Алевтина Евсюкова   

Глава IV

 Пути-дороги

         Как же сложилась жизнь Ольги? Трудно сказать… Пути-дороги жизненных коллизий разлучили её с женихом. Им обоим жилось нелегко. Мать Виктора множество раз выходила замуж и рожала детей одного за другим. Заботу о младших детях она перекладывала на плечи старших  или её сердобольных братьев. Виктор был шестым ребёнком. После него родились ещё трое: девочка и мальчики – двойняшки. С пятого класса мальчик проживал по очереди у двух сестёр, у которых были свои дети. Мужья у сестёр были шахтёрами. Как ему жилось у них – можно догадаться.
          Оля росла без материнской ласки. Отчим и его мать – бабушка – старались сгладить нелёгкие отношения матери с дочерью, защищая девочку от нападок вечно недовольной женщины. Разъяренная заступничеством, она не выбирала слов. Ветеран войны и заслуженный шахтёр, он, не выдерживая натиска и истерик жены, нередко смахивал невольно скользнувшие из глаз слёзы.
          – Эх, ты – мать… – всё, что мог он промолвить с укором.
Сняв с плечиков костюм, он спешил вон из дома, увлекая за собой дочь, задыхающуюся от слёз, вызванных незаслуженными оскорблениями, нанесёнными ей матерью. Бабушка, мать отчима, встретив их у порога, всплескивала руками и спешила обнять девочку, вытирая фартуком навернувшиеся от сострадания слёзы.
          – Болезная ты моя, внучечка…
Поцеловав обоих в приливе нежности, она увлекала девочку на кухню, где спешила достать из своих тайников припрятанные впрок угощения.
          – Ну-тко, дай-ко я погляжу на тебя, моя ненаглядная, красавица ты моя.
          С любовью глядя на смущённую Олю, бабушка ласково гладила её волосы, плечи, прижимая к груди, и всё приговаривала.
          – Ну что же мне для тебя сделать-то, родная ты моя, чтобы никто-то тебя не смог обидеть, заставить страдать и плакать?
          От бабушки всегда исходили ароматы земляничного мыла, смородинового варенья и духмяной выпечкой с ванилином. Оля навсегда полюбила эти ароматы.
          Дядя Серёжа – брат отчима, и тётя Маша – его жена, тоже всегда были рады их появлению. Не смотря на неприятие к сношеннице, тётя Маша при удобном случае спешила, обласкать девочку, всякий раз удивляя её каким-нибудь сюрпризом. Не проходило ни одного праздника, чтобы все трое что-нибудь, да не дарили Оле: платье, босоножки, школьный фартук, а то и форму, галстук, спортивную форму или роскошные капроновые ленты, только-только ставшие модными. Бабушка вывязывала для Олиной школьной формы нежнейшие воротнички и манжеты, шерстяные гамаши, гольфы, носки, варежки, шапочки и шарфы. Всё это приносило девочке ощущение огромной радости. Смущённая счастливой неожиданностью, она благодарила их внезапно охрипшим от волнения голосом.
          Она любила их всех: отчима, называя его папой, дядю Серёжу, тётю Машу, их детей: Алёшу и Алёну. Все они отвечали ей взаимностью. Но все свои чаяния и переживания от неожиданно возникающих проблем, и робкие откровения она доверяла только бабушке, полюбив её всем сердцем. Кому же ещё она могла довериться, рассказав о своих чувствах? Ведь только бабушка, да её отец могли разобраться в сложных лабиринтах, то и дело возникающих проблем дома, в школе или во дворе, тревожных для Оли,  психологически разложив их суть по полочкам на детали и нюансы, могли подсказать, как можно выйти из сложной для неё ситуации. Только они могли помочь ей разобраться со всем тем, что окружает человека, вступающего в новые этапы лабиринтов жизни. А поскольку девочку тревожили и сердечные волнения, она, хотя и с робостью и смущением, спешила поделиться ими с бабушкой.

          Первая её любовь ещё долго теплилась в её сердце и помогала ей выжить в буднях неудачно устроенной жизни, наполненной трагизмом проживания с нелюбимым мужем, оказавшемся по своей сути жестоким человеком. Он пренебрегал всем святым, что было в их жизни. Изменял ей с многочисленными женщинами, с лёгкостью фарисействуя в тесном кругу за праздничным столом, желая всем окружающим доказать, как он любит жену и детей, как святы для него семейные узы, что не мешало ему после ухода гостей глумиться над её чувствам достоинства, оскорбляя её самым чудовищным образом в присутствии детей. Ни жена, ни дети, ни его мать не были для него дороги – он легко предавал их в самые трудные моменты жизни, оставляя их наедине с трудностями и отчаянием. заработанные деньги он тратил на себя и на своих многочисленных любовниц. Ничьи увещевания на него не  не только не действовали, а и вовсе превратили  в опасного для для Ольги садиста.
          Ольга тянула весь груз житейских трудностей на своих плечах, карабкаясь к свету, как могла: содержала детей и свекровь на жалкую зарплату медсестры и на незначительные левые доходы от выполняемых ею курсовых работ для заочников. Ей неоткуда было ждать помощи. Она сама занималась огородами (приусадебным, и за тем, что нарезали от больницы за городом), домашним хозяйством (держала кур, поросёнка), растила и воспитывала троих сыновей, работала и училась заочно.
          Откуда она черпала силы – она не знала, но всё время думала, что боится жизни, боится гуляку-мужа, страшась за жизнь, здоровье и благополучие детей. Куда ей деваться с малышами, кому они все нужны? И терпела. Терпела до поры, до времени, пока её терпение не кончилось. Всяким страхам и терпению наступает конец. И Ольга, отчаявшись, ринулась в объятия неизвестности – уехала с тремя детьми вникуда, понадеявшись на дядю мужа, пообещавшего ей покровительство и помощь, и оставившего ей на первое время пятьсот рублей на дорожные расходы и временное проживание.
          – Никому не говори о деньгах – спрячь их надёжней. Будем созваниваться и переписываться, чтобы знать, что, да как. Позже вышлю ещё. Ты, Олюшка, дитя моё, езжай-ка в Крым – в Симферополь. Там на первых порах устройся в одном из прилегающих к городу сёл, вступи в колхоз кем угодно. С тремя детьми, да ещё и с мальчиками, тебе не откажут в приюте. Да, тебе будет нелегко. Но здесь тебе оставаться опасно. Мой племянник тебя добъет, если не физически, то морально. Он превратился в полного негодяя. В нём всегда была какая-то червоточина. Уж и представить не могу, как ты могла выйти за него замуж... Видно, не от хорошей жизни ты решилась на это замужество. Слышал-слышал, не очень-то любезная у тебя мамка-то была, обижала... И муж такой же оказался.  Ну что делать? Надо помочь. Если не я, то кто? Ждать помощи неоткуда. Даже, если ты и доживёшь до того момента, когда получишь ключи от квартиры, заработанной тобой, то и там он тебя достанет. Знаю я эту породу, было  ему уродиться  в кого.  Он и твоя свекровь удались в нашего деда. Ох и подлый был человек...  И мамка твоя такой же породы, видать. Я как глянул на неё, так и понял всё сразу. Не жилица ты - не выжить тебе тут. Нет, не выжить. Загубят здесь и тебя, и твоих деточек.  Езжай, дитё, езжай. Пока в колхозе устройся. А я позабочусь вытащить тебя оттуда. "Понажимаю волшебные кнопочки". Ничего не бойся – всё устроится! А здесь тебе нельзя оставаться – ты здесь пропадёшь. Он хоть и родной племянник, но негодяй, каких поискать ещё надо. Я тебе непременно помогу. Специальность у тебя хорошая – пользуется спросом из-за нехватки медицинских кадров. Возьмут тебя на работу в любую больницу.

          Возможно, так бы оно и вышло… И уже намечались просветления в разрешении её с детьми проблем. Главный врач новой районной больницы встретила её доброжелательно. На условиях, что если она будет работать в хирургическом отделении, где остро не хватало квалифицированного среднего медперсонала, ей выделят половину четырёхкомнатного блока в новом общежитии улучшенной планировки, или в блоке из двух комнат с общей кухней на жильцов половины  этажа, с последующей перспективой получения отдельной трёхкомнатной квартиры в строящемся рядом доме. Было оговорено ещё одно условие, взаимовыгодное для обеих сторон – присмотр за престарелой мамой главврача – Надежды Михайловны. А пока что задача состояла в том, что не так-то просто обстояли дела с пропиской.
          – Надеюсь, девочка моя, что Ваш дядя преодолеет эту преграду. А пока перебирайтесь-ка из села в дом моей мамы. Ей уже много лет, а она, к сожалению, живёт одна. Брат живёт в Москве, а сестра – во Владивостоке. Она будет рада вам. С детьми проблем не будет – моя мама очень любит малышей, да и присмотрит за ними, когда надо. А вы присмотрите за ней – мало ли…
          Молодая женщина сразу приглянулась Надежде Михайловне… Опросив её о том, что та умеет делать, она решила испытать её на деле.
          – Моей маме нужно провести общеукрепляющее лечение – ей назначены внутривенные и внутримышечные уколы. Я как раз сейчас иду к ней – это недалеко от больницы. Вы пойдёте со мной. Попробуете сделать это сами? Заодно и пообедаем.
          – Да, конечно, Надежда Михайловна.
          И в самом деле, пожилая женщина встретила Ольгу с детьми радушно.
          – О, милая Вы моя, я почему-то такой и представляла Вас со слов дочери. Ну, мальчики, давайте знакомиться. Зовите меня просто бабушка – мне будет очень приятно. Бабушка вас никогда не обидит. Ну, как, будем дружить?
          – Да-а! – хором откликнулись мальчики, представившись по именам.
          – Ну, что ж, гости мои дорогие, начнём нашу дружбу с того, что я сейчас буду вас угощать блинчиками, да пирогом. Но сначала на первое – борщ. Ох, и вкусный у бабушки Марьи борщ!
          Пока дети обедали, Ольга сделала Марии Никитичне необходимые процедуры.
          –  Молодец! В хирургии главное – безошибочно найти вену и попасть в неё. Это у тебя ловко получилось.
          –  У меня наставница была хорошая.
          –  Этого мало – нужно ещё иметь чутьё. Оно у тебя есть.
          –  Заметь, Надюша, Оленька и внутримышечно делает безболезненно.
          –  Я это заметила, мама, как и то, что тебя и хлебом не корми – только б сделали тебе укол, – с улыбкой заметила дочь.
          –  Что делать? Возраст своё требует. Ведь, помогает...
          – Ну, Оленька, располагайтесь у мамы, как дома. Ни о чём не беспокойтесь. Пока всё не устроится, до тех пор мы с мамой позаботимся о вас. Вы только не робейте, не стесняйтесь – живите, как у себя дома.

          После ухода дочери, Марья Никитична ещё больше засуетилась.
          –  Детки-то, как, спят днём?
          –  Да, спят. 
          – Вот и славно. Сейчас бабушка пристроит вас, малышей-карандашей. Мест у нас хватает. Расстелив для ребят постели, и рассказав им на сон грядущий сказку про Емелю, довольная Мария Никитична пропела:
          – Бери ложку, бери хлеб – собирайся на обед! – и добавила: «Теперь и нам с тобой, Оленька, пора за стол».
          Словно солнце выглянуло из-за туч. Ольга не знала, чем отблагодарить старушку и её дочь. По собственной инициативе она с раннего утра наводила порядок в небольшой усадьбе в четыре сотки, преображая цветники, сад и небольшой участок огорода в образцовый порядок. Из скудных денежных запасов Ольга выделила часть на покупку уже цветущей рассады цветов, помидор и болгарского перца. Окантовав посадками цветов участки по периметру усадьбы, предварительно расчистив их от лишней поросли, она высадила посередине помидоры и перец, пересадила на новый  участок  клубнику, а на этом месте посадила огурцы, выращенные в  Марией Никитичной в горшках. Такими же цветами она засадила и пустовавшие уличные газоны, расположенные за тротуаром вдоль забора.
          Пока Мария Никитична отлучалась по хозяйственным делам, Ольга за время её отсутствий успевала провести по частям косметический ремонт наружных стен дома и забора, чем всякий раз приятно изумляла, вернувшуюся старушку  домой.
          – О, Господи, сюда ли я попала? Может быть, я заблудилась? Оленька, дорогая, вы меня удивляете. Мне очень приятно чувствовать Вашу заботу, но, помилуйте, Вы должны отдыхать, набираться сил – Вас ждёт впереди ещё столько забот и хлопот. А это всё терпело и вполне могло подождать и до лучших времён.
          – Мария Никитична, ведь мы у вас в долгу – вы же заботитесь о нас, кормите, поите, – могу ли я остаться в долгу(?)
          – Оказывать кредит доверия и гостеприимства это долг каждого человека. Жаль, конечно, что далеко не каждый это понимает или соблюдает. Насколько бы наша жизнь была бы замечательней… А мне уже хорошо от того, что Вы рядом – живые души, да столь сердечные, и во всём мне помогаете. А как мне, старой женщине, приятно возиться с твоими деточками, такими добрыми и послушными мальчиками. Ведь с ними почти и хлопот нет.  Мне,  очень это дорого. Нет, милая девочка, это я перед вами в долгу.
          Особенно тронуло Марию Никитичну то, что Ольге во всём старались помочь её мальчики. Это приятно её поразило.
          – Наденька, какие старательные и трудолюбивые у Оленьки малыши! Это же надо так воспитывать их! – спешила сообщить дочери восхищённая женщина. – Вот это воспитание, настоящее!
          Утром Ольгу будили пряные ароматы выпечки и всего того, что чудным образом успевала приготовить хозяйка.
          – Зайчатушки-ребятушки, просыпайтеся, умывайтеся! Ваша бабушка испекла вам оладушки. Угощайтеся, наслаждайтеся. Ждут – не дождутся вас оладушки, с вареньицем, да с медком, с чайком, да с молочком.
          И так, в течение дня.
          – А где же там мои ребятушки-цыплятушки? Господь посылает вам благословение и привет, да приглашает и на обед. Пищу, он уже освятил, да вас на добро и любовь благословил. Спешите к столу, и я вас благословлю!
          – Труженики вы мои, ненаглядные, ужинать вам пора без оглядки. Пищу-то уже освятили ангелы-хранители. Ждут они вас – дожидаются, да от нетерпения улыбаются. Ну-ка, ручки мыть, да Боженьку благодарить, мои мальчики-зайчики.
          Марья Никитична так привязалась к своим подопечным, что нет-нет, да и принималась причитать, вытирая набежавшие слёзы белоснежным фартуком. Опрятности ей было не занимать – следы её присутствовали во всём, начиная от неё самой и заканчивая пределами уличных границ усадьбы.
          – Цыпушечки мои, хлопотушечки, нежные вы мои, да ненаглядные, как же я буду без вас-то, когда покинете вы меня? Для чего и кого буду я жить-то, печь пироги, да пончики, варенье, да компотики?

          То ли предчувствия Марии Никитичны сбылись, то ли страхи обеих женщин подстегнули грядущие неожиданности? Словно небо развёрзлось грозой, когда работники паспортного стола, так долго тянувшие с пропиской, откладывая разрешение на неё, день за днём, неделю за неделей,  вдруг приватно сообщили, что следует внести тысячу рублей из-за непредвиденных препятствий.
          – Понимаете, гражданочка, это всё-таки Крым! Вы ведь прибыли из Казахстана. Отсюда и возникли Ваши проблемы, которые другим путём, увы, не разрешить. Что могу добавить к сказанному, так это то, что нужно поспешить.

          Это был окончательный вердикт, услышанный ею от начальника паспортного стола, к которому она обратилась со слезами.
          Ольга позвонила дяде, родителям, послала телеграммы и письма дяде и родителям. Послала телеграмму, а вслед за ней письмо и мужу, обращаясь к нему с мольбой о помощи деньгами ради детей. Она просила деньги в счёт будущих алиментов с их отсрочкой до момента полного погашения долга по ним, или за счёт её отказа от алиментов, если он вышлет эту сумму, тем более, что его собственный долг по выплате алиментов растёт – ведь она уже несколько месяцев не получает от него алиментов.
          На звонок дяде на сей раз ответила его супруга.
          – Василия Герасимовича лома нет.
          – А когда он будет?
          – Для Вас, милочка, – никогда! В данный момент он находится на лечении в кардиологии с инфарктом миокарда. Вас, дорогая, прошу больше не звонить нам и не отвечать на звонки моего мужа. У меня нет никакого желания разбрасывать деньги на ветер.
          Мать Ольги тянула время, въедливо допытываясь у неё сообщений о подробностях, о которых она  не могла знать, сказав лишь, что она всё сообщила письмом. Но мать звонила и звонила, чем заставляла Ольгу приходить в отчаяние, ведь всякий раз междугородние звонки будили пожилую женщину, волнуя её и заставляя хвататься за сердце. Это беспокоило Марию Никитичну, переживавшую за Олю, словно за родную. Звонила её мать ночью, вероятно, по причине большой разницы часовых поясов. Но все разговоры её сводились к упрёкам и изобличением в несуществующих проступках, и, якобы, её легкомыслия и глупости. А между тем, мать   с самого начала  не собиралась высылать дочери деньги, считая, что с этим что-то не так, либо сама дочь собирается её обобрать.
          Муж очередной раз показал свой вероломный нрав, глумясь над чувствами матери их детей, прислав телеграмму с чудовищным текстом: «Торгуй собой, спекулируй детьми. Денег нет, и не будет. Алексей».
          – Господи, что же это за изверг такой!? Как только земля-то его носит?! – всплеснула руками Мария Никитична, растеряно глядя на дочь.
          – Мама, о чём ты говоришь?! Пора давно понять, что мир состоит из людей и нелюдей. Ведь в паспортном столе есть наше с тобой согласие на прописку этой девочки, ходатайство нашей больницы за моей подписью, и, наконец, ходатайство райздравотдела. И, тем более, что речь идёт о временной прописке для трудоустройства в больнице, с предоставлением ей жилья с пропиской в общежитии,  которое ей будет предоставлено в течение ближайшего времени. И что?! Тут даже ходатайство её дяди должно бы было быть излишним. Но то, что происходит в недрах паспортного стола – просто необъяснимо, немыслимо!

          После ухода дочери Мария Никитична, обняв Олю за плечи, повела её в свою комнату. Усадив её на диванчик, и присев на краешек кровати напротив, сцепив пальцы обеих кистей, видно волнуясь, заговорила вполголоса:
          – Ты, дитё, не отчаивайся. Попробуем решить твою проблему иначе. Я уже думала обо всём этом. И вот что я теье скажу. Олюшка, я дам тебе триста пятьдесят рублей так, без отдачи. Только прошу тебя – никому не говорить, даже Надюше. И ещё хочу её попросить, чтобы она нашла для тебя возможность займа денег у её сотрудников – у самой-то у неё нет денег. Она своей дочери все сбережения отдала на взнос на строящееся кооперативное жильё. И я добавила всё, что у меня было. А эти деньги я уже сэкономила на своих расходах, да пианино продала за небольшую сумму. Старенькое оно было, а всё одно мне без надобности – только место занимало. Что ещё я могу сделать? Остаётся только надеяться. Мне, да и Надежде, ой, как не хотелось бы с вами расставаться. Мы так привязались к вам. Глубоко  сочувствую вам, моя хорошая. Мы обязательно найдём эти проклятые деньги. И я, как смогу, помогу. Буду по-маленьку откладывать с пенсии. Она у меня, слава Богу, приличная, на севере заработанная.
          – Что Вы, Мария Никитична, просто так, без возврата, денег от Вас я не возьму. Не обижайтесьна меня, но занимать такую огромную сумму я не могу при работе медсестры, даже если я буду подрабатывать курсовыми работами для заочников. Дети растут, и материальные проблемы растут вместе с ними. Спасибо Вам огромное за желание помочь, за поддержку, которую Вы нам оказываете. Я никогда не забуду вашу с Надеждой Михайловной доброту. Мы же не навсегда расстаёмся. Если вы позволите, будем приезжать к Вам.
          – Очень даже позволю! Конечно же, буду ждать с нетерпением ваших приездов, и буду молиться за вас.

          Иного пути у Ольги не оставалось, как трудоустраиваться в колхозе – единственном убежище для одинокой женщины с тремя детьми. Председатель внимательно выслушая женщину, с любопытством рассматривая её детей, смирно ожидающих конца собеседования.
          – Я думаю, что мы попробуем предпринять что-нибудь для Вашего трудоустройства с пропиской. А вот с жильём не так-то просто – вам придётся пока встать на постой. Управляющий поможет Вам подыскать домовладельцев, согласных вас временно поселить у себя. Подождите, пожалуйста, в приёмной, пока Вам приготовят ходатайство на прописку, направление в районную поликлинику для вашего с детьми медосмотра и направления в детский сад и на детскую оздоровительную площадку. Она расположена на той же территории. Неделю поживёте в колхозной гостинице – я сейчас напишу записку коменданту и дам его адрес, на случай, если его не окажется на месте. Это почти рядом. А за это время справитесь со всеми делами, и подыщите себе какое-то жильё. Вам нужно будет  ещё подписать ходатайство у председателя сельсовета, но, к сожалению, его сегодня нет – он в отъезде. С утра пораньше он будет в сельсовете – не опоздайте.
          Но председатель, сельсовета, пользуясь её неосведомлённостью о местных порядках, стал чинить молодой женщине препятствия, недвусмысленно намекая на его особый интерес к ней, дескать, её судьба в его руках и его связях с милицией. Прошло две недели, а с пропиской вопрос не продвинулся ни на шаг – он явно прятался от неё, чтобы довести до отчаяния. Закончились деньги – нечем было платить за проезд, не говоря о том, чтобы накормить детей. Не выдержав напряжения, спровоцированного этим ловеласом, Ольга, едва сдерживая рыдания, не смотря на протесты секретарши, ворвалась в кабинет председателя колхоза.
          Но увидев его в окружении большого количества присутствующих, обомлела – ведь она собиралась заявить о постыдном поведении председателя сельсовета, создающего ей не только препятствия, но и пытавшегося, подстерегая её, применить силу.
          – Вы что-то хотели сказать – говорите же.
          Прошла лишь пауза. И... Ольгу понесло… Она рассказала всё об этом негодяе, и о том, что ей уже второй день нечем кормить детей, нечем оплатить жильё и проезд, что сегодня она с детьми пришла пешком, преодолев двенадцать километров. Рыдания разрывали ей грудь. И вдруг она увидела виновника своих мук.
          – Да, вот же он! Скажите, что мне делать?! Это должно быть наказуемо!
          – Хорошо, уважаемая, простите…
          – Ольга Ивановна.
          – Ольга Ивановна, подождите в приёмной. Вас найдут и немедленно разрешат все Ваши проблемы.
          – Хорошо, спасибо.
          Минут через тридцать к ним подошла, представившись, как оказалось, председатель профсоюзного комитета. Протянув новое ходатайство, подписанное и заверенное печатью и подписями, бланки профсоюзной карточки и анкеты, ордер на получение денег и конверт с деньгами, женщина похлопала по её руке ладонью ободряющим жестом.
          – Здесь, всё. Пока всё, что Вам пригодится на первый случай. Заполните, пожалуйста, бланки. А сейчас поднимитесь на второй этаж и получите в кассе деньги по этому ордеру. Я подожду вас здесь. Мы ещё поговорим – обсудим кое-что.
Ольге пришлось подписать протокол заседания правления колхоза, где обсуждалась жалоба на Морозова В. В., озвученная ею в кабинете при свидетелях.
          – Давно он заслуживал наказания, да всё ускользал от ответственности.
          – Что с ним будет?
         – Он будет справедливо наказан – отстранён от занимаемой должности. За ним и так много всяких вин, да и с работой не справляется. Ну а Вы завтра останьтесь дома и ждите курьера. Он привезёт вам продукты. Вот список – сверите при получении наличие, распишетесь и передадите мне при случае, чтобы подшить накладную в документах для отчётности. А с квартирой мы Ваш вопрос будем решать, не переживайте. Не сразу, но без жилья не останетесь. Да, забыла сказать, когда место председателя сельсовета займёт новый, вы получите, хотя и небольшую, но дополнительную помощь. Счастливо вам с ребятами устроиться.
          Взглянув на накладную, Ольга не поверила своим глазам. В ней был длинный список продуктов: картофель, морковь, свекла, яблоки, мука, сахар, мёд, крупа, макароны, масло, тушёнка, утка, говядина, месячные талоны на молоко и на обеды в столовую. В конверте были деньги от профсоюза. А сто рублей она получила из фонда председателя. У Ольги голова пошла кругом.
          Но, не прошло и недели, как у Ольги исчезли и деньги вместе с кошельком, и часть продуктов. Поездка в город с целью прописки сорвалась.
          – Тёть Поль, где Ваш сын? Спросите у него – может быть, он взял деньги, если вы не брали.
          – Ах, ты с…! Это что же, по-твоему, мы – воры?!
          Ольга не стала выслушивать вопли и угрозы женщины, понимая тщетность каких-то усилий в разговоре с ней, а пошла к управляющему. Он оказался на месте. С облегчением вздохнув, Ольга сообщила ему об исчезновении денег и продуктов.
          – Садитесь и напишите жалобу. Не везёт Вам, Ольга Ивановна. Все напасти следуют за вами по пятам. Ну, да ладно, не обижайтесь. Это я так, от досады. Кто-то творит, а мне разбираться. Но, что делать? Придётся.
          Курьер, посланный за виновниками неприятной ситуации, доставил и сына хозяйки, и его мамашу.
          – Чуть не утёк, шустрик, в город. Ладно, что автобусного рейса не было, видно машина сломалась. Да и Полина брыкалась – не хотела, так сказать, прокатиться с ветерком на бричке.
          И кошелёк, и продукты оказались в сумке сына хозяйки.
          – Ну-ка, Зинаида Слаловна, составь быстрее протокольчик, – обратился он к бухгалтеру.
         Хозяйку с сыном наказали штрафом и общественным порицанием через товарищеский суд. А Ольге выделили наспех отремонтированное жильё – половину старого полуразрушенного от времени дома. Вскоре Ольге привезли видавшую виды мебель, и прочий скарб: три кровати с матрасами, подушками, одеялами с шестью комплектами постельного белья, кухонный и письменный столы, стулья, два шкафа, два газовых баллона, электроплитку с чайником и с парой кастрюль и сковородкой, топор, ножовку, молоток, лопату, веник и старый холодильник с компрессионным двигателем.
          –  Газовую плиту привезём позже. Вот здесь, распишись. Ах, да, чуть не забыл, дурья башка, – это старые списанные суконные одеяла.
          –  Зачем?
          – И-ии, не спрашивай, – как холодать начнёт, да как задует во все щели-то – сразу и поймёшь, что кстати они. Васильевна велела передать, что ещё кое-что подкинут из списанного инвентаря, тряпок – шторы и прочее. Дом-то старый – станет вам с ребятками холодновато. А угля и дровишек тебе завтра подвезут. Будешь пилить-рубить сама. И рамы вторые вставят. Вот печка у тебя никудышняя. Поставишь магарыч – переложу, будет новая.
          – Спасибо, но я сама умею печки ложить.
          – Ну, коли так, прощевай. Да, поберегись здешних жителей – есть тут такие: охотники пакость сотворить. Решётки-то недаром здесь, почитай у всех. Всего двенадцать дворов, а худа только и жди. Топор-то у двери держи, да не пущай кого не ждёшь – любят они по домам-то шастать, да высматривать, да сочинять всякие небылицы. А ты-то – девка завидная… Гони всех прочь. За молоком-творогом, да за помощью, какой, к соседям через дорогу ходи. А больше ни у кого не покупай! Ну, помогай тебе Бог! Поехал я.
          Ольга не раз вспоминала слова этого посыльного извозчика. Она  находила то распятую на дверях жабу, то прибитый к дверям, потевневший от времени крест, то кто-то прикрутилл проволокой скобы двери, лишив её с детьми возможности выбраться из дома. Кое-как достучалась через толщу стен до соседки. И что страшнее из случившегося – кто-то поджёг сарай с дровами и углём. Приезжало руководство колхоза с представителями милиции, пытаясь разобраться. Виновных не нашли, но пригрозив сельчанам для острастки лишением дополнительных годовых оплат, оштрафовали подозреваемых, не раз отличившихся хулиганскими выходками прежде. После их отъезда злоумышленники притихли, Ольге отремонтировали сарай, и привезли распиленные дрова и уголь. Позже, как оказалось, удалось найти и поджигателя при попытке поджечь дом зоотехника. При следственном расследовании он признался и в этом поджоге.

          На другой половине дома ютились две пожилые женщины: мать и дочь, и двое внуков. Их мама приезжала к ним в село изредка. Ещё реже приезжал их дядя. Дети вскоре нашли общий язык и нередко задерживались у Ольги за чаем с выпечкой.
          – Тётя Оля, у Вас такие вкусные пирожки…
          – И блинчики. Бабушка таких не печёт.
          С Таисией Дмитриевной Ольга подружилась сразу, нередко помогая ей и её матери оказанием медицинских услуг и ухода за лежачей старушкой, да и малышам, болезненным и хрупким тоже приходилось оказывать скорую помощь. Помогала Ольга и в домашнем хозяйстве. Престарелая мама Таисии Дмитриевны, разбитая параличом, была прикована к постели, и пожилой женщине приходилось нелегко. Её саму мучили недуги, а подрастающие внуки отнимали остатки её сил. Молодая женщина сочувствовала им – она представить себе не могла, как выживает эта семья, лишённая всяческой поддержки. Ей самой, глядя на них, тем горше казалась её жизнь, и ей, нет-нет, да всплакнув от накатываемых тяжёлых воспоминаний, хотелось поделиться горькими чувствами с соседкой.
          – Милая моя девочка! Больно и грустно, что нас таких, выживающих под ударами судьбы, в стране очень много. Я понимаю, работа в поле, в саду, огороде и на табаках очень трудная, особенно, если нет ни опыта, ни навыков. И за такую тяжёлую работу получать маленькую зарплату унизительно и обидно. И это ветхое жилище, отсутствие нормальных бытовых условий навевает не самые лучшие чувства и мысли. А одиночество, безрадостные и болезненные воспоминания пережитых унижений, оскорблений, и ещё чего-то худшего, потеря жилья – квартиры и дома, нажитых твоим тяжким трудом, и память страха перед дебошами мужа, усугубляют горечь в душе, разливаясь словно яд. Но, славная моя девочка, скажи себе так:
          – Оля! Посмотри вокруг себя внимательней! Что ты увидишь? Вокруг столько искалеченных душ людей, оставшихся без рук, без ног, бессильных перед невыносимыми болями, вызванными раковыми опухолями и метастазами, или выплёвывающих по частицам свои лёгкие, поражённые туберкулёзом, либо сошедших с ума, или спившихся от беспомощности перед заброшенностью и забвением их родными! А ещё посмотри на малышей, брошенных бездушными родителями, или тех, кто медленно погибают от бесчинства спившихся и озверевших родителей! Посмотри и скажи себе:
          – А я и мои дети – целы! Здоровы. У меня есть голова на плечах. У меня и моих детей целы руки, ноги. Я молода, у меня любящие и любимые мною сыновья. У нас есть будущее. Я на очереди на получение квартиры. Я могу получить новую профессию. Так не грешно ли мне гневить Бога, роптать и упиваться жалостью к себе? Я обязана опекать своих детей любовью, заботой. Я обязана жить и уважать себя за труды свои, гордиться ими, тем самым, подавая пример детям, и именно потому меня станут уважать и ценить, и дети, и люди!
          Вот так, Оленька, ты должна говорить себе и помнить об этом всегда.
          С грустью глядя на молодую женщину, Таисия Дмитриевна продолжала уже говорить осёкшимся голосом, полным скорби.
          – А у меня, девочка моя, расстреляли отца наших двоих детей только за то, что он испанец, которого сами же и вывезли из Испании, как перспективного авиаконструктора. У нас отняли в Ялте квартиру, некогда выделенную родителям, заслуженным педагогам. Забрали у нас мамой отца и брата – мы с ней так ничего и не узнали о дальнейшей их участи, как ни старались. Сначала власти препятствовали тому, чтобы узаконить наши брачные узы. А позднее поток несчастий обрушился на нашу семью, то ли из-за того, что мы посмели полюбить друг друга, то ли из-за чьих-то безумных устремлений разрушать души людей. В довоенные годы у меня умерли от скарлатины сразу двое малышей. Это были мальчики – двойняшки. Их отцу не суждено было узнать об этом – его расстреляли, якобы, как врага народа. А он был светлым человеком, образованным, порядочным и хорошим комдивом. Почему расстреляли? Его отец был белогвардейцем, а мать принадлежала дворянскому роду. Непостижимы пути человеческих судеб…
          – Таисия Дмитриевна, а когда и отчего разбил паралич Вашу маму?
          – От всего пережитого, дочка. Ведь беды наши не прекращались Мы нищенствовали. Колхоз приютил нас из жалости, без всяких обязательств со своей стороны – только выделил нам это жильё и дал разрешение на прописку, позволил мне водить своих детей в детский сад, позднее в школу. На этом всё. Моих внуков в детский сад не принимают, потому, что дочь работает в городе, как и сын, а я и моя мама – бывшие работники отдела народного образования, а не члены колхоза. Слава богу, что их хотя бы в школу примут. А не станет нас с мамой, колхоз и это убогое жильё может отнять у внуков и их матери, хотя они и прописаны тут. Ведомственность… Вот у нас, Оленька, было по-настоящему трагическое прошлое и нет будущего. Но мы живём. Живём, уповая на Бога.
          Женщина прикрыла глаза, стирая платочком беспрерывно набегавшие слёзы. Приумолкнув на какое-то мгновение, и вытерев насухо глаза и щёки, с грустью улыбнулась.
          – Нам бы кто печь переложил. У нас с вами общие колодцы на две печи. Оленька, обратитесь в правление с просьбой переложить печь, а за свою печь я доплачу печникам. Зимой ведь очень холодно – мы электрокамины почти не выключаем, но всё равно холодно. Дом очень холодный, из бута.
          – Таисия Дмитриевна, я что-нибудь придумаю, тем более, что я умею ложить печки и камины.
          – Оленька, молодец-то какая… Я в долгу не останусь...
          – Ну, что вы…
          Ольга сумела убедить председателя, что печь немедленно нужно переложить – заканчивается октябрь. Приближаются холода.
          – Я умею ложить печки предпочитаю сделать это сама. Единственное, о чём я попрошу, так это разбить печи с колодцами и вывезти обломки.
          – Почему печи? Сколько их?
          – Василий Прокопьевич, Вы же понимаете, что колодцы печей, в доме сдвоенные, а на другой половине живут две пожилые и беспомощные женщины и двое малышей. Не дай Бог, как они живут! Ведь на одну дополнительную печь можно же выделить заодно кирпича и комфорок с плитой и духовкой? Таисия Дмитриевна согласна оплатить их по себестоимости.
          – Понятно. Сколько нужно всего? Вы можете сказать, если вы мастер по печам?
          – Конечно. Три с половиной тысячи кирпичей…
          – Многовато.
          – А Вы видели это жильё? Его планировка настолько уродливая, что, так или иначе, требуется сложить, как и было, много колодцев. Если останется лишние кирпичи, я обложу ими полуразвалившийся фундамент, что будет кстати. В доме станет теплее.
          – Да, Вы – хозяйственная особа… Ну хорошо, пишу четыре тысячи. Что еще?
          – Нужны: пятьдесят-шестьдесят штук силикатного кирпича, как можно больше глины и песка, известь, асбестоцементная труба, двойной набор колосков, духовок, плит, комфорок с двумя выдвижными ящиками для поддувалов, задвижек, и одиннадцать маленьких комфорок для возможной очистки дымоходов, ну, и множество железных полосок разной длины для связки кладки самих печек.
          – Вот, как? Всё уже рассчитали? Что ж, хвалю! Завтра оставайтесь дома – Вам всё привезут в течении дня.
          – Простите, а газовую плиту, когда привезут? Газовые баллоны привезли, а плиту обещали, но не везут.
         – Выясню. Надеюсь, что завтра же и установят. Хорошо, что сказали – ведь мне доложили, что Вам всё предоставлено. Разберёмся. Ну, а помощники Вам не нужны, как я понял?
         – Помощник нужен, но только тогда, когда придётся разбирать печи и вывнзти обломки, да ещё в тот день, когда придётся выводить трубу на крыше. И ещё, Василий Прокопьевич, – скажите, мне выпишут наряд за выполненную работу? Ведь дом-то колхозный, а мне детей кормить надо, – Вы же понимаете. Алиментов я до сих пор не получаю – не знаю что происходит, ведь решение суда есть, и исполнительный лист прислали. А на сельхозработах я мало зарабатываю – не успеваю за другими без навыков. Мне бы на строительстве устроиться – я умею выполнять штукатурно-малярные работы.
          – Наряд выпишут – это правильно. А насчёт работы – решим. А пока занимайтесь печами. Я приеду, когда закончите, посмотрю – как хорошо Вы умеете это делать, а потом и подумаю – куда Вас пристроить. Ну, а для меня снимите-ка в сельсовете копии Ваших документов по алиментам и принесите мне в следующий раз – мы расшевелим этих судоисполнителей. Ну, надеюсь, всё?

          Вскоре Ольгу перевели звеньевой в строительную бригаду, а позднее, присмотревшись к ней, назначили бригадиром. Бывший бригадир спился, заворовавшись, и развалил работу стройбригады окончательно. Разговаривали с ней серьёзно.
          – Ольга Ивановна, как Вы убедились, и работа, и дисциплина в бригаде развалены. Есть и серьёзная недостача стройматериалов. Работа, как видите, Вам предстоит нелёгкая. Нужно проявить жёсткость характера, не показывая слабость, чтобы восстановить трудовую дисциплину в бригаде. Никому никаких скидок! За разгильдяйство, пьянку и опоздания штрафуйте – ставьте прогулы, пишите докладные. В течение рабочего дня следите за расходом стройматериалов. Контроль, и ещё раз контроль! Надо со строителями работать так, чтобы Вас и боялись, и уважали. Будет трудно. Если кто-то будет бузить, обращайтесь ко мне – всегда помогу. Никого не прикрывать! Вам ясно, Ольга Ивановна?
          – Мне всё ясно. Вот, только, простите, почему с предыдущего бригадира не было такого спроса?
          – Вопрос резонный, но отвечу – некого было поставить на его место, а у него диплом мастера-строителя. Было безвыходное положение. Вы пришлись кстати. Легко Вам не будет, но обещаю помогать. Оклад у Вас будет хороший – сто двадцать рублей и плюс выработка – чем больше работ выполнит бригада, тем больше заработаете и Вы. Но, если Вам не будет и этого хватать, Вы можете, при возможности, выполнять дополнительные работы, фиксируя их нарядами, которые будете себе выписывать сами, разумеется, под моим контролем – буду проверять. Будете справляться – будете получать до двухсот рублей, и, возможно, выше. Но не обольщайтесь – достигнуть этого будет очень нелегко. Будете справляться успешно – квартиру получите раньше очерёдности. Желаю Вам успеха. А сейчас идёмте в бригаду – представлю Вас, как бригадира и поговорю со строителями, как полагается. Да, у Вас будет хороший помощник – он числится у нас по штату – Семён Семёныч. Он наш столяр-плотник и помощник бригадира, он же – парторг отделения. Вы с ним поладите. Семён Семёныч один из лучших работников колхоза и всеми уважаемый порядочный и ответственный человек, на которого всегда можно положиться.
          – Почему же он не бригадир?
          – А кто, по-вашему, будет выполнять работу столяра-плотника?
          И снова Ольгу ожидали неприятности и проблемы. Она оказалась, как говорится, между молотом и наковальней. Организовать работу стройбригады ей частично удалось, но за счёт тех строителей, которые относились к работе ответственно. Но провокации к саботажу и скандалу, устраиваемые выпивохами, разгильдяями и курильщиками, любящими поболтать, подстерегали её часто и неожиданно. Не так-то просто было совладать с ними, – сказались разрушительные последствия прежнего руководства бригадой.
          – А Вы, Ольга Ивановна, посылайте их ко мне – пусть ищут «справедливости» у меня. А им ставьте прогулы. За невыполненный объём работы по наряду выставляйте часы на своё усмотрение – ровно столько, на сколько выполнено работ. И качество выполненных работ тоже требуйте – заставляйте переделывать за их счёт. Составляйте акты и – мне на стол! Иначе взыщу с Вас. Вы поняли меня, Ольга Ивановна?
          Всё это говорилось при строителях, по всей видимости, больше для их острастки. Её старания были очевидны, и управляющий всячески её поддерживал, вовремя обеспечивая стройматериалами, транспортом, и, если нужно было решать возникающие проблемы, связанные со здоровьем детей, он, во время её отсутствия, препоручал осуществлять контроль над строителями Семёну Семёновичу, что случалось, в общем-то, редко.
          Результаты такого подхода к работе стали очевидны. Часть строителей стали получать значительно больше денег за объёмы и качественно выполняемые работы. Другие «работнички» – лишили такой возможности сами себя. Появляясь после работы в магазине для покупки продуктов, Ольга терпела реплики и оскорбления жён этих горе-работничков. Предпочитая не отзываться на провокации, Ольга отмалчивалась, лишь загадочно улыбаясь, чем поначалу настораживало крикуний. Были и угрозы при внезапных встречах в селе с ретивыми защитницами виновников неприятностей. Говорить что-либо в ответ не имело смысла.
          – Утопим в ставке тебя, с… , а заодно и твоих выкормышей… – у слышала она однажды подобные угрозы женщин за спиой.
          Тут уже Ольга не выдержала.
          – Послушайте теперь меня. Это хорошо, что поставили меня в известность. Я вас запомнила. Не удивляйтесь, если с вами будут разбираться всерьёз в правлении колхоза. Лучше займитесь воспитанием своих горе-кормильцев, заставив их работать, и чтобы они не являлись на работу навеселе в нерабочем состоянии. И на работе нужно работать, а не «кататься» на плечах товарищей! Кто не работает – тот не ест! Вашу работу, ведь никто за вас не выполняет, кроме вас? Ваших коров никто не доит, кроме вас? Сено никто не косит, кроме вас? Ваши рядки никто не пропалывает, кроме вас? Так почему же кто-то должен работать вместо ваших мужей, выполняя их работу?! А с меня требуют выполнение качественно выполненных работ бригадой, каждым членом бригады, и требуют повышения производительности труда! Вы же понимаете, что так не могло долго продолжаться? И потом, как бы прореагировали вы сами, если бы с подобными угрозами обратилась к вам я сама, да ещё и в адрес ваших детей?! Они-то здесь причём!? Думайте, прежде чем угрожать! Есть такое резонное изречение: «А если я замахнусь – не сдадут ли мне сдачи?»
           – Бачiшь, яка умна жiнка? Така грамотейка! Понаiхало туточки всяких коцапок...
          Однажды, подойдя к мастерским, как всегда, раньше на полчаса, Ольга увидела женщин с вилами наперевес, вмиг загалдевших при её появлении.
           – Иди, иди сюда, пад… Сейчас мы тебе покажем, как нужно уважать и ценить наших мужиков!
          Мастерские и склады стройцеха располагались на пригорке, венчавшем центр села, а у подножия пролегала дорога, за противоположной обочиной которой тянулся ставок, окаймлённый деревьями и кустарником среди травяной растительности. Правее  от ставка неподалёку возвышались здания конторы с библиотекой, и школы, расположенной позади. А, напротив, у самого подножия, ютились магазин и клуб.
          Управляющий, подъезжая к конторе, сразу заметил толпу гомонящих женщин на пригорке. Заподозрив что-то неладное, он развернулся на мотоцикле с коляской, прибавив скорость, и, стремительно въехав на пригорок, и оглушив всех ревом мотора, уткнулся прямо в толпу утихших, явно растерявшихся женщин, поспешивших опустить вилы. Мгновенно оценив обстановку, угрожающе загремел.
          – Так, Ольга Ивановна, немедленно перепишите мне всех присутствующих, а список передадите мне! Составить его Вам поможет сторож – он назовёт Вам всех пофамильно. Будем принимать срочные меры за хулиганские действия и подстрекательство. Никому не расходиться, пока вас не перепишут! Вас предупреждали. Вы, видимо, не поняли, что за свои проступки надо отвечать?! И ответите! Был разговор? Я всех предупреждал? Предупреждал. Теперь будем принимать самые крутые меры. Это не может продолжаться так долго! Перед вами честная труженица, мать троих сыновей – будущих защитников родины. А кто ваши мужья?! Лодыри и саботажники! Пора отвечать по заслугам! Никто и ни с кем не будет няньчиться! Но отныне будем наказывать, вплоть до исключения из колхоза, со всем тем, что истекает отсюда! Если ваши мужья не хотят работать, и вас, и их мы через правление колхоза и исполком будем наказывать, как за разгильдяйство на работе, так  и за нарушение общественного порядка, и, тем паче, за оскорбления, и угрозы в адрес бригадира, честно и добросовестно выполнявшей свои обязанности! Все слышали?! 
          А Вы, Ольга Ивановна, выставьте сегодня всем прогулы, и никого из виновных не допускайте до работ сегодня и впредь до тех пор, пока не извинятся перед Вами в присутствии всех членов бригады, и письменно не подтвердят своего признания вины!
          Женщины, удручённые происшествием, испуганно прятали глаза от горящего яростным блеском взгляда разгневанного управляющего. По-видимому, никто из присутствующих не видел его таким.
          И тут глазам всех присутствующих представилось смехотворное явление выхода пьяных, заметно ошалевших от изумления и испуга мужей этих женщин, гуськом выходящих неверной походкой поодиночке друг за другом из полуоткрытых ворот мастерской. А в это время подходили к мастерским те, кто не участвовал в этой затее. На лицах виновников демарша легко угадывались растерянность и страх.
          – Ага, герои! Мать вашу… так! Сейчас же вызываю участкового, и составляем протокол! – с новой силой взорвался в гневе управляющий. – Вы представляете, чем это пахнет!? Вы все, до единого, вместе с вашими «защитницами» будете лишены тринадцатой и дополнительной выплат, не считая штрафа для всех участников саботажа, без исключения! Слишком долго колхоз нянчился с вами, и, как видно, напрасно!
          После этого случая, со всеми вытекающими из него последствиями, и строителей, и жительниц села, склонных к созданию провокаций к скандалу, и любивших посплетничать, будто подменили.
          – Доброго ранку, Ольга Ивановна! Как дела? Как деточки?
          – Слушаюсь, шеф! Как скажете, шеф! Виноват, исправлюсь…
          Заметней и ощутимей стали и результаты труда стройбригады. Переселенческие дома стали расти, как грибы. Стройматериалы уже никто не стремился украсть. Кажется, вовсе поутихли любители алкоголя – словно табу наложили на себя. Настроение строителей стало приподнятым – их зарплата стала стабильно высокой. Во всём они стремились помочь и самой Ольге Ивановне, ставшей для них неким кумиром. Кому же не нравятся справедливость и надёжность получаемой зарплаты, да и, что не менее важно, уважительное обращение к ним со стороны бригадира?
          Через год Ольга получила квартиру в новом доме, но в другом селе – в двенадцати километрах от работы. Пришлось менять устоявшийся режим работы, покинув её. Не было никакой возможности осуществлять её за дальностью расстояния и за отсутствием стабильного движения транспорта, даже попутного, внутри территории расположения отделений колхоза. При последней встрече со строителями Ольга не могла не видеть выражение огорчения в их взгляде.
          – Да, Ольга Ивановна, дела неважные… Стало быть, покидаете нас? Как же так? Что, у начальства не нашлось для Вас транспорта? Ну, как говорится, удачи Вам на новом месте! Хай Вам щастiт!
          Ещё много неприятностей, больших и маленьких, и тяжёлых для неё обстоятельств, исполненных трагизма, пришлось пережить молодой женщине, уязвимой незащищённостью одинокой матери. Реноме правильной «бабы» (по выражению сельских жителей) приходилось заслуживать тяжёлым трудом и душевными муками. Как следствие, женщину, изнурённую непосильной житейской ношей, ослабляли болезни: и радикулит, и почечные колики, и всякого рода острые воспаления, и сердечные приступы. Молодой женщине нередко приходилось находиться на стационарном лечении. Дети оставались под присмотром добросердечных соседей.
          А куда ей было спрятаться от вероломства похотливых особей мужского пола, их мстительной изворотливости, и внезапных вторжений тогда, когда меньше всего этого можно было бы ожидать? Приходилось всячески отбиваться, прибегая к приёмам самообороны, которым девушек обучали в медучилище, не считая скалки и чайника с кипятком. А что оставалось делать, когда попадаешь в тупиковую ситуацию – «один на один»?! И, наконец, её спасителем стал самоварный шнур, оголённый на том конце, где был штекер. Эта идея пришла внезапно, в тот момент, когда во время учебной сессии один из подгулявших заочников, обуянный диким животным инстинктом, барабанил в дверь комнаты общежития, которую она занимала (соседка была в отъезде по семейным обстоятельствам), с глубокой полночи и почти до рассвета. Мгновенные удары электрическим током, наконец-то, образумили его и заставили покинуть поле «битвы», так долго занимаемого им во имя своих непредсказуемых амбиций. Эта же крайняя мера, в конце концов, утихомирила и сельских «охотников», жаждущих приключений, влекомых всё тем же подлым инстинктом. За глаза её стали считать «чокнутой», зато жить ей стало спокойней. Ведь от этих происков страдали и дети, чей покой нарушали дяди, заблудившиеся в морали нравственности и в правилах общественного порядка. Все эти ситуации, и связанные с ними оговоры, глубоко оскорбляли Ольгино достоинство, и очередной раз ранили её душу. Ольга, содрогаясь от отвращения, жаловалась подругам на обнаглевших гуляк и их бестолковых гусынь, шипящих за её спиной.
          – Оль, не обращай внимания на подлецов и их дурищ – они, и их проступки не стоят твоих переживаний, и твоего здоровья. Всё это должно расцениваться тобой, как проявление соперничества и зависти. Они злятся, что не могут так вести себя, как ты, достигать таких же успехов от трудолюбия, доброжелательности, и признания, и способности жить по принципам нравственности и порядочности. Раз пакостят, значит завидуют. И зло они творят от страха перед грядущим наказанием. Пора усвоить это для себя и не рвать сердце на части в угоду кликушеству. Будь всегда выше их! – Так или примерно так говорили ей подруги и друзья по работе.
          Но как успевать адаптироваться в лабиринтах странной и причудливой судьбы, посылающей суровые испытания, удары за ударами, неуклонно следующими друг за другом? Её дважды увольняли с работы с помощью сбора ложного компромата против неё. Ей удалось оба раза добиться восстановления своих прав. Но как же долго длилась её борьба за собственное восстановление, хотя и не без помощи сочувствующих сотрудников, выступающих в качестве свидетелей в её защиту на очередных заседаниях суда, рискуя навлечь на себя немилость руководства; и прокуроров, выступающих в суде с протестом против ложных обвинений со стороны руководителей? Сначала на это ушли десять с половиной месяцев, с полной компенсацией зарплаты.

          Но решив уйти с этой работы, где всё напоминало о пережитой несправедливости, она «приобрела» «волчий паспорт», чего, конечно же, не ожидала, как не ожидала и гонений, незаслуженных ею. А причина была в том, что заместителю директора нужно было устроить на её место своего человека…  Женщина с трудом, в мучительных поисках кое-как нашла работу. Но и там её преследовал рок. Её снова уволили, выпустив стрелы ядовитых оговоров, вонзившихся в её спину. Второй раз она, вновь униженная и оскорблённая, боролась за восстановление по месту работы, и за гражданские права, попираемые руководством, ровно шесть месяцев. В эти тяжёлые периоды она была вынуждена перебиваться сезонными подёнными работами. Боль и отчаяние в эти периоды были настолько сильны, что Ольгин организм был сломлен, в результате чего у неё появились сразу две злокачественные опухоли.
          Рак! Это  страшный удар настиг её внезапно. Страх и ужас пронизали её душу и сознание. Перенесенные две операции не привели к успеху. Ольгу терзали невыносимые боли, преследовали ночные кошмары и горячечный бред наяву. От гормонального лечения, гаммооблучения и химиолечения она отказалась под расписку.
          – Лучше дома умереть, чем вдали от заброшенных судьбой детей. А даст Бог, и без вашей сомнительной помощи выживу. Ведь Вы  же не гарантируете выздоровление? Тогда какой смысл лечиться подобным образом, не менее опасным, чем действие раковых клеток?
          Озадаченный таким заявлением пациентки лечащий онколог, продержав четыре месяца на больничном листе, выписал её.
          – Вы отказались от лечения, а держать Вас без лечения на больничном листе я больше не могу. Вы сами сделали свой выбор.
          – Господи, спаси меня! Не дай мне, Господи, погибнуть мучительной смертью на глазах моих детей! Молю, Господи, дай мне возможность довести моих мальчиков до порога самостоятельности! Не оставь их, Господи, без материнской опёки и любви! Даруй мне, Господи Всесильный, жизнь, ради жизни и благополучия моих, и Твоих, Господи, сыновей! Не оставь нас, Всесильный Господи, без Твоих милости и покровительства! Господи, помоги!
          Так страстно молилась Ольга день и ночь. И Господь явил ей чудо спасения, вернув её в лоно жизни, подарив ей исцеление. Это чудесное явление возникло перед ней на экране телевидения в виде человеческого облика, имя которому Анатолий Михайлович Кашпировский, благодаря его способности исцелять людей, поверивших в возможность исцеления.
Едва Ольга успела пережить эти потрясения, как её, да и всех граждан столь огромной и многострадальной страны, постигло новое, ни с чем несравнимое, и ещё более сильное потрясение, которое ввергло всех в ужас и отчаяние от беспомощности перед неотвратимо зияющей пропастью, разверзшей свои гибельно зловещие недра. За короткий период бурно и стремительно были ранены, сломаны и искалечены судьбы многих миллионов людей, поражённых внезапностью этого страшного явления, камертоном которого явился развал некогда сильной страны потомками тех, кто был никем и ставшими всем. Единственной их  целью было  стремление к наживе. Путь, избранный ими от самых времён начала революции и доныне, они устилали разрушениями всего, что упорно создавал народ мирным трудом, пытаясь верить в светлое будущее их самих и их потомков. Но их вера была попрана и попирается доныне этими сатрапами; и миллионы людей ломала, косила, раздавливала и стирала с лица земли эта безликая смертоносная рать, управляющая гигантским механизмом, называемым государством.
          Старший её сын, двадцати трёх лет, боролся за выживание на севере, где остался после армии. Младшему её сыну, родившемуся во втором браке и с младенческого возраста, оставшегося без отца, погибшего неизвестно по чьёму умыслу, едва исполнилось десять лет, а двум старшим – семнадцать и двадцать лет. Второй сын отслужил в армии, а его, возмужавшего, не во что было одеть-обуть. И уж ещё труднее было для него, обручившегося с новоиспечённой невестой, справить свадьбу. Пришлось обременить себя долгами, со временем превратившимися в долговую «яму». Нечем было поддержать треьего сына, забранного в армию. Послать бы посылочку, да не с чего. Родился внук, невестка сидела по уходу за ребёнком, а молодой папа перебивался стихийно найденными работами. Кое-как спасали от голода и гибели её подённые работы.
          Ольга, также вновь оставшаяся без работы вместе с исчезнувшей организацией, с трудом определилась в жизни в долгих поисках заработка. Но, не смотря на титанические поиски, усилия и труды, долги её неотвратимо росли, а дети нуждались в поддержке не меньше, чем она нужна была младшему сыну. Дети и сама она донашивали старые вещи, комплексуя от убогости внешнего вида одежды и обуви, чувствуя себя униженными своей нищетой. В поисках работы необходимо было прибегать к услугам общественного транспорта, но денег на проезд практически не было, и часто приходилось преодолевать пешком немалые расстояния, а загородные поездки осуществлять наудачу на перекладных.
          А что значит, перебиваться с сухарей на кашу или с каши на макароны, и наоборот, в обратном порядке? Даже растительного масла не хватало для зажарки. Вместо сахара и байхового чая им приходилось пользоваться его заменителем и травами, которые уже душа не принимала. Лишь какое-то время не росли цены на овощи и зеленные культуры. Доведенная нищетой до крайности, Ольга, посоветовавшись с сыновьями, решилась продать квартиру в уплату долгов, и для возможности взять тайм-аут для временной передышки от невзгод и унижений. К моменту этого решения квартиры в селе становились неликвидными, в отличие от прошедшей эпохи, когда их приобретали в Крыму, как дачное жильё жители мегаполюсов. И хотя село располагалось в пяти километрах от моря, продать жильё стало практически невозможно, разве что, только, уповая на удачу. Многие односельчане, потеряв надежду в тщетных поисках покупателя квартиры, так и не сумев продать её, бросали обжитое жильё с мебелью и уезжали к далёким родственникам.
          Ольге повезло. Наконец-то, нашёлся покупатель из Подмосковья. Но более полутора тысяч он не предлагал.
           –  Нет у меня больше денег, хоть убейте.
          – Но квартира в полном порядке, – мы только что закончили ремонт, освободив вас от излишних забот, и стоит это нынче недёшево при остром дефиците строительных материалов. Походите по магазинам, убедитесь! У вас в Москве такая же ситуация с товарами, как и у нас. Две тысячи – и квартира Ваша. Это мой последний сказ.
          Сошлись на сумме в тысячу восемьсот долларов. Прежде всего, Ольга расплатилась с долгами, приодела-приобула сыновей, мало-мальски себя. Наудачу им подвернулись два крупных заказа – в обоих трёзэтажных домах нужно было сложить по паре каминов с печками. Остаток денег, и вновь заработанные, она разделила на три части. Большую часть отдала сыну, чтобы он смог в более-менее приличном виде и со скромными подарками уехать к невесте в Москву и прожить хотя бы месяц-полтора за свой счёт. Затем оплатила учёбу младшего сына за полгода вперёд, заплатила авансом за снимаемую квартиру за три месяца и оставила ему денег на проживание, предполагая, что их должно хватить на два-три месяца. С оставшимися скудными средствами отправилась для работы в Санкт-Петербург по приглашению друзей, которым когда-то оказала неоценимую помощь.
          Из России они попеременно с сыном помогали младшему сыну – студенту строительного техникума, и старшему в самые трудные моменты в его семье. Но не успела Ольга войти в русло возможности стабильно зарабатывать как можно больше денег, работая на двух-трёх работах, как страна погрузилась в новый коллапс. Грянул новый кризис, сметая на своём пути слабо тлеющие остатки надежды на выживание.
         Старший сын, проживающий на севере, попал под сокращение. В течение длительного времени маялся в поисках работы, перебиваясь наймами случайного временного характера, сезонно подрабатывая в улусах у оленеводов. С трудом пережив период кризиса, нашёл-таки работу дальнобойщика, заочно окончил автотранспортный техникум, поступил в ВУЗ, перешёл на четвёртый курс. Он даже сумел расплатиться с долгами, и, погасив задолженность за квартиру, приватизировал её, после чего провёл полный ремонт, и обновил её приобретенной оргтехникой и кое-какой мебелью, недостающей для удобства проживания. И жить бы ему, наконец, женившись на любимой женщине… Но случилось самое страшное – был зверски убит соседом и его братом, – мелкими наркосбытчиками. За что!? За то, что посмел поспешить на помощь жене с  двумя малышами одного из озверевших наркоманов, вдвоём избивающих в общем коридоре беззащитных и бесправных существ, пытавшихся бегством оторваться от безумствующих преследователей.
          Не прошло и двух лет с момента гибели старшего сына, как при стечении случайных роковых обстоятельств погиб её третий сын, проживающий в Москве. На приобретённом участке в пятнадцать соток он благоустроил для нормального проживания купленный вагончик, огородил усадьбу, осушив около трёх соток заболоченной земли, прилегающей к приусадебному участку. Построил дом, но не успел завершить планировку и отделочные работы внутри дома, лишь начав облицовку наружных стен. Работал он на износ, без выходных и праздников, стремясь завершить долгострой как можно скорее, при этом посильно помогая братьям и иногда и ей – матери.
          Было выше всяких сил перенести такие удары судьбы – пережить двух взрослых сыновей. Это неизбывное горе неотступно преследует её муками скорби. Что удерживает её в этой жизни? Может быть, сознание, что у неё есть двое сыновей, а теперь уже и двое внуков и внучка? Откуда черпает силы? Наверное, из стремления к творчеству. Неожиданно для себя, прожив целую жизнь, начала писать. Ей даже удалось кое-чего достигнуть на этом поприще. Но боль кровных потерь неистребима и подтачивает сердце этой, глубоко несчастной женщины, которую зачем-то хранит Бог. Но зачем? Сама она до сих пор не осознала, хотя и стремится осознать.

                                                                        Эпилог

          Судьбы трёх бывших подруг были такими же разными, как и их характеры. Но все они прошли через такие страшные испытания судьбой, из цепких объятий которых вырваться им было, вряд ли возможно. Почему их было трое? Почему всем троим было суждено перенести муки ада? По чьей воле? Бога? Бог любит троицу? Или это были роковые случайности? Кто подскажет? Станет ли в дальнейшем благосклонной судьба к Оле и Рае?
          Настанут ли времена благополучия для всех тех, кто пострадал от бурь, потрясших всё население страны и сознание самих людей, ставших заложниками катастроф, теперь уже глобальных? Есть ли хотя бы какой-то шанс выжить им и всем жителям  на  земле, разрушаемой пособниками зла, превращающих саму жизнь на земле в ад? Пока на эти вопросы нет ответов. Разум, и только разум должен всколыхнуть сознание всех людей, живущих на этой планете с названием Земля.
          Когда-то племя майя отсчитало сроки лишь глобальной эпохи в масштабе их календарных чисел. Но существуют числа космического календаря, способных изменять пространственно-временной континуум при переходе одной эпохи созвездия к другой. И ныне земляне оказались свидетелями и очевидцами перехода эпох из одного созвездия в другое, ярко ощущая стремительный бег, нет, полёт времени, так же быстро поглощающий за короткие промежутки времени эпоху за эпохой. Какой будет следующая эпоха? Может быть, наконец, Разум соединится с Интуицией, создав предпосылки к пробуждению и совершенствованию сознания  у всего населения. А возможно, грядет и  пробуждение ясновидения и яснослышания? И, может быть, вполне возможно, тогда и отступит зло под острым мечом изобличений и последующего самонаказания? Будем надеяться. Ведь мы все стоим сейчас у порога грядущих глобальных свершений. Каких? Всё зависит от нас самих, жителей Земли. Или...?