Ерофеев Игорь, г. Черняховск, Калининградской области

Член Союза журналистов России (2002). Член Союза писателей России (2011). Редактор журнала «Надровия» и альманаха «Берега Анграпы». Публиковался в местной и региональной прессе, в коллективных сборниках, в журнале «Север», «Мозаика юга». Автор поэтических сборников: «Устоять» (Калининград, 2009) и «Неба тонкие узоры» (Калининград, 2010). В 2010 г. за рассказ «Долгая жизнь войны» стал дипломантом Международного конкурса малой прозы «Добрая лира» (Санкт-Петербург), шорт-лист Волошинского конкурса в 2011 г. Автор четырех книг о звездах британского рока – Led Zeppelin (2010 – 2012).


* * *

Виталий Николаевич Жидков, уставший от мысли о своей незначительности, сожалел, что так и не постиг изначальной прелести жизни. Вбирая из окружающего то, что оставалось от более настойчивых людей, он постепенно смирялся, надеясь сохранить какое-то существование в последующих днях. Когда Виталий Николаевич говорил, то на всех не получалось, поэтому он больше молчал, удивляясь способности других владеть словами и не терять при этом смысла изложения. Удобнее он себя чувствовал в простоте бытовых событий и в процессе коллективного труда. Коллеги Виталия Николаевича время от времени «выпадали» из системы производства по причине хмельных сомнений. Закрепившись в среднем рабочем звене, Жидков редко разделял с ними застольное недовольство. Самые значимые моменты своей жизни он связывал с учёбой в профессиональном училище на автослесарном отделении.
Внутреннее состояние автомобилей он начал изучать с самого детства. Семья Жидковых жила тогда на окраине большого города, за железнодорожными путями, в зелёном вагончике без колёсных пар. За кварталом гаражей, пакгаузов и прочих строений располагался хозяйственный двор суетливой автоколонны – место основного пребывания младшего Жидкова. Здесь Виталий отдыхал от сложностей школы, копаясь с отвёртками в нарушенных узлах машин, навсегда оставленных людьми. Разбирая охладевшие организмы транспорта, он надеялся постичь главную тайну двигательной силы.
Сторожа постепенно привыкли к мальчишке и не прогоняли его с подотчётной территории. Иногда ему разрешали взять с собою какой-нибудь небольшой демонтированный механизм для более пристального домашнего рассмотрения.
Мать – невысокая стареющая женщина – скрывала усталость жизни в вечном ворчании. Приносимые сыном железки она обычно выбрасывала в овраг, заваленный множеством других неспособных предметов и мусором. Отец относился к занятиям сына без внимания, увлекаясь послесменным товарищеским отдыхом. Он работал каменщиком, и всё остальное, кроме кладки стен, казалось ему неровным и запутанным.
Когда отец, бывало, серьёзно запивал, Виталий скрывался в кабине какого-нибудь осевшего в грунт неживого автомобиля. В коротких сновидениях он видел себя состоятельным взрослым, готовым к пригодностям жизни, но, пробуждаясь, разочарованно обнаруживал в мутном лобовом стекле всё тот же день, холодный и неуютный. Здесь, на дальнем дворе, обычно и находила его мать, срывающаяся на крик из-за мужской несправедливости.
Больше всего ему нравилось присутствовать в мастерских, где слесари восстанавливали двигательный цикл автомобилей. Помещение, пропахшее соляркой и полное разнообразных частей машин и оборудования, стало для Виталия вторым домом. Он старался запоминать всякие действия мастеровых, приобщаясь тем самым к важному трудовому делу.
Юность завершилась со смертью отца буквально через месяц после приобретения семьёй небольшого одноэтажного дома с перекошенными наличниками там же, на окраине. Погибель настигла родителя преждевременно и нелепо. Сутки гроб простоял на табуретах в доме. Шестиклассник Виталий тогда так и не решился войти в комнату с неподвижным отцом. Прячась от тишины, мальчишка ушёл за сараи, где просидел за старым баком до темноты…
Когда первые комья земли упали на обтянутый красной материей гроб, Виталию стало нестерпимо жалко недавно жившего отца, которому теперь уже никогда не увидеть из земли ни сына, ни машин, ни тёплых от солнца стен построенных его же руками домов. В дальнейших снах Виталия отец так ни разу и не появился…
Теперь у младшего Жидкова появилась своя комната, где он мог оставаться один и никому не мешать. Ранее скучные, школьные предметы вдруг его увлекли, к удовольствию учителей. Посчитав, что без литературы и биологии он не сможет постичь механические секреты, Виталий неплохо закончил восьмилетку. Он даже научился сочинять в тетрадку собственные стихотворения, однако свои словосложения никому не показывал.
Профессиональное училище юноша закончил легко и с пользой. Механический курс давался без напряжения: многие ремонтные действия были ему известны, оставалось только запомнить их книжные названия. Последние полгода практики он провёл на авторемонтном заводе, ощущая себя умелым практическим человеком.
Учёба запомнилась ему и встречей с Екатериной, осваивавшей швейное дело. Они познакомились в спортзале, где шёл городской чемпионат по баскетболу. Она сидела рядом и первая с ним заговорила. Лучистый и озорной взгляд её карих глаз оставался с ним в памяти до самого дома. Ночью он никак не мог заснуть, - возможно, причиной тому был беспокойный сон его одинокой матери.
Несколько месяцев Жидков привыкал к новым чувствам, удивляясь простым вещам, которые, оказывается, могли приносить столько счастливых моментов… Екатерина оставила его так же просто, как и нашла, устроившись с курсантом военного училища. Расставание на время обесцветило окружающий его мир, но зато он узнал некоторые особенности женщины, чтобы рано с ними смириться.
Жизнь матери закончилась в день его восемнадцатилетия. Она умерла в онкологической больнице от женского недуга. Виталий принёс ей мандарины, выстояв большую очередь. Фрукты он оставил медсёстрам, которые вернули ему пакет с пахнущей больницей одеждой матери.
Заботы о похоронах взяла на себя тётка, прилетевшая издалека. Зинаида Сергеевна оказалась единственной родственницей для осиротевшего Виталия.
Сергеевна, как он к ней обращался, задержалась на несколько месяцев, чтобы продать мебель и одежду, а затем и дом. Виталий в унынии соглашался со всем происходившим. Привычный стол с выдвижными ящиками также пошёл на денежный обмен. Коленкоровую стихотворную тетрадь Виталий переложил в чемодан. Пытаясь что-то написать в память матери, он равнодушно убедился, что навык слагать стихи у него пропал.
Когда тётка предложила ему переехать в дальний город, «где машины тоже надо ремонтировать», он не возражал, надеясь, что со сменой обстановки что-то изменится и в его жизни.


* * *
Разбросанный по холмам приземистый город, в котором Виталию надлежало обживаться, производил невыразительное впечатление. Он не имел ярко выраженных туристских особенностей. Старые дома подавлялись типовой пятиэтажной застройкой. Только в центре, возле зданий народного суда, церкви и пожарной каланчи, отмечалось относительное благоустройство.
Тётка когда-то жила с мужем, но осталась одна, не согласившись с его повышенным вниманием в пользу других женщин. Работала она по бухгалтерской части и распределяла свою бытовую жизнь строго и экономно. Виталий на некоторое время изменил установленный уклад, но природное женское свойство любого приспособления вернуло всё в прежний порядок.
Зинаида Сергеевна помогла определиться парню в автохозяйство и не опекала лишний раз назидательными разговорами. На службу в армию Жидков не попал по причине тахикардии и был списан в нестроевой запас. Он расстроился из-за своего ненадёжного тела, считая отлучение от военной службы второй неудачей биографии после Екатерины.
Ответственный комсомольский билет Виталию вручили в «красном уголке», поставив его работу в пример трудящейся молодёжи. Через полгода парадный портрет Жидкова поместили рядом с другими отличившимися лицами на районную Доску почёта, усиленную флагами.
Несмотря на юность, Виталий не хуже наставников знал секреты внутреннего оснащения машин. Наполненный стуком, скрежетом и другими механическими звуками большой гараж стал Жидкову удобнее любого другого благоприятного места. Поиск причин остановки моторов доставлял ему удовольствие. Не было случая, чтобы он не вернул агрегату его утерянного движения. По окончании смены слесарь Жидков не спешил в скучную тёткину квартиру, оставаясь ещё на час-другой среди машин.
Свой инструмент он содержал в идеальной чистоте и последовательности. После работы Виталий тщательно отмывал в солярке каждый гаечный ключ. Весь номерной «арсенал» надёжно хранился в многосекционном слесарном ящике. Пить с коллегами молодой работник так и не научился, лишив себя дружеского окружения.
Ещё через год Виталий оформился в Виталия Николаевича, после того как был назначен бригадиром на ремонтном участке. Это была его первая и, как оказалось, последняя служебная высота. На большее Жидкова не хватило. Начальство настраивало передового комсомольца повысить образование в автомобильном институте, но Виталий Николаевич отказывался от посторонней заботы, считая себя уже научившимся всему необходимому. Оставаясь примерным, Жидков избегал общественной ответственности, находя успокоение только в полном отсутствии людей около себя. Чтобы убедиться в своей нормальности, он даже обратился в поликлинику. Однако доктор не нашёл болезненных изменений организма и отпустил пациента жить по-прежнему.
Как-то раз Виталий Николаевич, возвращаясь с работы, услышал из темноты тревожный женский крик. Застыв в выжидательной позе, он увидел сначала двух близко пробежавших людей, а затем и преследователя – девушку. В свете фонаря она показалась Виталию Николаевичу неожиданно привлекательной. Обрамляющее ладное платье подчёркивало бесспорную фигуру. Незнакомка, сбивая дыхание бега, обратилась к Жидкову:
– Ну и что же вы стояли олухом? Они же совсем рядом бежали! Могли схватить хотя бы одного…
– Я... я ничего... Так получилось. Не среагировал. Вы уж простите, – извинился Виталий.
– Совсем пацаны же!.. – продолжала ночная гражданка. – Напали сзади, вырвали сумочку, чуть пальцы не вывихнули. Я кричать – да куда там... Только вы один тут обнаружились, и то по соседству. Школьники ещё, наверно, а что сделаешь? Хорошо, хоть так закончилось... Что же вы молчите?
– Я, вообще-то, с затянувшейся работы по своей улице шёл. Вот мой дом, кстати, если не верите.
– Почему не верю? Верю, – уже успокоившись и поправив несложную причёску, подтвердила пострадавшая. – Может, проводите? А то, по правде, я очень испугалась, а до дома не близко.
Он довёл её до подъезда двухэтажного дома с неухоженным палисадником и пожал лёгкую, тёплую руку.
– До свидания, мне надо идти…
– Конечно… Если что – я работаю в детском саду на Цветочной…
Эпизод решил ход обеих судеб и долго помнился.


* * *

У девушки оказалось имя Галина, и жила она на два квартала ближе к руслу худой и медленной реки, водоснабжающей город. На первом этапе сложной женской жизни Галина, пользуясь своей привлекательной молодостью, заводила кратковременные романы без продолжения. Со временем она оформилась в способную к деторождению интересную женщину. После хулиганской ситуации у неё с Жидковым родилась быстрая любовь, скоро переросшая в страсть. Виталий Николаевич, забыв о женской нелогичности, полностью подчинился чувству. На свадьбе Галина была так хороша собою, что Жидков всерьёз забоялся, как бы невесту действительно не украли, и не отходил от неё ни на шаг. Просыпаясь по утрам, Виталий Николаевич осторожно гладил её волосы, стараясь не разбудить. Владение её красотой вытеснило все остальные события его недолгой судьбы.
Жили они с её матерью в трёхкомнатной квартире, оставшейся после смерти отца, который погиб на электрической подстанции. Совместное проживание протекало бесконфликтно: тёща Валентина Сергеевна приняла Жидкова в дом без излишних претензий и ревности.
К этому времени тётка Виталия совсем занемогла. Общалась она только с племянником и сиделкой, навещавшей больную женщину за небольшие деньги. Умирала Зинаида Сергеевна долго и тяжело. Ранним осенним утром последняя жизнь оставила её опустевшее тело.
Своё жильё тётка заранее переписала на Жидкова. Виталий Николаевич отказался съезжать на освободившуюся квартиру из-за боязни жить в помещении, где всё будто было пропитано болью. На семейном совете решили эту жилплощадь сдавать внаём для накопления средств.
Виталий Николаевич исправно работал и приносил домой всю получку, не оставляя загашников. Его запросы были невелики, и на какие-то личные расходы жена беспрепятственно выдавала заказанную сумму.
Галина закончила педучилище и работала воспитательницей в детском саду. Ей нравилось возиться с чужими детьми, оттого она всё нетерпеливее ожидала зарождения своей новой жизни. Но счастливый день никак не наступал, отчего молодая женщина ещё больше томилась ждущим телом. Когда супруги обследовались у специалистов, выяснилось, что Виталий Николаевич страдает ущербом мужской силы.
Вердикт врачей развёл их по разные стороны брачной жизни. Каждый жалел себя. Со временем эта жалость переросла в пассивное безразличие.
Жидковы обособились друг от друга, хотя и не ругались зря. Для объяснений у них имелся набор односложных фраз, понятных обоим. В любви он долго её не мучил, оставаясь серьёзным и холодным.
Виталий Николаевич, чувствуя себя на работе увереннее, продолжал трудиться с полным усердием и регулярно задерживался, получая за старание хорошие деньги. Однако тратились они без заинтересованности в планомерном семейном строительстве. Жена обычно молчала, пытаясь самостоятельно совершенствовать условия быта.
Галина, страдая своей нереализованностью, находила некоторое успокоение в разовых встречах с парнем по имени Андрей. Познакомились они в детском саду, куда Андрей привозил продукты для кухни на истрёпанном «Москвиче». Он был на шесть лет её моложе, но умел радовать женщину с полной страстью. Ей очень хотелось иметь от него ребёнка, но она не знала, кем тогда станет для неё Виталий Николаевич.
Жидков спасал себя работой с механизмами. В подвале он обустроил подсобную мастерскую: подключил небольшие токарный и сверлильный станки и стал придумывать принципиально новый двигатель внутреннего сгорания. Заодно Виталий Николаевич вытачивал для соседских мужиков срочные автодетали. Иметь собственный автомобиль для ремонта ему не хотелось, а само управление машиной казалось занятием вторичным и малоинтересным.
Скучными пустыми вечерами супруги обходились своими делами, тихо общаясь старыми словами. Истощив безразличием собственные мысли, Виталий Николаевич начал искать их в библиотечных книгах, удивляясь фантазии творческих авторов и судьбам их написанных героев. Ему самому захотелось записать рассказ о собирателе звуков и шумов, случающихся в объёме природы. От их огромного количества и явной невозможности систематизации задуманный Жидковым коллекционер должен был сойти в итоге с ума, так как одних только домашних бытовых звуков у героя набралось несколько тысяч. Однако Жидков не знал, как этот рассказ закончить, и оставил литературную идею после того, как выяснил, что любой предмет имеет ещё и внутреннее звучание. Попытка вести дневник также не удалась: событий использованных суток для полноценной записи никак не набиралось.


* * *

Сорок первый год Виталия Николаевича протекал непривычно.
Система общего устройства государства погибла с неистраченной идеей. Автомобильное хозяйство пришло в упадок и было продано группе лиц предприимчивого характера для дальнейшего улучшения условий их жизни. Теперь отобранные новыми хозяевами работные люди исправляли дорогие личные автомобили, участившиеся в городе. Педантизм и умелые способности Виталия Николаевича помогли ему сохраниться на рабочем месте. Сдельные условия труда стимулировали ответственность.
Супруга жила рядом по-своему. Она стала дорого и завидно одеваться, покупала редкую мебель и наполняла квартиру бесполезными вещами. Она заменила окна, оформив их ажурными шторами, на подоконниках устроила пестролистную экзотику в глазурованных горшках. Среди расставляемой мебели пространства для Виталия Николаевича оставалось всё меньше, и вскоре оно ограничилось только креслом у торшера.
Галина Андреевна с возрастом хорошела. Она недавно вернулась из ежегодного санатория, где провела блистательный роман с галантно-опрятным менеджером фармацевтической фирмы. Он называл себя Альберт Грантович и любил рассказывать анекдоты, а также не лишённые интриги случаи из своей заметной жизни. Галина Андреевна с некоторым смущением, но не без удовольствия вспоминала откровенные детали их отношений. В её убеждении, производственный муж явно уступал Альберту Грантовичу по многим обязательствам и совершенно проигрывал по части обаятельности и внимания.
Сохранив преимущества женской красоты, она перестала страдать от мужского неудобства, научившись извлекать из положения одно приятное. Лишь смолкшие глаза выдавали содержание её переживающей души. Она поступила заочно в пединститут, чтобы выезжать на сессии, и перешла в среднюю школу учителем начальных классов. Дело её увлекало. Родителям детей методика и обходительность Галины Андреевны нравились вполне. Вскоре о её воспитательной работе написали в местной газете, а гороно наградило педагога грамотой и сувенирными часами.
Виталий Николаевич пропадал в подвальчике, где изготовлял детали, которые в соответствующем наборе должны были создавать новую двигательную энергию. Отсутствие реального результата его не расстраивало. Окружающее притерпелось и влияло на него всё меньше. Разговаривал он мало, предпочитая большую часть живого времени исполнять свои технические задумки.
– Жидков, ты когда бросишь пилить эти железяки? – задавала иногда Галина Андреевна риторический вопрос мужу, являвшемуся снизу к ужину. – От тебя пахнет солидолом за версту. Я же не машина, в конце концов!..
В середине лета в город приехал передвижной зоопарк с обезьяньим питомником и мотоаттракционом «Шар смелости». Виталий Николаевич не заметил события, пока о зверинце на колесах ему не сообщила жена. Горожане, сплочённо обрабатывавшие свои огородные сотки, приняли аттракцион с энтузиазмом. Развлечения у них были традиционными, а новые пока не придумывались. С приездом зоопарка у населения возникла длинная тема для бесед и дискуссий. Обсуждались цены билетов, продукты кормления львов и ягуара, а также наличие в зоопарке дрессировщика и броненосца.
Одним из вечеров супруга, выведенная из себя неучастием Жидкова в быту, возмутилась:
– Зачем купили костюм выходной?! И на свадьбу к дочке Зиминых не пошли из-за тебя. «Кому я нужен», видите ли! Ты-то, может быть, никому и не нужен, но людей тоже уважать надо, если они ни при чём. Завтра суббота. Наденешь костюм, и пойдём смотреть зверинец. Три дня стоит в городе – все там уже прошлись, только мы по твоей милости сидим дома без основного отдыха, совсем прокисли…
– Пойдём, если так нужно. Только маму свою не бери с нами, а то у меня на животных внимания не хватит.
Валентины Сергеевны дома не было. Она обычно коротала пенсионное время на скамейке возле подъезда, среди тихих понимающих старушек. Тёщу, своего прежнего союзника, Жидков терпел, но избегал быть рядом надолго.
Виталий Николаевич долго отмывал своё тело в ванной, пока не перестал чувствовать смазочные запахи. Правда, пальцы рук от въевшейся металлической пыли так и не очистились. В отражённом зеркальном лице он не нашёл ничего ущербного и отправился на кухню сосредоточенно ужинать картофелем с фасолью.


* * *

Жидковы вышли из дома в начале десятого, когда солнце уже одолело часть своего вечного маршрута, оживляя теплом невольную природу. Улицы и оконные стёкла были вымыты ночным дождём и светились в лёгких утренних лучах. Сырое фаянсовое небо медленно поднималось над намокшими зданиями. Город старательно просыпался, наполняясь автомобилями и суетой. Граждане выходили из своих домов и направлялись в другие. Найдя себе нужных людей, они совершали различные действия, считая их важными. Кто-то из них был сегодня счастлив, кому-то это чувство было малознакомо.
Галине Андреевне на свежей улице стало лучше, Жидкову – напротив: неудобный галстук обручем давил шею, неразношенные ботинки начиняли шаги неудобством. В остальном выходной Виталий Николаевич выглядел снаружи весьма успешно.
На фасадах пожилых и новых домов, составлявших уличные каналы, в разных местах висели яркие афиши. Ближе к парковой зоне горожан становилось всё больше. Бойкие дети, одетые наряднее беспокоившихся рядом родителей, тянули их за руки к аттракциону. Поле, называемое в народе «Бородинским», вполне подходило для масштабных массовых действий. Широкий круг, выстроенный из трейлеров с живностью, мог принять для единовременного обозрения сотни любопытных людей.
За предварительное настроение граждан отвечала эстрадная музыка, доносившаяся из двух столбовых динамиков. На Виталия Николаевича резвое эфирное сопровождение не действовало.
На центральном входе размещались турникет и билетная касса, до которой змеилась пёстрая очередь. Наверху реял зелёный, что-то обозначающий флаг. Шатёр с мотоциклетным «Шаром смелости» на сложной конструкции был предусмотрительно установлен подальше от опоясывающих поле домов.
На подступах к зоопарку стояли лотки с напитками и мороженым. Мужчины активно пили пиво, чтобы сровняться с общим весельем. Детям было интересно уже от того, что их сюда привели. Женщины следили за детьми, количеством принимаемого мужьями напитка, причёской, косметикой лица и другими малозначительными, по мнению мужчин, вещами.
На фанерной обшивке зверинца были изображены тигры, мартышки, зебры, бегемот, зайцы и рослый пингвин, ужившийся среди тропической растительности. Со временем краска состарилась, но основная композиция ещё угадывалась. Клетки были приспособлены на ходовые части автомашин и сцеплены проволокой. Оборонительные щиты не позволяли пацанам безденежно проникнуть на развлекательную территорию. Внутри перемещались в меру выпившие и способные к беседе работники в серых комбинезонах.
Большинство посетителей беспорядочно мигрировало от клетки к клетке, надеясь в следующей увидеть нечто необычное. Животные дополнительно кормились едой, подбрасываемой через прутья, и ждали новой. Громкость музыки сливалась с людскими криками, рыком зверей, плачем колясочных младенцев и другими возникающими звуками, отчего техническому Виталию Николаевичу становилось всё более некомфортно. Он скучал, не отвлекая собою зарешечённых зверей. Галина Андреевна с энтузиазмом говорила мужу о своих впечатлениях, не интересуясь его ответным мнением. Удовлетворить настроение ей помешала счастливая молодая женщина с коляской, откровенно заботящаяся о своём родившемся ребёнке. Чтобы не видеть чужой радости, Галина Андреевна увлекла мужа через толпу к клетке с грозно дремлющим львом, который, казалось, никак не реагировал на выражающихся людей. Посочувствовав льву, Виталий Николаевич наконец отслоился от жены, которая решила обсудить со знакомыми коллегами слабость системы народного образования, и отправился осмотреть всё стойбище самостоятельно.
В первой клетке нервничал дикий камышовый кот. Он имел неопрятный вид и тревожно обходил тесное жилище по устоявшемуся маршруту. Время от времени кот наступал на большую полую миску и на несколько секунд замирал, чтобы вновь продолжить своё цикличное движение. На Жидкова камышовое животное впечатления не произвело.
Рядом по периметру своего обиталища ходили два волка с впалыми боками и с горящими от несостоявшейся мести глазами. Они злобно поглядывали на людей, игнорируя подброшенные конфеты. В третьей клетке спала рысь. Кисточки на кончиках её ушей чуть-чуть подрагивали. Отделённые решёткой люди были ей неинтересны, как недоступная добыча, за которой можно не следить. Белый медведь, чья шерсть в неволе стала грязно-жёлтой, вызывал только сострадание. Его сокрушительная природная сила утрачивалась в прочном плену.
Около клетки с бенгальским тигром Жидков непроизвольно остановился. Несмотря на угнетённое состояние, тигр высоко и гордо держал лобастую голову. Мощь мышц он не использовал напрасно, надеясь её сохранить, когда жаркое солнце когда-то сожжёт преграды перед сочной волей…
Пройдя ещё, Виталий Николаевич неожиданно ощутил взгляд дикого зверя. Охристо-серые глаза остановили его на месте. Жидкову стало не по себе. Он расстегнул ворот сорочки, ослабив галстучную петлю. За решёткой в текучем одиночестве сидела большая чёрная пантера и, не моргая, смотрела на испуганного человека. Выбрав из людей Жидкова, она будто увидела в нём причину своего заточения. Виталий Николаевич онемел от невнятного страха. Едва справившись с оцепенением, он спокойнее разглядел дикую кошку, отошедшую от решётки. Гибкая, пружинистая сила пантеры вызывала тревогу и уважение. Её шаг был мягок и грациозен. Новый взгляд зверя испугал Жидкова основательно. Ему показалось, что движение воздуха остановилось. И только когда пантеру заслонили рослые парни, он вновь услышал внешние звуки и почувствовал тепло солнца. Виталий Николаевич поспешил на выход, высвободив из осады подруг Галину Андреевну.
Домой супруги вернулись под вечер, посетив по дороге знакомую женщину – Веру Борисовну. У неё выпили дорогую бутылку вина, задержавшись на удобном пышном диване. Виталий Николаевич спиртное не чувствовал, точку зрения не излагал, оставаясь под впечатлением глаз зверя…
Перед сном, надеясь отвлечься, Жидков спустился в мастерскую, но механизмов не касался. Спать возле жены он лёг вовремя.


* * *

Ночью Виталий Николаевич потерял нить тихого сна. Тёплое дыхание супруги, мерный ход настенных часов и бархатистая безмятежность тишины не предвещали опасности. Тем не менее сон пропал.
Нащупав ногами тапки, он неслышно встал, накинул привычный халат и вышел в прихожую. В закрытой кухне горел свет. Осторожно отворив дверь, Жидков увидел человека в чёрном балахоне. Некто сидел вполоборота от двери, лица его не было видно.
Одолев страх, Виталий Николаевич спросил слабым голосом:
– А вы, собственно, кто будете?
– Мы должны были встретиться ещё раньше, но среда твоего обитания имела неясные параметры, так что проникнуть в неё было нелегко. Есть смысл меня бояться хотя бы потому, что я – другой, обитающий в междувременье, – заговорил незнакомец холодным однообразным голосом. – Ты неудачно жил свои сорок лет, несмотря на достаточный уровень предложенных тебе природных данных. Ты отстал от жизни ровно на жизнь. Твои слабости перевели твой потенциал на холостой ход. Ты считал механику особым состоянием и превратился в стороннего наблюдателя. Свобода не бывает ручной, а жизнь – послушной. Всё требует усилий. Данное тебе право дышать и видеть свет надо было ещё оправдать. Теперь, в сущности, я и подошёл к цели своего визита: Совет принял решение прекратить твой непроизводительный цикл…
Виталий Николаевич оцепенел, не понимая происходящего.
– Тебя не за что жалеть, – продолжил чужой. – У тебя были предпосылки создавать, а не исправлять. Но ты даже умертвил любовь, направленную к тебе. На твоей совести и смерть близких тебе людей: ты ничего не сделал для облегчения их страданий. Твоё мироощущение опасно для окружающих, и Совет не вправе допускать возможность новых невинных жертв. Ты – пустая порода, двухмерное существо, способное только обострять противоречия. Ты разучился мечтать. Ожидание радости – это тоже радость. Твоя биологическая форма не имеет будущего и, соответственно, должна быть уничтожена...
Далее Виталий Николаевич уже не слушал. Больше, чем страх, им овладела бессильная обида. От него всегда требовали быть послушным и спокойным. «А кто спросил, каково мне?! – возмутился душою Жидков. – Я старался жить правильным делом и не мог морально умереть. Почему же меня хотят уничтожить? Кто этот обвинитель? Откуда он здесь взялся?..»
Его существо вдруг впервые охватила ярость инстинкта. Он нащупал на полке острый кухонный нож и, подавшись вперёд, ударил в шею продолжавшего говорить чужака. Нож рассёк плоть, высвободив обильную кровь, залившую стол с бледными георгинами. Неизвестный откинулся назад, захрипел. От сладкого запаха большой крови Жидкова тут же стошнило.
Пришелец упал возле буфета. Виталий Николаевич уронил нож и попятился в коридор. В ванной он смыл с рук чужую липкую кровь. Его трясло. Халат и майку он бросил в короб для грязного белья и зашёл в тёмную спальню. Жена мирно дышала сонным воздухом. Он спать не мог.
Когда любопытство перебороло боязнь, Виталий Николаевич с опаской вернулся на кухню. Помещение имело обычный домашний вид. Никаких следов происшествия он не нашёл. В ванной комнате лежал его незапачканный халат.
Он вынул из холодильника большую бутыль минералки и долго пил, затем подставил голову под струю холодной воды, заливая пол…
– Жидков, просыпайся! Что с тобою? Потный какой-то весь – простыни хоть выжимай. Мечешься… Меня затолкал совсем, – заворчала супруга, теребя мужнино плечо. – Постой, а ты не пил ночью? Хотя… вроде не пахло… Тогда скажи на милость, что ты на кухне гремел? Я же слышала... Хорошо, что мама не поднялась, а то подумала бы неправильно.
– Я в порядке. Не шуми… Да лежи, не волнуйся. Я сейчас… – неуверенно выговорил Виталий Николаевич. – К нам никто не приходил домой?
– Кто ночью придёт? Точно, Жидков, ты от своих двигателей уже с ума сходишь…
Он откинул одеяло и босиком прошёл на кухню. Там сыто урчал холодильник и пахло яблоками и георгинами…


* * *

Когда супруга просыпалась утром не в настроении, то в квартире не оставалось места для спокойствия. В такое время Виталию Николаевичу было особенно трудно. Приходилось что-то придумывать, чтобы уйти на спасительную улицу.
Тёща уехала в недалёкую деревню. Жена гремела посудой на кухне. Под молчаливое её согласие Жидков отправился на воскресную барахолку «поискать в развалах что-нибудь техническое».
Вне дома ему стало проще и теплее. Пройдя неспешным шагом до центра, Виталий Николаевич решительно свернул к «Бородинскому полю».
Разноцветные флаги поникли на слабом ветру. Изнурительная музыка зазывала на аттракцион первых нетерпеливых, среди которых требовалось быть и Жидкову.
Взяв билет, он уверенно направился в сторону знакомой клетки с пантерой. С приближением к зверю решительность убывала. У клетки ему пришлось взяться за ограждение: так у него ослабли ноги. Пантера не спала. Она ходила от одной стороны клетки к другой, чутко наблюдая человека из заточения.
Тревожные ощущения вчерашней встречи усилились. Чем больше Жидков оставался рядом с этим зверем, тем теснее становилось сердцу в заполнявшемся страхом теле. Пантера неотрывно следила за ним.
Ужавшаяся фигура Виталия Николаевича вызвала сочувствие дородной служащей женщины:
– Милок, ты чего вперился в животное? Или занемог чем? Может, и правильно пришёл: сам знаешь, кошка – она и есть кошка, от всех хворей лечит. Смотри, какая красавица! И силища у неё – будь здоров! – заверила женщина, поставив таз с мясом на землю. – Я вблизи зверей-то давно, ещё молодухой при цирке работала. К зверю подход особый нужен, и к пантере этой с одной лаской не подкатишь. Я-то знаю… Но она добрая, только к ней с глупостями не лезь…
Вытерев руки о передник, кормительница опять обратилась к Жидкову.
– Ты уж меня извини, что я по-простому с тобою. Но мне-то понятно, почему ты такой весь серый и неприкаянный: с бабой у тебя что-то не улучшается – вот и болтаешься по утрам где попало. Конечно, вся беда от бабы, но и сам нос не вешай: смотри, какие пышные поблизости пахнут. Найди себе по интересу, погулять предложи да руку под юбку не забудь – враз всё и образумится. Глядишь, и с супружницей твоя усталость поубавится, – предположила работница.
Осторожно открыв клетку, служащая деревянной палкой придвинула ёмкость с пищей к чёрной кошке. Пантера зарычала, обнажив ряд острых желтоватых зубов.
– Ешь, киса. Не бойся нас, мы плохого тебе не сделаем. Да не спеши – никто у тебя не отнимает... Гердочка, умница моя, кушай… – с этими простыми словами женщина, оставив обоих, удалилась к служебному вагончику.
Освободившись от звериного взгляда, Виталий Николаевич в некотором оцепенении смотрел на пантеру, затем с трудом отнял руки от поручня и неуверенно зашагал прочь. Это было невероятно: его влекла опасность, которая вызывала и протест, и удовлетворение.
Пробравшись через воскресный народ, у выхода он остановился, вытер испарину носовым платком и направился в центр.
В сквере, разбитом возле памятника Владимиру Ленину, Жидков пришёл в себя. Через полчаса он был на барахолке, где купил для какого-нибудь случая подходящий дроссель у натужно кашлявшего мужика в тельняшке. Приобретение завернул в газету и уложил в пакет. Затем незапланированно посетил парикмахерскую, где был аккуратно выбрит и пострижен. Расположительная женщина ловко орудовала ножницами, мягко поворачивая голову клиента. Прикосновения показались Жидкову приятными.
Дома Виталий Николаевич нашёл записку с бытовым извещением: «Я у Тамары. Приду поздно. Тушёная картошка в холодильнике. Разогрей сам».
Потянулось томительное вечернее одиночество. Приняв ванну, Жидков с дивана понаблюдал действия людей на экране телевизора. В мастерскую спускаться не хотелось. Не было желания идти и на завтрашнюю работу. Жидков выпил коньяку и лёг спать под настроенный будильник, не дождавшись возвращения жены.
Ночью, выпав из сна, он долго лежал в темноте. В голову лезли недоработанные дневные мысли. Страх тлел в сердце, заставляя сознание дежурить без отдыха.
Супруга безмятежно спала. Виталий Николаевич развернулся к ней и обнял мягкое податливое тело, уткнувшись лицом в жёсткие лакированные волосы.
Вдруг её плоть стала мелко дрожать. Спустя минуту с женой стало твориться необъяснимое. Гладкая кожа быстро покрывалась срочной колючей шерстью. Под ней, твердея, перекатывались бугристые мышцы. Руки выросли в лапы с прячущимися когтями. Вместо лица к Жидкову обратилась клыкастая морда неведомого зверя из плохого фильма ужасов.
Затрещала ломающаяся боковина кровати, две деревянные ножки рухнули под тяжестью чудовища. Виталий Николаевич, запутавшись в одеяле, скатился к нему в лапы и закричал...
Разбуженный страхом, Жидков обнаружил себя возле прежней Галины Андреевны.
– Виталь, что с тобой? Ты так во сне кричал… – обратилась она по имени, что бывало очень редко – лишь когда говорила что-то важное. – Вцепился в меня своими ручищами – чуть ночнушку не порвал. Вторую ночь маешься – никак заболел? Подожди, воды принесу и люминал. Может, уснёшь, а то заикой меня оставишь.
С этими словами жена встала с кровати и направилась на кухню.
Виталий Николаевич рассеянно смотрел на ночную лампу. Рассыпавшаяся мозаика мыслей никак не складывалась в приемлемое сознание.
– Выпей таблетки – сразу уснёшь. Отворачивайся и спи, а то уже четыре часа, а тебе вставать скоро к работе. Я пока со светом тебя покараулю, – заботилась испуганная Галина Андреевна в надежде выспаться как-нибудь среди дня без мужа.


* * *

Утро образовало новый день, жить в котором Виталию Николаевичу было страшно. Окружающий мир наполнился необъяснимой враждебностью. Технические двигатели, коим Жидков честно служил, только оправдывали хрупкость мироздания: машины и механизмы порой несли гибель многим людям, иные из которых сами становились частями конструкций. В этом смысле чёрный гость сознания был действительно прав…
Наступивший день, как казалось Жидкову, всё стремительнее уносил его вместе с городом, с его дорогами и домами в пропасть…
Пытаясь по дороге на работу рассудительно мыслить, Жидков окончательно себя расстроил и потерял готовность править детали.
Хотелось спать, таблетки ослабили движения тела и ума. Переживания последнего времени неприятно ощущались и томили.
Работа не шла. Ремонтники непонимающе глядели на бригадира, ожидая распорядительных указаний. Виталий Николаевич не мог совладать со слабостью. Руки жили как бы вне его воли: штифты не садились в гнёзда, на гайках срывалась резьба, сальники не держали масло. Когда он сломал в тисках дорогую деталь, управляющий отозвал его в сторону и сказал:
– Николаич, может, у тебя дома что приключилось? Ходишь сам не свой. Позвонил бы – так мол и так, беда, надо её исправить. После обеда домой иди, здесь Зимин за ребятами присмотрит. «Опель» мы сегодня сдадим без тебя. Так что не волнуйся и восстановись на завтра.
Жидкову стало стыдно своей беспомощности. Во время обеда он незаметно собрался и ушёл, не поев приготовленной женой пищи.
Совершив неосмысленный круг по центральной части города, Виталий Николаевич оказался в парке отдыха. Главные аттракционы не действовали по случаю понедельника. Для малышей работали только качели и крутящиеся платформы с условными оленями и лошадьми. Дети веселились и не беспокоились, чувствуя своих родителей рядом.
Жидков остался на свободной скамейке около родительской любви и заботы. Он взял из пакета бутерброд с щедрым слоем сливочного масла и без аппетита сжевал под горячий кофе из термоса. Задремав в лучах летнего солнца, Виталий Николаевич увидел свою старую квартиру, где все Жидковы были ещё живы и вместе. Потом прояснился день смерти отца, когда Виталий, открыв ключом дверь, привычно бросил в угол прихожей папку с учебниками и прошёл на кухню. Он выпил холодного молока и заглянул в комнату родителей, которую они для приличия называли «зал». Отец лежал в кровати. Подушка валялась на полу. Голова его запрокинулась. Одна нога в тапке застряла между прутьями спинки панцирной кровати, вторая была полусогнута в колене. В предсмертном порыве отец выгнул спину и так и остался, уже без жизни, в недоумении. Боязливо приблизившись, Виталий это недоумение увидел в остановившихся глазах…
– Дяденька, вам больно? Я видела, вы булку съели, и вам больно стало. У вас, может быть, живот болит? – эти слова принадлежали девочке – светлому существу с двумя габаритными бантами.
Жидков быстро вышел из оцепенения.
– У меня, дяденька, тоже часто живот болит. Мама мне его лечит, но у меня лучше получается: я ем мелки, которыми мы классики чертим, – и помогает… Вот вам кусочек. Берите, у меня ещё есть.
Сказав это сообщение, она протянула Жидкову целый карандаш мела. Виталий Николаевич механически опустил его в карман, успев предложить внимательной девочке печенье.
– Нет, дяденька, спасибо. У вас, наверное, вся еда больная. Вы лучше её выкиньте и голубям даже не давайте… Ладно, я пойду, – сказала она и убежала к своим менее заботливым подружкам.
Жидкову стало как-то неловко сидеть здесь подозрительно нездоровым, когда вокруг радость и настроение. Он покинул парк в сторону вокзала, где ознакомился с расписанием движения поездов и заглянул в бар. Две бутылки пива были для него нормой. Выпив одну, Жидков увидел направлявшегося к нему щуплого мужичка со вчерашней усталостью лица.
– Слышь, земляк, налей чуток, – протянул пришелец пластмассовый стаканчик, сдерживая луковое дыхание. – Я, знаешь, вчера перебрал, но ты не думай, я не часто так. Просто вот получилось. Баба совсем запилила – я и ушёл. А тут Витька – раньше сварным с нами работал на механическом. Он не то что я: пристроился в какую-то контору и варит решётки на окна. Заказов, говорит, море: компьютеров накупили – вот и хотят их сберечь. Шабашка опять же… Вчера у него посидели. Ему-то что? Жены нет, проспался – и на работу. А я домой сунулся – моя с лестницы на меня: пока, мол, на работу не определишься – домой не возвращайся. А ты говоришь… Может, ещё пивка прикупишь?
У Жидкова нашлось денег на бутылку, быстро уместившуюся в желудке неопределённого субъекта.
– Ты, я вижу, в порядке: костюм есть и всё такое прочее. Слышь, у начальника своего спроси работу… Я всё умею: и варить, и по электрике, и станки помню. Когда наш завод – ну, ты знаешь, механический – прикрыли, мужики начали соваться кто куда. Только по блату и пролезали, а у меня никого, кроме портрета президента на стенке. Где только не ходил – везде отбой. Запил потом, признаюсь, и до сих пор никуда толком подрядиться не могу. То уголёк бабкам разгружу, то огород вскопаю, то ещё что-нибудь мелкое… Сгорю так когда-нибудь… – закончил он с пивом исповедь.
Жидков будто бы слушал, иногда кивая головой.
– А ты парень нормальный. Сразу видно – из работяг. В станках, точно, соображаешь: вон какие у тебя руки, не то что у этих… Давай, брат, – глядишь, увидимся…
Прощаясь, он сложил бутылки в пакет и пожал руку Жидкову.
Виталий Николаевич достиг подъезда дома часов в восемь вечера. На лестничной площадке между этажами ему показалось, что выше проскочила большая чёрная кошка. Его оцепенение нарушила пожилая соседка. Жидков поздоровался, пропустил женщину и подошёл к своей двери. Ключ упорно не хотел влезать в замочную скважину.
Сверхурочное трудолюбие супруга Галину Андреевну давно не удивляло. К тому же она занималась важным делом: закрывала в банки помидоры с перцами, суетясь на кухне для зимнего благополучия. Жидковы встретились дежурными словами, чтобы расстаться до кровати.
Виталий Николаевич переоделся и направился в подземную мастерскую выточить штуцер. Закрепив в шпинделе кусок шестигранника, он включил станок. Торцовый ключ, забытый в патроне, сорвало бешеной силой. Железо просвистело над ухом Жидкова и крепко садануло в стену, отбив большой кусок штукатурки. Внезапность смертной опасности не столько напугала, сколько разъярила. Жидков, схватив молот, несколько раз ударил станок, нанеся механизму непоправимые увечья…
Закрыв подвал, Виталий Николаевич долго сидел на скамейке во дворе…
Ночь прошла спокойно, без снов.


* * *

В начале смены Жидкову работалось без натуги. Заботы полезного труда отвлекали от ощущений страха. Однако к концу работы его охватило необъяснимое раздражение. Очень скоро в мыслях выросло убеждение, что в жизни у него ничего заметного не случилось. Ему стало жаль себя, ставшего, как ему казалось, жертвой обстоятельств. Как-то закончив дела, Жидков заторопился из цеха.
Дома он принял душ, переодел рубашку и попросил у отдыхающей супруги денег. Галина Андреевна не интересовалась, для чего они ему нужны: она знала – зря муж не потратит.
В девять вечера было ещё светло. Возле уже закрытого зоопарка оставалась задержавшаяся молодёжь. Виталий Николаевич измерил нервными шагами ближайшую улицу и направился к магазину. Он купил водки, пива, нарезку колбасы, упаковав всё рационально в прочный пакет.
На скамейке под клёном Жидков дождался, пока площадка перед зоопарком опустеет. В вагончике сторожей зажёгся свет. Ровно в десять Виталий Николаевич покинул наблюдательный пост и вошёл в вагончик с пакетом и предложением.
Внутри помещения обнаружилось скромное убранство: три стула, топчан и раскладной стол под бледной лампочкой. Крайним сидел седой грузный мужчина, за ним ещё двое, помоложе. В глубине вагончика кто-то спал под телогрейкой.
– Ты кто такой будешь, мил человек? – обратился к Виталию Николаевичу седой, вглядываясь в гостя через роговые очки. – По делу или так просто зашёл – о своей бытности рассказать?
– Да, ребята, я по делу. Можно присяду? Вот содержимое примите, это вам презент.
С этими словами Жидков передал приношение в коллектив. Когда всё из пакета было выбрано на стол, настроение служащих улучшилось.
– Стало быть, по делу? Ну-ну... А может, ты наркоманец какой? – с ложным сомнением спросил главный.
– Понимаете, ребята, я учитель из школы. Преподаю зоологию и ботанику в разных классах. Я с института пишу наблюдения над большими кошками: хочу свою книжку издать. А тут ваш зоопарк. Мне бы посмотреть на ночную жизнь пантеры в неволе. Вот я и пришёл попроситься для науки.
– Понимаем, – сказал за всех седой, распечатывая бутылку. – Для науки оно, конечно, надо со зверями пообщаться. Сходишь посмотришь – жалко, что ли? Может, выпьешь с народом? Не много получаешь, небось, а растратился. Видно, очень тебе нужно наблюдения свои записать.
Виталий Николаевич не стал отказываться и осилил стакан водки. Через несколько минут Жидков расслабился и покраснел. Вскоре он уже знал, что главного зовут Митрич, что он бывший лесник, что лично видел Косыгина и что его сын служит в органах. Двое других назвались Федотовым и Гришей. Спящего под телогрейкой товарищи не будили.
– Знаешь, учитель, нас же прикрывают. Всё, кончилась холява. Этот город последний. Теперь возвращаемся на базу и раздаём зверьё по настоящим зоопаркам, а нас – на улицу. Вот мы и советовались между собою, а тут ты кстати.
Новость раззадорила Жидкова: только сегодня – и больше никогда! – он сможет справиться со своими сомнениями и страхами.
– Ну, вы тут отдыхайте, а я, с вашего позволения, полчасика похожу рядом, посмотрю кошек.
– Валяй, только близко к клеткам не подходи: зверь дикий…
После душной сторожки свежесть летней ночи подействовала на Жидкова отрезвляюще.
Небесный свод светил через луну и звёзды запредельным светом.
Виталий Николаевич вышел на середину поляны и остановился, потеряв решимость.
Большинство животных спало. Тишину нарушали только слабые ночные звуки. Жидков закрыл глаза, представив себя летящим в пространстве неба. Душа его к чему-то приготовилась. Тяжёлая земля плыла внизу…
Очнувшись, Виталий Николаевич увидел клетку с пантерой. Возле ограждения он замер. В лунном свете был виден только силуэт спящего животного. Тяжёлая голова с маленькими ушками покоилась на лапах. Шерсть на загривке светилась серебром.
«Почему я её боялся? Меня отделяет от этой дикой кошки прочная решётка. Я волен и недосягаем, она же – пленница. Мне нетрудно бросить в неё камень и даже застрелить. В таком случае бояться надо ей, а не мне. Её тревожащий взгляд – не более чем моё самовнушение, результат сбоя нервной системы. Так что же я паникую? Я могу сейчас уйти и забыть обо всём. Пантера же останется в клетке. Она бессильна перед человеком…»
Пантера, будто бы услышав, подняла голову и открыла глаза. Под фосфорным взглядом Жидков замер с одинокой мыслью беды. Захотелось немедленно куда-нибудь вернуться. «Что же я растерялся? Может, это и есть то место, где мне стоит быть? Здесь моё спасение. Нельзя медлить. Я готов стать жертвой ради нового. Я должен стать другим…»
В озарении Виталий Николаевич перелез через ограду, порвав брюки. Он справился с засовом и широко открыл тяжёлую дверь клетки.
– Ну что же ты? Иди сюда, я с тобою, – позвал Жидков темноту.
Последние ощущения его земной жизни, схваченные воспалённым мозгом, – смрадное дыхание зверя и жадный рык… Он не успел почувствовать боли – его сердце от нечеловеческой нагрузки разорвалось и прекратилось.