"В каждом из нас заложена сила нашего согласия на здоровье и  болезнь, на богатство или бедность
 на свободу и рабство?.."
Бах "Иллюзии"
 


Лето. Середина июня. База отдыха. Сижу перед окном, смотрю на море.Вот он – южный берег. Передо мной, как на ладони, белый пароход у самого края горизонта. Чайка сидящая на фонаре. Я жду ужин. И вспоминаю.
Вспоминаю наше последнее свидание в Ялте. Вместо радости от встречи, я как всегда злилась:
– Отдыхай, – раздраженно говорил ты, и заставлял смотреть какую-то дурацкую, французскую комедию.
Я ненавидела этот говорящий ящик, этот фильм. Я ненавидела тебя. Я любила тебя. И ты тоже любил меня.
Но ты принял решение. И приехал прощаться. Не смог отказать себе в последнем свидании. Позволил себе взглянуть на меня еще раз.
Ты был снисходителен Благороден. И злился, на себя, на меня, и на то, что нет сил - начать все заново. (Со мной или без меня.) Тебя хватило на то, чтобы развалить мою жизнь. И утешаться тем, что спасаешь меня, вырываешь из лап злодея-мужа.

Лето только начиналось. Мы гуляли по набережной, держась за руки, ссорились, мирились, целовались, ели мороженное, купались в отвратительно холодном море, валялись на обжигающе-горячей гальке,
Тебя раздражала моя старая джинсовая юбка и застиранная футболка. Они не вписывались в шикарный холл интуристовской гостиницы. Меня раздражал твой слишком респектабельный вид. Ты пыхтел и ругался, осматривая номер. Тебе не нравились обои на стене и вид из окна.
Мне нравилось все, потому, что рядом был ты.

Необычен закат на юбк. Солнце плавно приближается к горизонту, и ты ожидаешь наслаждения от созерцания медленного погружения дневного светила в воду, но оно быстро ныряет и тебе остается разочарованно всматриваться в бледно-розовый след.
За окном ночь. В оконное стекло комнаты, где я предаюсь воспоминаниям, бьются ночные бабочки. Глупые. Какие они глупые. Бабочки, Бабы, Дуры. Какие неведомые силы заставляют их мчатся, поддаваясь порыву на свет, и сгорать от страсти, так и не узнав, к кому и зачем.

Ты меня любишь? – спрашивала я, спрашивали мои глаза, спрашивало мое тело.
– Я желаю тебе поскорее выйти замуж, за какого-нибудь идиота, который прижмет тебя к стенке и выбьет из твоей головы всю глупость.
–Ты любишь меня? – спрашивала я.



2

Тебе нравилось кормить меня шоколадом, сырокопченой колбасой и апельсинами.
Мне нравилось есть все это, но у меня дико болел живот, от непривычной пищи.
Мы пили коньяк, смотрели друг на друга влюбленными глазами и ссорились. И, наверное, ещё на что-то надеялись. Ты на то, что я все-таки начну отстаивать свои права на тебя, а я на то, что ты вспомнишь про свои обязанности передо мной.

Потом, через пару часов, мой желудок мучительно расставался с коньяком. Я плакала в ванной и жалела себя, тебя и нашу несчастную любовь.

Вечером мы гуляли возле гостиницы. У двухэтажного автобуса суетились люди, с «не нашими» лицами, доставали раскладные столы, стулья. Усаживались, готовились ужинать, говорили на непонятном языке.
На клумбах пестрели цветы, от их дурманящего запаха мне закладывало нос и першило в горле. Я часто останавливалась и неприлично сморкалась в твой носовой платок. Рядом местный художник складывал свои картины. И портреты. Дамы на этих портретах были большеглазыми с загадочными улыбками. Красивые-красивые. Я очень хотела такой портрет. Свой, но боялась сказать тебе об этом. И, вообще, старалась изо всех сил говорить поменьше. Но время от времени, меня "прорывало", я болтала глупости, и мне было наплевать, что будет дальше.
Я была молода, любила тебя, ненавидела твою жену, твой город, твой мир. Ненавидела все, что было у тебя без меня. И так порой хотелось бежать, бежать куда-нибудь подальше от всего этого кошмара, и так хотелось продлить подольше эту муку, не отпускать от себя, не отпускать.

Ночь была сумасшедшей, как перед концом света. Мы не могли насытиться друг другом, понимая, но, не осознавая, что разлука на долгие-долгие годы, а может быть, навсегда. И не были согласны с этим, и ничего не могли сделать. Мы оказались слабее, нахлынувших на нас чувств. И сейчас, понимая, что чувство пережив долгие годы не стало слабее, я задаю себе один и тот же вопрос: "Зачем? Зачем мы так долго сражались с собой, если все равно проиграли?" И чувство долга, наши семьи, дети, успешная карьера не смогли перевесить другую чашу весов, на которой – "я помню". И все может полететь к черту, и снова закружиться бешеной каруселью, и кубарем покатиться, и понестись ураганом над морем, над горами, над буднями и снова все превратить в ожидание, когда время растягивается, удлиняется и обретает смысл в молчании по обе стороны телефонных трубок, я знаю. Я это точно знаю.


3

Мы очнулись, не проснулись, нет, очнулись утром. Вот она беда. Стоит рядом. Мы прощаемся навсегда. Пьем чай в последний раз, доедаем конфеты, смотрим из окна на море – вместе, в последний раз.
Сдаем номер, расплачиваемся и плетемся на вокзал. Ты улетаешь первым, я провожаю.
В такси сидим молча, испуганно, ты держишь меня за руку. В аэропорту покупаешь мне в последний раз цветы. Розы. Красные.
Терпеть не могу розы. Этот букет долго, засохший, стоял у меня на шкафу, пока бабушка, воспользовавшись моим отсутствием, не выбросила его.

Мы прощаемся. Ты целуешь меня. Тебя снова раздражает всё. Ты хочешь уйти. Я не отпускаю тебя. Задаю какие-то дурацкие вопросы, сама на них отвечаю, только бы протянуть время подольше. Зачем? Не знаю.

Всё. Ты разрываешь паутину, которой я оплетала тебя. Решительно. Уходишь не оглядываясь. Я плачу. Вот тебя уже и не видно. Ты затерялся в толпе. Я одна. Пусто. Пусто и темно. И непонятно, зачем жить дальше, ходить по этой земле, дышать, если тебя в моем мире уже не будет.

И вдруг… Я вижу твои глаза. Ты оглянулся. И я увидела твои глаза. В них отчаяние и боль, и страх, и надежда, и вера, и любовь.
И любовь!
Я знаю.

Вот сейчас бы броситься на встречу, друг другу, дотянуться, пока еще не поздно, пока мы еще рядом и всё равно, что скажут люди, что
самолет улетит без тебя, и мой ревнивый муж устроит дома скандал, и плевать на мою старую джинсовую юбочку и на твое чувство долга.

Ты уходишь… Всё.

Свет гаснет. Бабочки больше не летят, и не бьются о стекло.

Наверное, это кажется странным. Но я никак не могу поставить точку в этой истории, Может быть потому, что она еще не завершена? Я помню твои глаза, они не могли солгать. Мы должны еще встретиться.
И совсем не важно, когда это будет – через неделю, через год, или в следующей жизни. Важно, что встреча эта состоится.
Я верю в это. И ты тоже веришь.
Я знаю…






ИРИНА РУДЕНКО


Я ВСЕ МОГУ.


Новогодний праздник в этом году закончился десятого февраля. Десятого февраля я выбросила елку. След от бледных, высохших иголок пролег через всю квартиру и оборвался у входной двери. Елка улетела вниз, в оконный проем
девятиэтажной малосемейки, взмахнув на прощание облысевшими ветками.
И в этом году чуда не случилось. А было здорово. Бенгальские огни. Стеклянные шарики. Бумажные снежинки. Ажурные. Чем больше дырочек, тем изящнее они получаются.
Год новый, а все осталось по-старому: застиранные шторы на окнах, сломанный диван с пружиной, упирающейся в бок, выгоревшие обои. И часы на кухне с кукушкой, которая «кукукает» тогда, когда ей вздумается.

– Вынеси, пожалуйста, мусор, – первый раз в этом году прошу мужа;
– А ты не можешь?
– Могу…

Много лет одно и то же. Много лет. Десять.
А если рассчитать в масштабах вселенной? Это даже не миг. Это что-то такое крошечное-крошечное. Микроскопическое. А для микроба? Наоборот. Много! Космические расстояния.
А человек где-то между. Между большим и малым, плюсом и минусом, величественным и ничтожным. Нечто среднее.

Десять лет назад на пороге моего дома появился мужчина. Сам пришел.

– Здравствуй, я сделаю тебя счастливой!

И я обрадовалась. Так велико было желание прятаться за широкой спиной и заглядывать кому-то в рот, что я приняла решение:

Входи!
И он смело шагнул в мою жизнь. И я поверила. В нее. В новую жизнь. И в счастье. И так же смело шагнула навстречу.

Новый год сменял старый. Комета Галлея неизбежно приближалась к Земле, японцы предсказывали землетрясение в Крыму, а на Дальнем Востоке второй месяц не было горячей воды. Я человек, по своей натуре, очень впечатлительный, ужасно переживала за судьбу человечества. Вполне возможно, что участковый психиатр, умей он читать чужие мысли, без всяких дополнительных исследований сделал бы меня своим клиентом.
Я распускала старые кофточки и вязала новые. Племянникам, детям, себе, знакомым.
– Когда у тебя будет зарплата? -
иногда, между делом, бросала я.
– А ты попробуй связать что-нибудь на продажу.



2


Дородовый отпуск длился две недели. Все планы по обустройству квартиры, генеральной уборки, прогулок у моря и вязания кофточек на продажу рухнули. Три дня в стационаре пытались спасти мою семимесячную беременность.
– Ну что когда сына рожать? спросила я на очередном свидании.

– Двадцать седьмого в субботу можешь? –
– Могу.
Всю ночь накануне субботы я мужественно переносила, начинающиеся схватки. Большой, белой птицей я мысленно взлетала и смотрела на себя сверху.Так советовал мне один знакомый, увлекающийся йогой. Если представить себя вне своего физического тела, то боль переносить легче. И я добросовестно хлопала крыльями и билась головой о потолок, взирая на свое страдающее, измученное тело. Утро наконец-то наступило. Я доползла до телефона. Поговорила с родственниками. С трудом, взмахнув, крыльями вскарабкалась на гинекологическое кресло. Тело, устав терпеть боль в одиночку, вцепилось в дух железной хваткой, а крылья обвисли. Я выщипала клювом все перья и искусала губы.
Доктор, зевнула, прикрыв рот ладонью. Выпучила глаза и заорала неожиданно звонко:



3

– Быстро! Каталку! В родзал!
– И мне.
– Терпи! Можешь?
– Я? Конечно, могу.
Через полтора месяца, меня и моего нетерпеливого мальчика ( родившегося раньше срока) выписали домой.

Начинался март. Радиаторы отопления, как обычно, были слегка теплыми и поэтому дорожка, с выброшенной накануне елки, была зеленой и даже слегка пахла хвоей.
Я сидела на диване, ощущая любимую пружину, которая тогда еще пряталась под тканью, и грела ноги у электрического камина. Как хорошо дома.

– Ты мне привяжешь веревки в коридоре? Надо где-то сушить
– Пеленки?
– До выходных потерпеть можешь?
– Я? Могу.

Я могу, но мальчик терпеть не хотел. Он жил своей собственной жизнью и требовал относиться к ней с подобающим уважением и вниманием.
Молоток. Гвозди. Веревка. Через час пеленками был увешен весь коридор и кухня.

– У нас кто-то был? - спрашивал вечером муж.
– Нет, - удивленно пожимала плечами я.
– Вот видишь, ты и сама все можешь,- радовался он.
– Могу, конечно…

Сын знакомился с нашим миром, набирал вес, догонял сверстников и радовал домашних своими успехами.
Я вязала кофточки на продажу и страдала с героями бразильских сериалов. Комета Галлея, слава Богу, пролетела мимо, землетрясения не научились предсказывать даже японцы, и горячую воду, нет, не у нас, а на Дальнем востоке наконец-то включили.
Мне было хорошо. Счастье уже приближалось к моему порогу. Я это чувствовала. Шторы на окнах выглядели вполне прилично, да и обои потерлись лишь кое-где. Правда кукушка- это пластмассовое, птицеподобное существо куковала, когда хотела. Но она жила одна в своем деревянном домике и вполне могла это себе позволить.

– Ты погуляешь немножко с сыном? – кричала я из ванной, воскресным утром, стирая пеленки.
– А ты не можешь? У меня же выходной.
– Могу…




4



Прошел еще один Новый год. И еще несколько. Я переклеила обои в квартире и заштопала дыру в диване, прижав предварительно, пружину кусочком фанеры. Я устала ждать счастья, наверное, оно прошло мимо.
Я распускала кофточки из секонд-хенда и вязала новые. Я была подписана в нескольких сетевых компаниях, набирала баллы, носилась по городу с баночками и скляночками, косметикой и фильтрами для воды. Муж искренне гордился моими успехами и радовался каждой продаже, как ребенок. Я не могла на него сердиться.
Комета Галлея затерялась в окрестностях Галактики, японские острова периодически потряхивало, а кукушка, по-прежнему жила своей жизнью.
Сын написал первое письмо Деду Морозу и ждал подарков на Новый год. Я вырезала снежинки из белой бумаги и ждала зарплату мужа так, как, когда-то, ждала счастья. И начинала подозревать, что они заблудились где-то вместе. Может быть это Комета Галлея, пролетая мимо нашей планеты, зацепила их своим хвостом и увлекла за собой осваивать неизведанные просторы?

– Захвати, пожалуйста, мусор, – иногда по привычке кричу я вслед мужу.
– А ты не можешь?
– Я? Я все могу…
21.06-22.06.04.