Николай РЕМНЕВ

 Любовь земная

Тот маленький лысый мужичок появлялся в нашем селе несколько раз в год. Наверное, когда ему надоедали родные и дела, он бросал все и приезжал к соседке Нюре.
В один из пасмурных ноябрьских дней его телега в очередной раз подкатила к подворью соседки, которое состояло из маленькой хаты-топтанки и еще меньшего сарайчика, где водились только куры.
Вася — так его звали — слез с высокой телеги-бестарки, свернул кнут (у нас его называли пугой) и сунул его за голенище кирзовых сапог. Привязал худенькую гнедую лошадь к дереву. И, не обращая внимания на нас с Петей, неторопливо пошел во двор.
На нем были солдатская шапка-ушанка, фуфайка и брюки-галифе. Достал из-за голенища пугу, постучал несколько раз в маленькое оконце, за стеклом которого виднелась белая занавеска.
Она дернулась, только на мгновение показалось в окне широкое белое лицо в обрамлении черных волос.
Почти сразу же открылась сколоченная из сосновых досок дверь. Во двор выскочила хозяйка — женщина сорока лет, в кофте в полоску и серой юбке.
Она вся сияла. Излучали радость и тепло ее большие карие глаза, сочные, цвета вишен, губы, отдающие белизной даже в сумрачный день два ряда ее ровных зубов.
Нюра бросилась к Василию и, не скрывая своей радости, повисла у него на шее. Немного сбитый с толку такой восторженной встречей и еле удерживая на себе тяжесть ее тела, тот застыл посредине двора.
На его обветренном, грубом лице появилось что-то вроде улыбки. Нюра сразу потянула гостя в дом, но он остудил ее пыл, сказав, что вначале следует определить коня.
За сарайчиком они распрягли лошадь, привязали ее к телеге. А сбрую занесли в хату: чтобы не уворовали.
На повозку наложили сена и свеклы, которую лошадь с громким хрустом тут же начала есть.
Нюра и Василий скрылись от наших любопытных глаз в хате. Затем женщина еще несколько раз выскакивала на улицу, бегала к соседям, чтобы одолжить то хлеба, то керосина (электричества в селе еще не было), как следует принять желанного гостя.
Село наше Ушивка расположилось на берегу круглого озера. Жители близлежащих населенных пунктов смеялись из названия — Ушивка-вшивка.
Мне же бабушка рассказывала, что в давние времена сюда ушивались (то есть убегали) от помещиков крепостные. Озеро было окружено лесами и непроходимыми болотами, а посредине него находился остров. Там и прятались беглецы.
Обретя здесь волю, они построили первые жилища, основали село.
В наше время острова на озере уже не было. Благодаря стараниям местного председателя колхоза в нем прибавилось воды. Руководитель хозяйства очень беспокоился, как бы оно не высохло. Всем миром прорыли к речке канал. Когда она выходила из берегов, вода наполняла озеро.
С ним в моей жизни связано очень многое. Помню, как пьяный тракторист Федя заехал в водоем на гусеничном тракторе. Стального коня засосало илом. Что творилось! Чуть ли не вся деревня прибежала спасать затонувшую технику.
А о нас, пацанах, и говорить нечего. Пропадали там днем и ночью. Когда трактор, наконец, вытащили, случилось чудо. В озере начала стремительно прибавляться вода. Видно, когда вытаскивали трактор, очистили заиленные родники. И они, вырвавшись на волю, грозили затопить близлежащие дома.
Здесь как нельзя лучше пригодился канал. Его почистили, и лишняя вода стала стекать в реку.
Мы с Петей долго спорили — правду ли говорила бабушка. Был ли на озере остров. И решили проверить.
Еще не умея плавать, взяли дома оцинкованные корыта, в которых наши матери стирали белье, уселись в них и поплыли к центру водоема. С собою взяли нитки с грузиками, проверяли глубину.
Бабушка оказалась права. Мы нашли место почти посредине озера, где глубина оказалась совсем незначительной. Там мог быть остров.
Увлеклись замерами и не заметили, что на берегу озера стоит отец Пети и ругает нас.
— На берег, быстро на берег! — кричал он.
Развернулись, поплыли к нему. Батя дал Пете подзатыльник, забрал корыто и потащил сына домой, держась за большое ухо моего сверстника.
Обеими руками поднял корыто над головою и помчался что есть мочи домой, боясь, что влетит и мне.
Но вернемся к Нюре. В тот вечер в ее маленьком окошке долго горел свет, слышались громкие голоса, смех, визг.
А на следующее утро, только мы с Петей встретились, телега уже выезжала из открытого всем ветрам двора соседки. На ней сидели, улыбающиеся и довольные, Нюра и Вася.
Не сговариваясь, мы с Петей тут же вцепились сзади за телегу.
Увидев это, Вася пригрозил нам пугой — нечего, мол, лезть, куда не просят. Так мы и испугались. Висим на телеге, наслаждаемся поездкой, хоть колеса и бросаются грязью.
Вася больно хлестанул нас по рукам пугой. Пришлось отцепиться. Но здесь сказала свое доброе слово Нюра.
— Пусть ребята проедутся с нами в лес. Им интересно.
Мы сразу же очутились рядом со взрослыми.
Вася продолжал ругать нас тихим, сиплым голосом, а Нюра, довольная и гордая, пыталась успокоить его. Как-никак мужики. Пусть привыкают к крестьянскому труду.
Дорога привела в лес – царство красок и тишины. Лошадь быстро тащила телегу по разноцветному ковру из листьев. Уже лишились своей одежды березы и липы, клены и различные кустарники. Только могучие суровые дубы продолжали багроветь еще не опавшими листьями. Они не боялись ни ранних заморозков, ни холодных дождей. Ночью прошел ливень. Лес в очередной раз умылся, стряхивал с себя лишнюю влагу при каждом дуновении резкого ветра. Маленькая синичка тоже прихорашивалась, часто махала крыльями, чтобы быстрее согреться.
Лес безмолвствовал. Редкие крики птиц нарушали вековую тишину деревьев.
Вася, который некоторое время недружелюбно к нам относился, ему хотелось побыть с Нюрой наедине, наконец, сменил гнев на милость. Тихо запел какую-то песенку, поддавшись величию и красоте осенней природы.
От этого его не очень приветливое обветренное лицо преобразилось. Оно расплылось в доверчивой широкой улыбке. Он снял шапку-ушанку, положил на колени Нюры. Пригладил рукой большую лысину.
Повеселела Нюра, не удержались от улыбок и мы.
Вася без труда отыскал несколько ровных сухих дубков. Достал с телеги пилу-двухручку. Нюра вызвалась ему помогать. Она приставила пилу к дереву довольно высоко от земли.
Вася рассмеялся.
— А выше не можешь? – спросил он и ответил. – Да завтра же лесник найдет тебя и накажет, не за дерево, а за пенек, который виден издали.
Он опустился на колени, начал пилить у самой земли.
В колхозе мужская работа для женщин — привычное занятие. Особенно в годы войны. Приходилось нашей соседке и лес пилить, но забыла она все-таки о требованиях лесников.
Когда дерево, ломая ветки и кустарники на своем пути, глухо шлепнулось на землю, Вася сразу накрыл пенек листьями.
Разметил бревно на несколько столбиков, предложил нам пилить.
Рьяно взялись за дело, которое поручили. Вначале двухручка слушалась нас, но вскоре застряла. Не могли даже вынуть ее из дерева.
— А еще мужики! — посмеялась над нами Нюра.
Вася подошел к нам, отстранил Петю, велел мне повторять за ним. Двумя пальчиками взялся за ручку пилы.
— Не вихляй рукой, держи полотно ровно, — учил меня. – Пила должна идти свободно и легко.
Так и случилось, несмотря на то, что он иногда покрикивал на меня. Мы в считанные минуты отпилили столбик.
То же самое Вася проделал вместе с Петей.
Потом Нюра и Вася, балуясь, ушли в глубину леса. Возвратились, когда мы отпилили все столбики. Неожиданно, точно спустились с небес двумя осенними листиками. Никогда ни до, ни после не видел Нюру такой сияющей. Ее черные волосы ходили веером по плечам, а темные коричневые глаза излучали столько тепла и света, что этого бы хватило, чтобы сделать счастливыми многих людей.
Мы раскрыли рты. Хотя тогда еще не знали всей полноты отношений между мужчиной и женщиной, но догадывались, что между Васей и Нюрой что-то произошло. И прониклись их приподнятым настроением.
Быстро погрузили лес на телегу. Лошадь тронулась, заскрипели доски повозки, она поплыла по разбитой осенней дороге.
Солнце зашло за тучу, свинцовую, которая, казалось, касалась верхушек деревьев.
Настроение Нюры вдруг резко переменилось. Даже не сразу понял, что это скрипели не доски повозки, а таким срывающимся на плач голосом заговорила наша соседка.
— Вась, ты ее любишь?
— Да не люблю ее, оглоблю рыжую.
— Тогда переходи ко мне, заживем счастливо, коровкой обзаведемся, детьми.
—Не могу. Мать старая. К тебе она не пойдет, а саму ее не брошу. Она уже и воды не сможет принести.
—Значит, мать жалеешь, — уже совсем расплакалась Нюра, — а меня тебе не жалко.
—Жалко, но что поделаешь. Зачем ей перечила? Рыжая оглобля матери слова супротив не скажет, а поступает так, как ей вздумается.
— Не все же такие умные, как она, — отвечала Нюра.
Даже ее скрипучий голос не мог омрачить наше настроение после поездки в лес. До этого мы с Петей почти не знали Васю. Приезжал какой-то маленький лысый мужичок, ночевал у соседки. Она его очень приветливо встречала. И что из этого?! Нам он все равно не нравился.
После поездки в лес нас стало тянуть к нему с какой-то неведомой силой. Прислушивались к каждому слову, ловили каждый жест этого скромного и неброского человека, который стал вдруг оказывать на нас такое сильное влияние.
Когда разгрузили бревна, разошлись по домам. После поездки за дубками страшно хотелось есть. За столом рассказывали домашним о своих впечатлениях.
Но вот у соседей застучал топор, почти одновременно выскочили с Петей на улицу.
— Свой мужик, — сказал Петя.
— В доску свой, — поддержал его я.
На подворье Нюры кипела работа. Вася ошкурил все столбики, часть уже отесал. Хозяйка трудилась рядом с ним. Она собирала кору и щепки, топила ими хату.
Когда весь строительный материал был подготовлен, присели отдохнуть.
— Что вы сидите? – спросил нас весело Вася. — Несите лопаты, ямки будем копать.
Он установил два крайних столбика, натянул между ними шнур, сделал метки. По ним копали ямки.
Нюра все время была с нами. Любовалась работой Васи, советовала ему, помогала. И от этого ее внимания маленький худой Василий делался еще ловчее и сильнее. Он легко играл тяжелыми дубовыми бревнами.
К столбикам прибили длинные сосновые лаги. К вечеру сделали забор.
— Теперь хоть коровы не будут заходить во двор, — радовалась Нюра.
Вася жил у нее несколько дней. Многое успел привести в порядок своими сильными жилистыми руками. Нюра не могла им нахвалиться. И казалось, что этой спокойной и счастливой жизни не будет конца. Ей не помешают даже затяжные дожди. Они шли по нескольку раз на день. Точно природа оплакивала ушедшее навсегда теплое лето.
Однако глубокая осень неумолимо брала свое.
Вскоре на нашей улице появились две неизвестные женщины: старая и более молодая. Обе наряженные, в платьях.
Старая очень напомнила Васю: невысокого роста, с такими же серыми невыразительными глазами. Но во всем ее облике была какая-то не присущая Васе твердость и уверенность. Двигалась она быстро, вроде не видела окружающих.
Гостьи несколько раз прошлись по улице, пока не заметили у Нюры за сараем повозку.
Тогда старшая женщина уверенно перелезла через только что построенный заборчик.
Молодая – худая, высокая, с кудряшками редких рыжих волос — стояла на улице, потупив взгляд зеленых глаз. Украдкой смахивала слезы.
Не догадывались с Петей тогда, что это пришли за Васей бедовая мамаша и покорная ей невестка.
Женщина громко постучала в окно.
— Откройте! — закричала старческим, но довольно сильным голосом.
В ответ — тишина.
— Выходи, кобель бездомный, — не унималась женщина. — Тебя законная жена ждет.
В хате — без движения. Казалось, там нет живой души. Зато на крики старухи возле подворья Нюры стали собираться соседи.
Они невольно втягивались в назревавший конфликт.
— Ты лучше спроси сына, а любит ли он свою законную жену, — не удержалась одна из соседок.
— Это ты, старая, всем им испортила жизнь, — добавила другая.
Мамаша Васи не придала этим словам абсолютно никакого значения. Она продолжала осаждать хату.
— Если не откроешь, шлюха ушивская, высажу окно.
Прежде чем Нюра выскочила во двор и бросилась на старуху, это уже сделали женщины-соседки. Они окружили гостью и начали ее дергать за волосы. Когда появилась Нюра, вся женская кампания слилась в единый живой клубок. Он носился по двору, сметая все на своем пути.
Вася, между тем, вышел из хаты, надвинув на глаза шапку-ушанку. Запряг лошадь, выехал на улицу, не обращая внимания на дерущихся женщин.
Его жена сразу оживилась. Бросила свекровью, вскочила на телегу. Заняла место рядом с законным мужем. Обняла его, маленького, сгорбившегося, безучастного.
Позже узнал, что еще до войны Вася и Нюра любили друг друга, собирались пожениться.
Но мамаша жениха не хотела видеть в невестках строптивую Нюру. Ей нужна была тихая, такая же покорная, как Василий. И она ее вскоре нашла, заставила сына жениться.
Вслед за невесткой залезла на телегу свекровь. Села спиной к молодым, высоко возвела к небу худые старческие руки, на концах которых были закручены кукиши. В тот момент сильно напоминала известный плакат о помощи голодающим Поволжья.
Такое поведение незваной гостьи вызвало новую бурю негодования присутствующих. Они закричали, заулюлюкали на старуху. В том числе досталось и Васе, который прислушивался только к матери.
Тот ничего не ответил, лишь еще ниже опустил голову.
— Выкуси! — завизжала его мамаша. — На, выкуси!
Она торжествовала, постоянно возводила к небу свои сухие, жилистые руки и выкрикивала одни и те же слова.
Вся улица смотрела вслед уезжающей телеге. Несколько женщин успокаивали Нюру. Она плакала навзрыд, горько и безутешно, не успевая вытирать мокрое от слез лицо.
Лишь мы, пацаны, не обращали никакого внимания на разыгравшуюся драму. Были заняты своим. Бросились за телегой, вцепились в нее. При этом Петя попытался толкнуть меня ногою. Не удержался, полетел в грязь. Я рассмеялся и свалился почти следом за ним.
Повозка удалялась туда, где багровел лес, над которым плыли серые рваные тучи. Васина мамаша продолжала кричать, возводя руки к небу. Затем и лошадь, и телега, и люди на ней растаяли в мороке мелкого обложного дождя.
Но они никогда не исчезнут из моей памяти. Часто вспоминаю ту грязную позднюю осень, повозку, старуху с высокоподнятыми руками, взволнованных соседей и плачущую навзрыд Нюру.
От этих воспоминаний становится теплей. Не знаю — почему. Может потому, что был невольным свидетелем нескольких мгновений счастья, горячей и искренней любви.
До сих пор вспоминаю молодые, здоровые, красивые лица наших соседок, так и не познавших семейного тепла. Ведь больше половины мужчин села, которые ушли на фронт, не вернулись с полей сражений.