Анна Гречаник

 
Родителям 90-х надо обязательно поставить памятник: всё-таки вырастить детей в такое трудное время – это подвиг. Не больше и не меньше. Нелегко было как тем, кто не сумел адаптироваться к новым порядкам, так и тем, кто сменил профессию советского инженера на коммерческую деятельность. А вот детям всё было в кайф и всё воспринималось как должное: и чупа-чупсы, и картошка с собственного огорода, и безденежье, и достаток. Именно поэтому вкусом детства для нас с сестрой стал удивительный деликатес, который и в наше, более благополучное время, не всегда по карману... Но обо всём по порядку.
Наши родители были из первой категории, но только не инженеры, а учителя. Конечно, было нелегко. Мизерную зарплату выдавали нерегулярно, прежняя стабильная жизнь рушилась, как карточный домик, крупный промышленный город приходил в упадок и погружался в депрессию, даже за хлебом выстраивались очереди. Но все эти невзгоды были где-то на окраине взрослой жизни, а довольно бедный быт и не всегда плодоносящий огород не воспринимались детьми как трагедия.
Жили мы на окраине крупного города: несколько остановок на полуразрушенном трамвае – и мы в зеленой деревне, где все друг другу соседи. Где-то по телевизору не удалась перестройка, развалился Советский Союз, случился переворот, началась новая эпоха, а здесь гуляли куры, цыгане на лошадях торговали известью, а детский мир был полон приключений: в реке жили русалки, в посадке – лесные духи, в подвале дома – домовые, а все детские игры крутились вокруг котельной, в которой скрывался вход в подземное царство. Нет, конечно, на правах старшего ребенка мне приходилось стоять в огромных очередях за скатертью из клеёнки и туалетной бумагой (мама в это время стояла в очереди за кефиром), а вместо дневника порой приходилось использовать обычную тетрадь, но это было так интересно и удивительно... Государственный переворот случился, когда мне было семь лет, поэтому первый класс я закончила в одной стране, а во второй пошла в другой, но это тоже воспринималось, как так и надо: подумаешь там... Позже мама со подруги, тоже учительницей, начали печь печенья и ездили продавать их в соседний город. Но нам с сестрой это не казалось странным – так и надо же. Мы никогда не чувствовали себя обделенными, хотя бы потому, что родители ориентировали нас на совсем другие, нематериальные ценности: огромная библиотека, в гостях – исключительно умные и образованные люди, способные говорить обо всём на свете, хорошие песни под гитару... Единственное, чего не смогли сделать родители, так это спрятать нас от реалий нового времени, которые потоком хлынули в детское сознание реками нежнейшего молочного шоколада, мягкой карамели, инвайта в пакетиках (просто добавь воды!) и жареного арахиса с мякотью кокоса. Новый мир шелестел яркими фантиками, надувался розовыми пузырями жвачки, улыбался по-голливудски с прилавков магазинов, где стояли куклы Барби, скрипел лосинами и кроссовками адидас. Очереди потихоньку рассасывались, и теперь в магазин ходили просто поглазеть на всё это великолепие и позахлёбываться слюной...
Родители отводили младшую сестру Маню в детский сад. А я ходила в школу сама – идти было всего ничего, но эти несколько минут были самыми счастливыми минутами дня. Я шла через поле, которое плавно переходило в дамбу, здесь шелестели камыши и зелёная трава, в болотце жили лягушата и даже рыбки, иногда здесь даже распускались кувшинки, над которыми порхали полупрозрачные стрекозы. А запах! Я брела в школу и усиленно мечтала: о сникерсе, марсе и баунти, о кроссовках адидас, но больше всего – о Барби с роскошными белокурыми волосами, так непохожей на пупсов и толстых немецких кукол. Барби я всегда оставляла на потом, и мираж развеивался непосредственно перед входом в школу... Тем временем именно такая кукла появилась у нашей подруги детства, соседки Женьки, но Женька ведь жадная девочка и поиграть этой красотой не даёт. А однажды я пришла к ней в гости и увидела на столе... обертку от сникерса! Слёзы сами по себе навернулись на мои глаза, спрятанные под нелепыми очками: ну почему нам ничего не покупают, а Женька даже попробовать не даёт!.. Мечты о Барби и сникерсах становились всё более назойливыми, на столе царили картошка и капуста с собственного огорода, у Женьки появилась ещё парочка золотоволосых Барби и даже Кен, а я перешла в третий класс, когда из-за океана к нам приехал брат хозяйки дома, часть которого мы тогда снимали.
В тот день мы с Женькой катались на новеньком велосипеде, который ей привез из-за границы папа-лётчик, более того, мы обмыли его фантой (я пила её первый раз в жизни). Вернее, катались – это громко сказано: Женька училась крутить педали, а мне даже посидеть на нём не дала. Я обиделась и пошла домой, где в тот день были гости. Привычное нехитрое угощение, малопонятные разговоры на философскую тему, песни Окуджавы под старенькую мамину гитару. У маминой подруги был день рождения, взрослые сидели в зале, ели, пели, пили вино. Нам с сестрой всегда разрешали участвовать в застольях старших и даже поддерживать их разговоры (за что мы до сих пор благодарны), но сегодня мы тихо сидели на кухне, и на то были особые причины. Всё дело в том, что мамины подруги оставили здесь свои сумки. А значит, и косметички тоже. Вскоре я стояла перед зеркалом с густо намалёванными зелёной тушью ресницами и «аккуратно» растушёвывала по векам синие, фиолетовые и зелёные тени, маскировала веснушки под тональным кремом «Балет» непривычного для этой марки тёмного оттенка и наносила на глаза коричневую подводку. Завершающим штрихом макияжа стала бордовая помада и лёгкий, почти неощутимый аромат туалетной воды. Красота! Потом пришла очередь младшей сестры, на которой я решила проверить свои способности визажиста. Её светлые волосы быстро превратились в безумный начёс, слегка сбрызнутый термоядерным лаком «Прелесть». Губы украсила морковная помада, глаза – синяя тушь, а щёки – малиновые румяна. Осталась сама малость – убрать за собой и умыться! Убрать, кстати, мы успели, но тут заскрипела дверь. Попали!
В кухню вошёл незнакомый лысый мужик в татуировках, издававший аромат пота и перегара. Мы с сестрой дружно завизжали. Мужик нас тоже испугался. Но потом пригляделся и представился: «Я дядя Вова, моряк, брат хозяйки этого дома, приехал из-за океана на побывку». После краткого знакомства дядя Вова вывалил на стол целую кипу невиданных доселе конфет в прозрачных обёртках, украшенных иероглифами: «Угощайтесь, детки, мож когда дядьку вспомните!» Сейчас такие конфеты продаются на каждом шагу и удивить ими нереально, но тогда их консистенция то ли мармелада, то ли желе, то ли жвачки, яркие цвета и химический вкус вишни, апельсина и смородины стали для нас настоящим открытием. Надо поделиться с Женькой, мы с сестрой ведь не жадные! Наскоро умывшись, мы без разрешения полетели в соседний дом. Дегустация диковинки продолжалась до самого вечера и затянулась бы надолго, если бы за нами не зашла мама. Точно влетит! Ну почему Женьку никогда не наказывают, почему одним всё, а другим ничего! Несправедливо... Но мама взяла нас за руки и повела домой улыбаясь, более того, она пригласила к нам Женьку и её маму, тётю Таню. На кухне всё еще сидел дядя Вова, а папа раскладывал по вазочкам смородиновое варенье. «Девочки, ешьте икру!» Сначала мы не поняли. Икру я любила, но кабачковую или баклажанную, а то, что было в вазочках, на неё совсем не похоже. Вообще-то дети 90-х привыкли есть всё, но сейчас ко мне закрались подозрения относительно съедобности субстанции из вазочки:
– Это точно можно есть?
–Ну конечно! Это из рыбы?
– Рыбьи глазки?
Сейчас уже трудно даже предположить, сколько стоила эта икра. Крупные красные жемчужины были плотными и упругими, они лопались только во рту всплесками солёноморской волны, оставляя послевкусие далёких океанов, и пахли теми странами, где бывал только Женькин папа и дядя Вова. Это сейчас понятно, что груз, привезённый дядей Вовой с Дальнего Востока, был бесценным, но тогда это воспринималось, как так и надо. С дядей Вовой мы, кстати, подружились: мы узнали о том, что такое побывка, как живут люди за границей, были шокированы тем, что там сосиски едят только бедные студенты, а машины есть у всех... Вскоре мы совсем перестали бояться весёлого моряка, а вот родители относились к нему не совсем хорошо: дядя Вова путал день с ночью и мог травить байки из жизни мореплавателей даже хорошо за полночь. А ещё он пил ежедневно и постоянно приводил в дом таких же пьяных друзей, а потом сделал предложение руки и сердца нашей бабушке. Бабушка вежливо отказалась, сославшись на то, что дядя Вова лысый. Однажды маму всё это достало, она собрала вещи в большую сумку, взяла нас с сестрой Маней в охапку и решила бежать к бабушке, но дядя Вова поймал нас прямо на входе:
– Вы куда?
– В ... прачечную...
– Ночью? С чемоданами?
Впрочем, была от него и польза: он починил всё, что сломалось и у нас, и у бабушки, давал нам мелочь на мороженое. А главное – ежедневно выдавал нам огромные порции икры. Ели мы её ложками и горстями, на бутербродах, с картошкой, только что в борщ не добавляли. Вскоре икра заморская стала восприниматься нам как что-то заурядное, вроде картошки или капусты с огорода. Через пару недель солёный вкус далёких морей стал привычным, кроме того, не всегда к нему в дополнение было ещё что-нибудь. А дядя Вова всё угощал и угощал поднадоевшим деликатесом. Тогда мы еще не смотрели фильм «Белое солнце пустыни», но цитата из него напрашивалась сама собой: «Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я её каждый день, проклятую, есть!» Дядя Вова тем временем подружился с нашим котом Бегмотом, и они подолгу беседовали на кухне о дальних странствиях, мешая нам спасть и воспаляя детское воображение. Икра просто надоела...
В октябре я попала в детскую больницу лечить глаза. Мама и бабушка ходили ко мне по очереди. Но в качестве передачки носили бутерброды с толстым слоем красной икры...
– На, внучечка, бутербродики!
– Ба, я её уже не могу есть, забери назад!
– Ты кушай, от неё зрение хорошее будет!
– Да я каждый день её ем, а видеть лучше не стала!
Когда я вернулась домой, дядя Вова уже уплыл в далёкие края, а за ним отправился и наш кот Бегемот. Я решила, что он теперь стал морским котиком. Икрой нас больше не кормили. Уже много лет спустя я узнала от мамы дальнейшую историю красного золота. Оказывается, с каждым днём дядя Вова выдавал всё меньше и меньше икры и не рассказывал, где он её прячет. Однажды мама с тётей Таней решили это узнать. Проведя глубокое детективное расследование, они наткнулись на две огромные пустые бочки, на дне одной из которых ещё оставалось немного красных жемчужинок. Дядю Вову пытали, и он раскололся: почти всю икру он выменял на водку у своих товарищей-алкоголиков. А вот как он перевёз такой клад через всю страну незаметно – так и осталось загадкой. Больше такой вкусной икры я не пробовала никогда: может быть, бывает и вкуснее, но вкус детства ничем не перебить.
Анна Гречаник