Николай РЕМНЕВ

Видавший виды «Жигуленок» подъехал к дачному массиву. Благоухающий зеленью клочок земли прижимался к высотному городскому кварталу. За стеклом легкового автомобиля мелькали разукрашенные деревянные и кирпичные домики, плодовые деревья, кустарники.
Автомобилем управлял усатый мужчина лет тридцати. Черными бровями, смуглым круглым лицом с залысинами очень смахивал на пожилого человека рядом — своего отца Владимира Юрьевича.
Виктор — так звали водителя — был в темно-синем спортивном костюме. Отец — в черных брюках и серой рубахе с короткими рукавами. В руках держал пиджак.
Мужчины издали узнали свой дачный участок. По высокой, стройной, точно пирамидальный тополь, груше. Она сияла на солнце крупными продолговатыми плодами. Сгибались под тяжестью щедрого урожая ветки.
Отец и сын — загорелые, пыльные, плотные — переглянулись и радостно улыбнулись. Эта груша олицетворяла для них весь участок в четыре сотки с аккуратным деревянным домиком. Участок маленький, но именно он приносит существенную прибавку к столу горожан, не говоря уже о груше — гордости семьи.
Августовский воскресный день был в разгаре. Раскаленный полуденным солнцем, кузов автомобиля отдавал жаром. В салон врывалось дыхание плодов, которое смешивалось с едва уловимими, но такими привычными для мужчин, запахами резины, бензина, гари.
В пятницу, после окончания рабочей недели, они поехали на дачу к Виктору. Без женщин. Чтобы навести порядок, полить грядки, просто немного отдохнуть. Поработали на славу. Весь долгий летний день трудились в поту.
Когда помылись, переоделись и решили поужинать, погас свет. Виктор выскочил на улицу. Огляделся. В селе невдалеке мигали огоньки, а дачный массив находился в сплошной темноте.
Возвратился в домик.
— В селе свет горит, — сказал озабоченно. — Видно провода воруют.
В прошлом году неизвестные уже обрезали линию. Пришлось долго обходиться без освещения, пока не оказало помощь одно из предприятий.
Мужчины быстро собрались, выскочили на улицу. Там уже шумела встревоженная толпа соседей. Решили идти вдоль линии электропередач. Она находилась в очень удобном для воров месте. В сосновом бору. Деревья скрывали ее от посторонних глаз.
Просека, по которой шли садоводы-любители, была очень ровная, с многочисленными озерцами, оврагами и бугорками. До села — около трех километров. Воры могли уйти. Мужчины перешли на бег. Слышался тихий мат, тяжелое дыхание, шлепанье обуви и проклятия. Спички не зажигали, фонарики не включали. Громко не говорили.
Боялись спугнуть воров. Почти у села увидели упавшие на землю провода, а затем и силуэты двух человек.
— Саранча! — не выдержал, громко крикнул кто-то впереди.
Воры бросились наутек. Но уйти от разъяренной толпы им не удалось. Их свалили на землю и начали колотить. Били долго. Отводили душу до тех пор, пока те не потеряли сознание.
Избитых, небритых и грязных мужчин поволокли в сельский совет, чтобы передать в руки правосудия.
Участкового не оказалось. Позвонили в райотдел милиции. Там ответили, что выехать не могут, закончился бензин. Обещали разобраться завтра. Благо, нарушители местные, никуда не денутся.
Так без сна пролетела ночь. Утром собрались опять, чтобы восстановить линию.
Среди дачников нашлось несколько классных электриков. Во второй половине дня загорелись лампочки.
— Здорово мы их проучили! — сказал Виктор, подруливая к участку отца. — Теперь не сунутся.
— Саранча и есть саранча, — ответил Владимир Юрьевич. — На этот раз нам повезло. А завтра?! Лето жаркое. Урожай хороший. Все равно полезет.
Мужчины вышли из машины. Размялись. Осмотрели участок. Он утопал в зелени. Кроме груши радовали глаз яблони, сливы, вишни, многочисленные кусты смородины, крыжовника, малины.
Владимир Юрьевич получил этот участок несколько десятилетий назад. Землю дали на пустыре, где ничего не росло. Только ему да Богу известно, сколько вложил навоза, торфа, чернозема, сколько труда вложил, чтобы зацвел сад.
Из двух десятков саженцев выросло только пять. Яблони принялись с трудом. С грушами получалось еще хуже. Сколько ни сажал деревья, не принимались. Однажды в лесу попалось молодое деревцо. Выкопали его, посадили на участке.
Груша принялась, быстро пошла в рост. Вскоре начала давать плоды. Владимир Юрьевич не знал сорта груши. Назвали ее Спасовкой. Плоды дозревали к празднику святого Спаса.
— Вить! — сказал отец сыну. — Езжай домой, а я отдохну здесь немного и еще поработаю. Полью клубнику. Мы ее недавно посадили, почва высыхает. Растения плохо принимаются.
— Поедем домой, — настаивал Виктор. — Мы и так выходные бурно провели.
— Буду позже, — стоял на своем Владимир Юрьевич.
— Как знаешь, я поехал, — ответил Виктор.
Они привыкли уважать мнение друг друга.
Владимир Юрьевич зашел в домик. Сел на диван, к которому был приставлен маленький столик. Посидел в раздумье. В помещении было прохладно, а он устал от жары. Повалился на диван. «Боже мой! Как это здорово средь бела дня отдохнуть на природе» — блаженствовал он. Не заметил, как задремал.
Его разбудил шум на улице. Открыл глаза. Уже начинались сумерки. Вышел из домика. На красавице-груше сидело двое молодых людей. Внизу стоял набитый плодами рюкзак, валялись сломанные ветки, листья.
Владимир Юрьевич не жалел груш. Он их никогда не продавал. Раздавал соседям, знакомым, родственникам. И сейчас неприятно задело другое: гости вели себя слишком нагло. Ломали ветки, трясли дерево так, что груши падали и разбивались.
На его появление незнакомцы не отреагировали. Владимир Юрьевич кашлянул. Тот, что сидел пониже, скосил на него глаза, что повыше, вроде и не заметил.
— Ребята, не наглейте! — напомнил о себе Владимир Юрьевич.
— Канай отсюда, пока цел, — ответил старший.
— Сказал — не наглейте. Не поняли?!
— Исчезни, быстро уноси отсюда свои кривые ноги.
Владимир Юрьевич всю жизнь проработал на одном большом предприятии. Коллеги называли его Горячим за случай, который произошел еще в молодости.
В соответствии со срочным заданием Совета Министров СССР требовалось изготовить и отправить заказчикам агрегат. Сам министр контролировал ход его изготовления. Люди трудились по две-три смены, в выходные дни. У токарного станка, за которым работал Владимир Юрьевич, постоянно дежурил секретарь парткома. Через каждый час подходил к станочнику и спрашивал: "Ну и как?”.
Токарь работал вторую смену без отдыха. И сам был весь в напряжении, знал, что задание срочное. Просил секретаря, чтобы реже подходил к нему. Но тот все "какал” и "докакался”. Уже на завершающей стадии Владимир Юрьевич запорол деталь. Не выдержал нужного микрона. Выключил двигатель. Не знал, что поделать и со станком, и с бракованной деталью, и с собой.
В эту критическую минуту к нему подкатил с требованиями "вынь да положи” секретарь парткома. Владимир Юрьевич схватил гаечный ключ. Бросился на секретаря. Тот — бежать.
Еле успокоили токаря товарищи по работе. Знали: он вспыльчив, но быстро отходит.
Так оно и вышло. Немного остыл Владимир Юрьевич. Закрепил новую заготовку и за неполную третью смену выточил деталь, уложившись в общий график изготовления изделия.
Секретарь парткома больше в цехе не появлялся. Владимир Юрьевич сам зашел к нему, доложил, что выполнил задание, извинился. Посмеялись они, и о случившемся решили больше не вспоминать.
Однако, в коллективе этот случай запомнили. Владимир Юрьевич редко выходил из себя, хотя вспыльчивый характер постоянно давал знать о себе. Вот и на этот раз хотел разойтись более-менее миролюбиво. Но не смог.
— Слазьте немедленно, — рявкнул так, что испугался своего голоса.
— Заткнись, старый пенек, — услышал в ответ.
Не помня себя, Владимир Юрьевич заскочил в домик, достал из дивана одноствольное ружье. Его он на всякий случай купил по дешевке у знакомого. А на базаре — четыре патрона.
Предупреждал его Виктор: не приобретай. Если есть ружье, оно обязательно выстрелит.
Не послушал сына.
Владимир Юрьевич выскочил в сад, взвел курок и выстрелил. Хотел припугнуть воров, брал поверх груши. Но, то ли долго не стрелял, не учел, что дробь — не пуля, то ли немного оступился, задел одного из сидящих на дереве.
Не успел рассеяться дымок, молодой застонал, а постарше — сбежал.
Владимир Юрьевич быстро приставил к дереву лестницу, помог молодому спуститься на землю. Уже успел остыть и говорил спокойно:
— Впредь хорошо подумайте, прежде чем лезть в чужой сад, оскорблять пожилых людей.
Кирилл — так звали парня — почти не поддерживал разговор. Он сник и побледнел. Куда девалась вся его спесь.
Владимир Юрьевич увидел на животе Кирилла пятно. Оно увеличивалось, расплывалось по спортивному костюму парня.
Подхватил Кирилла на руки, втащил в домик, уложил на диван. Быстро нашел простыню, бутылочку с йодом. Раздел парня до пояса, протер рану, перевязал лоскутами простыни.
— Полежи немного, пока «скорую» вызову.
Скорая помощь приехала через полчаса. Медики осмотрели Кирилла, сделали уколы и перенесли в машину. Владимир Юрьевич поехал с ними. Он не придал значения ранению, не задумывался о последствиях. По дороге рассказал врачам о случившемся. Жалел, что не послушал сына. На кой черт сдалась ему эта одностволка.
В больнице врачи подробно записали его рассказ, осмотрели больного, определили, в какой помощи он нуждается.
Владимир Юрьевич ждал сообщения о состоянии здоровья Кирилла. Наконец, вышла пожилая медсестра и предложила ему ехать домой.
— Рана не представляет угрозы для жизни пострадавшего. Но придется делать срочную операцию, — добавила она.
Владимир Юрьевич успокоился. Устало вышел из приемного отделения на улицу. Вечер переходил в ночь. Редкие прохожие встречались ему. Стало холодно в рубахе с короткими рукавами. В суматохе он забыл пиджак на даче.
Дверь открыла встревоженная жена.
— Сказал на часик, а сам полдня проторчал,— сделал ему замечание Виктор.
— Либо случилось что? — спросила жена Анна.
— То-то и оно, что случилось, — ответил Владимир Юрьевич, устало опускаясь на табуретку. — Но самое страшное уже позади.
Рассказал, что произошло на даче. Как боялся за жизнь Кирилла. Но медсестра успокоила: будет жить.
— От саранчи нигде не скроешься, — участливо заметил Виктор.
Владимир Юрьевич переоделся, перешел в зал. По неписаному правилу перед сном обязательно смотрел телевизор. Вот и сейчас пытался найти "Новости”, удобно усевшись в кресле. Но большинство программ уже закончили вещание.
На одном еще показывали балет на льду. Это успокаивало. Он смотрел передачу не более пяти минут. Почти сразу уснул. Родные выключили телевизор и свет.
На следующий день Владимир Юрьевич на работу не вышел. Сразу позвонил в больницу. Пригласил к телефону медсестру, с которой разговаривал вчера.
— Знаете, вам очень не повезло, — сказала она. — Надо же! Вчера во время операции отключили электричество. Это вызвало осложнения в состоянии здоровья больного.
— Он будет жить? — спросил Владимир Юрьевич.
— Об этом говорить пока рано, но состояние мальчика очень тяжелое.
«Как меняются люди, — с горечью подумал он. — Еще вчера она возмущалась этими проходимцами, от которых нет житья, а уже сегодня назвала его мальчиком».
Владимир Юрьевич оделся, поехал на дачу. Полюбовался грушей, повозмущался теми, кто вчера ей сделал больно. Спилил сломанные ветки, замазал ранки масляной краской. Убрал вокруг груши. Затем с такой же с тщательностью навел порядок в домике.
Накрыл диван, уложил в ящик постельные принадлежности. Почистил злополучное ружье. Разобрал его. Завернул в плотную бумагу. Достал пустую гильзу и три патрона. Тоже аккуратно завернул в бумагу. Все это положил в рюкзак и повез в милицию.
Там его встретили неприветливо. Нарушений полно. Работники едва успевали их регистрировать.
Владимир Юрьевич терпеливо ждал вызова. Наконец, его пригласили в кабинет. Заполнили протокол.
— Молите бога, чтобы пострадавший выжил, — сказал ему молоденький сержант.
Владимир Юрьевич вышел из отделения милиции. Постоял в нерешительности. Никуда не хотелось идти — ни домой, ни на работу. После непродолжительных колебаний отправился в больницу.
Медсестры — его знакомой — не оказалось. Ее заменила другая — более полная и солидная женщина с грубоватым мужским голосом. Без особых рассуждений повела к врачу.
— Готовьтесь к худшему, — предупредил его тот. — Больной в тяжелом состоянии.
— Ясно, — ответил задумчиво Владимир Юрьевич.
Сразу поехал домой. Побродил по комнатам пустой квартиры. Зазвонил телефон.
— Слушаю, — взял трубку.
— Мотай на ус, старый пенек. Если что случится, ты пойдешь следом за Кириллом.
— Кто звонит? — спросил Владимир Юрьевич.
Голос показался ему знакомым. В трубке раздались короткие гудки.

***
Зал суда переполнен. Владимира Юрьевича ввели в помещение милиционеры. Прихрамывая, занял место на скамье подсудимых. За несколько месяцев, пока шло следствие, состояние здоровья значительно ухудшилось. Вся левая сторона тела онемела, плохо сгибалась нога. Черные волосы словно покрасили белилами.
Весть о случае на даче со смертельным исходом сразу проникла в прессу, разлетелась по городу. В считанные дни Владимир Юрьевич стал одним из известнейших в народе. О нем везде говорили. У большинства замученных массовыми хищениями горожан его поступок вызывал поддержку.
Общества садоводов-любителей и огородников всего города объединились, направили в правоохранительные органы письмо-обращение: "Саранчу — к ответу!”.
Единодушную поддержку и понимание Владимир Юрьевич получил в коллективе родного предприятия. Состоялось бурное профсоюзное собрание в его поддержку. Оно единогласно дало положительную характеристику токарю, его общественным защитником назначило бывшего начальника отдела кадров Ивана Александровича.
Иван Александрович принял деятельное участие в судьбе своего старого знакомого. Он постоянно встречался со следователем прокуратуры, защитником. Владимира Юрьевича даже удивляло, какую огромную работу проводил на общественных началах этот далеко не молодой, но такой энергичный человек.
Мнения работников правоохранительных органов, которые занимались расследованием, резко разделились с самого начала следствия. Одни квалифицировали убийство как разбойничье нападение с умыслом, что грозило обернуться до 15 лет лишения свободы, другие — как использование оружия для самозащиты.
Все это предстояло рассмотреть суду и вынести справедливый приговор.
Заняли свои места судья и народные заседатели, прокурор, защитник. Не успел стихнуть шум в зале, как вскочила маленькая женщина в черном.
— Убийца! — закричала она.
Женщина — мать Кирилла — годилась ему в дочери. Они встретились взглядами. Мгновение продолжался поединок их глаз. Мгновение показалось ему вечностью, но взгляда не отвел.
— Убийца! — опять прокричала женщина.
Владимир Юрьевич почувствовал, как тело покрывается потом, предательски дрожат руки. Он достал носовой платок. Протер залысины, высокий лоб и все лицо.
Судья попросил присутствующих успокоиться. Когда стих шум в зале, прокурор прочитал обвинительное заключение. Делал он это монотонным голосом, время от времени отрывался от бумаг, комментировал документ.
Потом заслушали свидетелей, адвоката и обвиняемого. Владимир Юрьевич, несмотря на то, что левую часть груди давило, не слушалась нога, встал. Тихим, но твердым голосом рассказал о выстреле на даче.
Ему задавали вопросы. Отвечал на них так же тихо и четко. Без путаницы. Как десятки раз рассказывал следователю, адвокату, знакомым и просто случайным людям.
Суд заслушал показания Алексея — того самого мужчины, который находился на груше с Кириллом и так позорно сбежал с места происшествия.
Перед судом предстал человек лет тридцати, среднего роста, с маленькими блуждающими глазками. Алексей уже отсидел один срок. Своего смертельно раненого друга бросил потому, что боялся появления милиции.
Алексей переминался с ноги на ногу, сбивчиво рассказывал о том, как с Кириллом гуляли по дачному массиву, увидели грушу. Захотелось сорвать несколько плодов. Не могли предположить, что за груши можно поплатиться жизнью.
Алексею задали несколько вопросов. Вся его первоначальная версия развалилась. Нет, они оказались с Кириллом на даче не первый раз и далеко не случайно.
Тогда избрал другую тактику.
— Дело в том, что мы — лишние люди. Ни Кирилл, ни я не могли найти работу. Что нам оставалось делать?!
— Говорите по существу, — перебил его судья.
Судья предоставил слово общественному защитнику. Иван Александрович вытер платочком изъеденное оспой лицо, начал с того, что подсудимого прекрасно знают по месту жительства, работы, соседи по даче. Дают положительную характеристику. Это честный, порядочный человек.
— Применение для самозащиты огнестрельного оружия, — сказал Иван Александрович, — это акт отчаяния доведенного до крайности человека. Люди страдают от воровских набегов. От любителей легкой наживы нет спасенья. Недаром их называют саранчой. Она набрасывается на все, что подворачивается под руки. Чем больше бездействуют правоохранительные органы, тем воры становятся наглее. Поэтому честные люди вынуждены прибегать к самозащите. Так произошла трагедия на даче.
— Я по-человечески понимаю мать погибшего Кирилла, ее невосполнимую потерю, — продолжил Иван Александрович. — Внимательно выслушал друга пострадавшего, где он утверждает, что сегодня жить честно просто невозможно. Но ведь абсолютное большинство людей живет честно. 0ни ищут пути для обеспечения своего существования. К таким относится и Владимир Юрьевич…
Алексей и его дружки начали выкрикивать, чтобы помешать выступлению. Их вывели из зала.
Вся в слезах встала маленькая, молодая женщина с серыми глазами – мама Кирилла. В этой жизни она была создана для счастья и любви, но судьба распорядилась по-своему. Запил муж. Пришлось с ним развестись. Сына воспитывала одна. Дала среднее специальное образование. Но найти работу после техникума он так и не смог.
Пришлось продавать на базаре кассеты. Довольствовался и этим. Получал деньги, чтобы как-то сводить концы с концами. Но торговую точку прикрыли. Кирилл остался без работы. Сошелся с Алексеем. В доме стали появляться вещи сомнительного происхождения. На ее замечания, что они ворованные, сын отвечал: каждый зарабатывает, как может.
Приговор прочитали через несколько дней. Кормильца лишили свободы с возмещением морального и материального ущерба. Однако в связи с амнистией его освободили прямо в зале суда.
Большинство людей облегченно вздохнуло. Справедливость восторжествовала. Мать Кирилла совсем сникла. Алексей и его дружки бросали злые взгляды в сторону Владимира Юрьевича.
— Радуйся! — сказал Виктор отцу, когда вышли из зала суда.
— Чему радоваться? — грустно произнес Владимир Юрьевич. — Кирилла не возвратишь. До конца дней своих останусь убийцей.
— Ты пострадал за общее дело. Саранчи станет меньше. Теперь, когда тебя освободили, надо это событие как следует отметить.
— Отвези меня лучше на дачу, — попросил отец сына.
Они сели в машину и поехали.
— Давай сделаем так. Побудешь один. А я заберу женщин и детей. Купим что-нибудь и через часик прикатим к тебе, — искренне радовался освобождению отца Виктор.
Подвез отца к дачному участку. Тот смотрел вслед «Жигуленку», пока он не скрылся вдали.
Вскоре Виктор уже подруливал к даче со всей семьей. Что-то странное висело на груше. Когда подъехали ближе, увидели, что это был Владимир Юрьевич.
"Повесили или повесился сам?” — когда немного пришел в себя, подумал Виктор.
Затем нашел нож, обрезал веревку, освободил шею от петли. Начал делать искусственное дыхание. Тело было еще теплое.
Женщины вызвали «скорую». Спасти Владимира Юрьевича не удалось.
Когда машина скорой помощи уехала, Виктор нашел топор. Начал неистово рубить грушу.
— Это ты во всем виновата, — приговаривал он.
Анна пыталась вырвать топор из рук сына.
— Успокойся! Разве дерево виновато в том, что случилось?
— Виновато!
Они с минуту молча стояли друг против друга. Потом Виктор бросил топор и медленно поплелся к машине.
На дворе уже стояла осень. Дул пронизывающий ветер. С деревьев облетали багровые листья.