АННА СОЛОДКАЯ,
 член МСП

  
   
Несмотря на раннее утро, солнце палило нещадно. Дождя давно не было, земля потрескалась, моля о влаге. С тяпкой на плече, я спешила на дачу. Мурлыча песенку, быстро пробиралась по заросшей бурьяном улице, поглядывая на заброшенные усадьбы, где водилось много бездомных собак. Встретиться с ними никак не хотелось! Обычно я обхожу это дикое место, но сегодня очень хотелось сократить путь!
Вдруг чей-то хриплый голос заставил меня вздрогнуть:
– А день-то сегодня какой, дочка? Вторник?
У покосившихся ворот стояла сухонькая бабушка в выцветшем синем платке, одетая в старое зимнее пальто, сплошь изъеденное молью. Она давно ждала, кому бы задать этот вопрос, но по улице никто не проходил.
– Сегодня суббота, тётенька.
– А час который?
– Скоро восемь.
– Во-о-семь, – протянула женщина и, пошатываясь, направилась во двор.
Щемящее чувство охватило душу. В такой солнцепёк – и в теплой одежде!
– Погодите! – крикнула я вслед первое, что пришло на ум, – Вы, наверно, есть хотите?
Женщина отрицательно покачала головой. Но я достала из сумки пакетик с колбасой и протянула ей:
– Все равно возьмите! Пригодится!
– Спасибо, дочка. Может, зайдёшь чайку попить?
Было видно, что старушка, насидевшись в одиночестве, хочет пообщаться, но меня ждала иссохшая от зноя земля. Как быть? «Ничего, – решила я, – побуду часок, потерпит моя дача»! Неловко стало оставлять её одну на этой пустынной, Богом забытой улице.
– Заходи в дом, гостьей будешь, – приглашала она.
– Хорошо, только ненадолго! Мне ведь еще и полоть, и поливать, а солнце уже высоко!
Мы ступили на крыльцо. Из сеней дохнуло сыростью. Далее взгляду предстала полутёмная комната с кроватью у окна и допотопным неуклюжим столом, на котором сидел рыжий вороватый кот и что-то жадно ел из тарелки. Рядом с ним во всю «разрывалось» радио. На грязной скатерти, вперемешку с хлебными крошками, виднелся мышиный помёт. – Вот она, одинокая старость!
– Брысь, паршивец! Опять всё съел! – досадовала женщина. – Только отлучусь, а он – тут как тут! Горе мне с ним, а всё ж веселее! Хоть какая-то живая душа рядом!
Я выключила радио и присела в углу на шатком поломанном стуле. Наконец-то наступила тишина. Хозяйка хлопотала около электрической печки. Заглянув в чайник, обнаружила, что он пуст. Проковыляв к стоявшему на лавке ведру, не нашла воды и там.
– Надо принести! – прерывисто вздохнула она.
– Давайте сбегаю! Где у Вас водопровод?
– За домом в саду, там увидишь.
По колено путаясь в траве, я насилу нашла кран. Потом сходила еще, заполнив несколько эмалированных ведер впрок.
– Вот спасибо, дочка! Теперь мне на неделю хватит! – радостно приговаривала женщина.
Разглядывая настенные фото, мое внимание привлёк пожелтевший портрет в деревянной рамочке, с которого глядела ясноокая красавица в белом халате, то ли сестра милосердия, то ли санитарка. На груди – боевые награды, не разобрать какие – снимок старый, военный. А на плечах – платок. Похоже, это и была хозяйка в молодости!
Нам давно пришло время познакомиться.
– Как Вас зовут, тётенька?
– Когда-то Наталией Ивановной величали. А теперь все время одна, не с кем и словом обмолвиться, так и забыла уж, как меня зовут!
– А что это у Вас за награды?
– Награды? – переспросила женщина, подойдя к фото. – Вот это – медаль за Будапешт и взятие Вены, а то – орден Красной Звезды за Сталинград. Да еще на снимке платок, который мне очень дорог! Уходя на фронт, любимый Иван подарил. Так мы с ним больше и не свиделись… А платок, вишь, уцелел, до сих пор меня согревает!
Она горестно вздохнула:
– Только нет больше у меня ни медалей, ни орденов! Пришел как-то Коля с другом. Говорит, покажи нам, бабушка, свои награды. Я и принесла заветную коробочку. А они ее с собой унесли вместе с медалями, да ещё и кастрюли алюминиевые забрали. Не пойму только, зачем им кастрюли-то понадобились?! Ни одной в шкафу нет! Теперь в миске еду готовлю.
Помолчав немного, она добавила:
– Был у меня ещё орден Отечественной Войны второй степени и орден
За мужество. Они тоже там лежали…Правда, ими наградили уже после войны.
– А Коля это кто? – спросила я.
– Внук мой, хороший мальчик. Только с тех пор так и не наведывался! Занят, наверно.
– Значит, у Вас есть родственники?
– А как же! И сын есть, и дочка! Последний раз были, кажись, когда пенсию получила. Я им дала денег на продукты, чтобы купили крупы, масла постного, хлеба, картошки, соли, сахара… Сама-то никуда не хожу, года не те! На них надеюсь. А сдачу никогда не отдают! Говорят: «Зачем тебе, старая, деньги?» Бог его знает, что теперь почём? Я ведь нигде не бываю. Ноги не носят. Телевизора нет, одно только радио. А там – все про кризис, да про подорожание…
Постепенно стала проясняться жизнь этой доверчивой женщины. Улыбнувшись, она сказала:
– Хорошо, когда в День Победы с исполкома приходят! Они нас, ветеранов, не забывают. Всегда и торт, и конфеты дарят. А я сладкое так люблю!
– Вы на фронте служили медсестрой?
– Да, милая. Всю войну раненых на себе таскала. Ох, и страшно было!
Летом еще не так! Кровь впитывалась в землю, а зимой – жуткое зрелище!
Куда ни глянь – снег красный, да бойцы убитые! Там, в Сталинграде, из-под обстрела вынесла командира подразделения и важные документы. За это и получила орден Красной Звезды. Натерпелась лиха, до сих пор кошмары снятся!
Она умолкла, погрузившись в далёкие воспоминания, сидя на узкой кровати, перед которой не было даже половичка!
– Вам холодно? – спросила я.
– Холодно, очень холодно! – всплакнула Наталия Ивановна, сверкнув льдинками голубых глаз, – лето на дворе, а я никак не согреюсь. Всё мёрзну!
– А зимой где живёте?
– Здесь и живу, печку топлю. В прошлом году пошла, было, к Васеньке, а он сказал, что я ему этот, как его, всё забываю слово! А, вспомнила! Что я интерьер порчу. Ты, дочка, не знаешь, что такое – интерьер?
– Нет, не знаю, – соврала я.
– А Васенькин портрет на стенке висит, погляди!
Мой взгляд остановился на крупном сытом лице мужчины. Конечно, это её сын, и уточнять не надо! Рядом – цветные фото внуков. Интересно, из какого камня их сердца?
Чая мы так и не попили… Да и не было у неё никакого чая! Простившись с новой знакомой, я попала, наконец, на дачу. Всё валилось из рук. Перед глазами стояла Наталия Ивановна, фронтовая медсестра, попавшая в беду в наше мирное время, только никто не хотел спасать её! Я и ушла так скоро, потому что не могла больше выносить эту муку! Всё думала, отчего на свете так много несчастных брошенных стариков? Видно оттого, что нет Бога в наших сердцах…
Вскоре я снова шла по той же глухой улице, где меня окликнула женщина в синем
платочке. В сумке лежали гостинцы – её любимые конфеты и пирожные. Хотелось порадовать старушку, согреть добрым словом. Прихватила с собой и термос с душистым чаем.
Отворив скрипучую калитку, вошла во двор и бойко постучала в окошко:
– Наталия Ивановна! Встречайте гостью!
В ответ – тишина. Я заглянула в сад, но там её тоже не оказалось. Вдруг мое внимание привлекли рассыпанные у порога, пахнущие смолой стружки. Те самые, которыми устилают смертное ложе. На крыльце под наглухо забитой дверью, жалобно мяукал осиротевший кот, да из сада доносилось одиночное щебетание какой-то неугомонной птички. Во дворе колыхался полуденный зной, вокруг – ни души!
Присев на корточки, я погладила пушистого горемыку:
– Ты кто? Васька? Мурчик? Как тебя хозяйка звала? Не жди, она не откроет! Лучше пойдем на дачу, поживешь пока там, а похолодает, заберу домой.
Кот, утопая в бурьяне, несмело последовал за мной.
Я закрыла калитку и пошла своей дорогой. А в душе все звучало:
«А день-то сегодня какой, дочка? А час который?»