны, трубы, кларнеты. Эстрадный. Начинали танцевальный вечер всегда одной и той же мелодией из «Серенады солнечной долины», между ребятами называемой «Чучей».
Но еще клёвей было, когда Генка передавал кассету своему приятелю Толику из радиорубки, чтобы тот, когда оркестр отдыхал, врубал через громкоговоритель подпольный "Твист эгейн" в исполнении короля твиста Чебби Чеккера - 'Let's twist again'' (1960/61) Chubby Checker:

Камон эврибади
Клап ю хэндс
Нау юур лукинг гуд
Им гона синг май сонг
Энд ю вонт тэйк лонг
Ви гота ту зе твист
Энд ит гоус лайк зис

Все записи тайно приходили из Штатов или из Европы и с молниеносной скоростью распространялись по Москве, переписывались с магнитофона, "мага", как тогда его называли, на магнитофон. В стране всё было запрещено, и всё запрещенное существовало в подпольной жизни. Ребята собирались у кого-нибудь на квартире и до одурения слушали рок-эн-ролл, буги-вуги, и вот теперь ошеломительной силы воздействия твист. "Твист эгейн" - "Крутись снова"... Давай-давай, не останавливайся. Опять крутись-вертись! И еще раз, и еще раз! Как в нашей цыганочке: "Еще много-много раз!"
Генка образовывал кружок с ребятами, немножко приседал и начинал в такт твиста раскачивать колени справа налево, туда-сюда, а руки, немного согнутые в локтях, показывают движения бегуна на короткие дистанции - правая вперед, левая назад, тра-та-та-та-та, твист эгейн! А корпус сильно склонялся то вправо, то влево. А Генка еще ухитрялся доставать затылком пол, когда падал на колени, и склонял корпус назад. Все ребята были в сильно расклёшенных брюках. На коленях и бедрах обужены, а внизу ширина брючины доходила у некоторых отчаянных стиляг до полуметра. Когда ребята шли вразвалочку от центрального входа на танцплощадку, то пыль разлеталась от клёшей с асфальта. О них говорили: "Во, подметают мостовую!" Так ходили матросы, принесшие эту моду расклёшенных брюк. Клёш появился вместе с "Твист эгейном", как бы освободившись от брюк-дудочек времен "Рока вокруг часов" Билла Хэлли.
И тут кто-то из ребят выкрикивает:
- Что вы хотите танцевать? Вальс?
Остальные твистующие, промокшие от пота, хором голосят:
- Ноу!
- Может быть, хотите танцевать танго?
- Ноу!
- Твист?
- Йеэээсссз!
И снова:

Камон, летс твист эгейн,
Лайк ви дид ласт саммар.
Йеэ, летс твист эгейн,
Лайк ви дид ласт иер...

Она как будто чувствовала, что за ней он наблюдает, поэтому кружилась на своих фигурках в пределах видимости.
Не допив чай, Генка сказал ребятам, что он все-таки осмелел и поедет кадрить эту красотку.
- Ну давай! - ободрили ребята.
Генка пошел на коньках неуклюже к выходу, но когда вступил на лед, то превратился в изящного конькобежца. Он то набирал ход, качаясь из стороны в сторону, то вдруг резко разворачивался, и летел задом, выписывая через ножку круги. Его «канады» были хорошо заточены и позволяли делать крутые виражи почти что под острым углом, когда он виртуозно, как завзятый фигурист, одной рукой прямо опирался на лед.
- А как тебя зовут? - подкатив к ней, с паром изо рта спросил Генка.
Она была на голову выше Генки, тем особенно привлекала его.
- Света, - тоненьким голосом сказала она.
Генке очень понравилось её имя, и от этого еще сильнее забилось его сердце. Оно даже как бы пульсировало в самом горле, в самом языке, в щеках, в голосовых связках, и от этого голос его дрожал, как гитарная струна.
- Давай парой покатаемся, - сказал Генка, и тут же вспотел, даже почувствовал, как горячая струйка побежала по позвоночнику.
- Нет, мне уже на работу пора.
Генка тут же, прямо на ходу расстроился. У него так всегда было - настроение менялось буквально за долю секунды. Но он все же попытался приободриться, и сорвавшимся голосом, как говорится, пустив петушка, спросил:
- А ты где работаешь?
- Здесь, - кивнула она в сторону Северного входа.
- Где здесь? - не понял Генка.
- В парикмахерской.
Когда Света ушла, Генка покатался с ребятами еще часик, но все мысли его были о ней. Под предлогом, что он очень спешит, Генка откололся от компании, и уже через несколько минут был в парикмахерской. Сначала Генка заглянул в мужской зал, где сильно пахло одеколоном "Шипр", который как раз в эту минуту распылял парикмахер на голову толстого клиента, но там Светы не обнаружил. Затем, миновав холл, осмотрел из-за стеклянной двери женский зал. Здесь запахи были более приятные, нежные. И Сердце его стукнуло, звякнуло, упало и поднялось. Света была еще привлекательнее, чем на катке, в белом халатике, в туфельках на очень высоких каблуках и в чулках со стрелкой.
Она, почувствовав его взгляд, оглянулась и сделала лицо очень строгим, говорящим, что ему не следовало сюда приходить. Но он сначала не мог отлепиться от двери, затем на подкашивающихся ногах прошел к столику с газетами и журналами, сел на стул и принялся листать журнал «За рулем», которые ребята с усмешкой называли «За рублем». Генке было 17 лет, но на вид ему больше 15 лет дать ну никак было нельзя, такой он был щупленький, поэтому на киносеансы, на которые дети до 16 лет не допускались, Генку всю дорогу тормозили строгие контролерши, посылая его смотреть передачу по телевизору "Спокойной ночи, малыши!", поэтому Генка должен был доказывать свой возраст документально - постоянно носил с собой паспорт. Генка уже окончил школу, был в допризывном возрасте, от военкомата его определили на курсы шоферов, окончив которые он устроился в 10-м таксомоторный парк на Маломосковской улице.
Закончив работу с клиентшей, Света вышла в холл, и кивнула Генке в сторону выхода. Он против воли встал и вышел в вестибюль парикмахерской.
- Ты подводишь меня! - с некоторой долей злости сказала Света.
Генка от неожиданности на мгновение задумался, затем неуклюже спросил:
- Почему?
Она, помолчав две секунды:
- Потому!
Ответ очень содержательный, даже философский.
- Ну давай вечером встретимся, - робко, краснея, сказал Генка.
- Ладно. Под аркой Северного входа в восемь часов.
- Хорошо! - повеселев, сказал Генка.
И со спокойным, или почти спокойным сердцем, пошел домой. Он жил у выставки.
В таксопарке Генку, прежде чем дать ему возможность самостоятельно ездить, стажировал старик-инструктор Иван Кузьмич, широкоплечий, с седыми вразлет усами. Чаще всего он приходил в серой плащ-палатке с капюшоном и в солдатской серой шапке со звездой. Иван Кузьмич так замысловато ставил машину, что Генке не приходило в голову, как выехать из такого затира. Перед капотом стоит машина, у багажника машина, и с правого бока, со стороны пассажирского сиденья - машина. Вот и выруливай, как хочешь! Усмехаясь, подобрав полы плащ-палатки, Иван Кузьмич, не без удовольствия подкручивая усы, через водительское сиденье перебирался по дивану на место пассажира и с усмешкой говорил:
- Давай, Генка, вывози меня из гаража!
Генка сначала обходил машину, приглядываясь к зазорам сзади и спереди. И там, и там прямо-таки пядь, любимая старинная русская народная мера длины, равная расстоянию между концами растянутых пальцев руки большого и указательного. Генка задумчиво садился за руль, заводил машину, и, включая то заднюю, то переднюю передачу раз по тридцать, то и дело выжимая сцепление, отчего левая нога, как будто она специально была у Генки только для выжимания этого сцепления, сильно ныла, болела, и выкручивая двумя руками руль то туда, то сюда, аккуратно выбирался из западни, на что Иван Кузьмич всегда непременно говорил:
- Будешь ездить, будешь!
Перед выездом с Маломосковской на проспект Мира Иван Кузьмич учил:
- Ты покажись, продвинь машину вперед на метр, чтобы твой капот видели с проспекта, и поворотник включай!
Как только давали желтый, Генка бил по газам и лихо закладывал левый поворот, ему никто не мешал, потому что шофера с проспекта Мира видели его уже моргающим до переключения светофора.
- Всегда нужно показывать себя, что ты есть, что ты открылся. Другие заметят и поймут, что тебе нужно на главную дорогу!
К восьми вечера он пришел за двадцать минут. Выставка для Генки представлялась каким-то сказочным городом, совершенно другим, нежели остальная Москва. Город в городе. Да что там говорить, выставка стала архитектурным шедевром эпохи социалистического реализма, оцененным Генкой должным образом. Эмблемой выставки стала огромная скульптура тракториста и колхозницы, высоко поднявшими над головами золотой сноп пшеницы. Почти все павильоны представляли собой совершенные по форме творения, уникальные памятники, отразившие дух и суть того идеального и, возможно, недостижимого мира истинной свободы, которая бывает только в сказке... или в запрещенном твисте... Хотя и потеплело немножко, но у Генки начали мерзнуть ноги, потому что он был в модных остроносых на высоком скошенном каблуке туфлях, летнего предназначенья.
Пошел легкий снег, особенно белый в свете фонарей.
На фоне снега небо стало казаться еще чернее.
Когда стрелки больших часов на высоком столбе показали ровно восемь, он ног почти не чувствовал. Зато с каким-то неконтролируемым восторгом увидел солнечную Свету, и забыл о замерзших ногах. Но очень странно, солнечная Света шла под руку с пожилым седым человеком в каракулевой черной "москвичке" и в драповом зимнем пальто с каракулевым черном же воротником, на котором искрились снежинки. «А, это она с отцом!» - подумал Генка.
Света подошла к Генке и тут же тоненьким своим голосом сказала:
- Это мой муж, Николай Иванович. Извини Гена, но он купил билеты в «Космос» на «Великолепную семерку».
Генка вздрогнул и побелел. Он сам себя увидел белым, как снег, со стороны, и хотел куда-нибудь от обиды провалиться. Даже чуть не заплакал. Неужели Генка всерьез поверил, что Света придет к нему на свидание? Он не понимал, чему верить ему теперь, а чему - нет. События этого дня сгустились до неузнаваемости.
Света и её Николай Иванович вежливо кивнули Генке, как-то изящно развернулись, и с солидностью семейной пары не спеша направились к главному выставочному входу, в сторону кинотеатра «Космос».

О, детка, сделай меня, знаешь, ты любишь меня оооочень. А потом:
Давай крутить снова, как мы делали прошлым летом,
давайте крутить снова, как мы это делали в прошлом году!

Твист снова,
как мы делали прошлым летом.
Ну же, давайте снова поворот,