Павел НИЗКОВСКИЙ

Родился в 1931 году в селе Турья Черниговской области. Окончил Чкаловское военно-авиационное училище штурманов, Читинский педагогический институт – филологический факультет. Работал учителем, инспектором районо, корреспондентом районной газеты. В 1989 году переехал в Белоруссию. Член Белорусского литературного союза «Полоцкая ветвь». Изданы басни в прозе "Взгляд на мир", басни в прозе и пародии "Чудо в перьях", пародии "Виват, проказники, виват!", повести "Пришей, Степан, половицу", "Осенний заезд", "Фёдор неугодный", печатался в альманахах и коллективных сборниках. Умер в 2006 году.

 Из книги "Взгляд на мир":

НОУ-ХАУ

Волна свободы и демократии докатилась даже в болото. И сразу многие лягушки до того расковались, что даже квакать стали по -иностранному. Вместо родного и понятного всем ква-ква, кре-ке-ке над камышами понеслось хоу-ду-ю-ду, вери-мач..., словом, Сенька, бери мяч!
Известное дело, молодым лягушкам всегда хочется друг перед дружкой показать свою накваканность, вот они и сенькькают да ховдуюкают. Удивительно другое: взрослые лягушки – тоже туда. Школы в гимназии переименовали, училища колледжами назвали. Будто от этого лягушата умнее станут. И тоже между собою: хов-ду-ю-ду да ес, ес. И мы, мол, не лыком подпоясаны, хоть и в камышах живём.
Всплыл однажды Карась с илистого дна свежим воздухом подышать и такое услышал, что вначале струхнул даже – уж не за границей ли он нечаянно оказался, в дальнем зарубежье? Пригляделся: нет, всё своё вокруг, родное – отчая вода мазутом пахнет, бензин по ней радужно растекается. Но вот разговоры какие-то не совсем понятные.
Слышит, говорит одна лягушечья дама другой:
- Я сегодня в новом шопе была. Чего там только нет. И сплошь зарубежный ассортимент...
- Где, где была? – не поняла подруга. – В какой ещё шопе?
- Да не в какой, а в каком! В новом магазине "Афера". Ах, какой там маркетинг – чудо!
- Да?
- Да. Купила себе свежий "Орбит" без сахара. И тебе советую.
М-мм!
- Сень-кью, лапка, но я со своим истеблишментом могу себе и с сахаром позволить. Но я предпочитаю немножко "Олби".
- Памперсы тоже есть.
- Обойдусь своими.
Послушал их Карась, послушал, не выдержал, спросил:
- Извините, дамы-жабы, а на каком таком умном языке вы квакалякаете, хотелось бы мне узнать?
- На ноу-хау! – гордо прокричали лягушки в один голос.- Тебе, отсталому, не понять.
- Тогда на кой хау мне такое ноу, если его не понять! - Обиделся Карась и опустился на дно, пуская пузыри.
- Дать бы ему по имиджу, чтоб не выражался при дамах, - рассердилась одна лягушка, - вот только менталитет не позволяет.
- Вот-вот, он тем и пользуется. – Поддержала другая.
Так поговорили и распрыгались. Такое вот ноу-хау.
Болотное.

ХРЕН С КОТЛЕТОЙ

Много лет прожили вместе старый Хрен с бараньей Котлетой. Жили по-разному, всякое на веку случалось, но многие их хвалили.
- Чудная пара – Хрен с Котлетой.
И вдруг взбесился старый Хрен. Расстался со своей Котлетой и перешёл жить к молодой Луковице. Лукавая Луковица была себе на уме. Пока Хрен дарил ей то новую шубку, то кольца-ожерелья, она хвалила нового старого мужа:
- Не беда, что подтоптанный, зато щедрый, душевный. Молодого не надо!
Подруги завидовали Луковице: везёт же, плутовке.
Но вот скоро кончились у Хрена деньги. И Луковица запела по-другому:
- Совсем я тебя разлюбила, старый! Уходи, чтоб и духом твоим здесь не пахло. И не дави мне на слезу – не поможет.
Вернулся старый Хрен к своей Котлете, упал ей на грудь, размазал слёзы.
- Прости меня, Котя! Бес меня попутал. Горько мне без тебя. Пожалей.
Простила. Мягкая душа у котлеты.
Одним словом, баранья.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ПАПКА

День ото дня полнела канцелярская папка. Вбирала в себя нужные и бесполезные бумаги.
- Зачем ты это делаешь? – удивлялся Справочник. – Сама в себе потом не разберёшься.
- Наращиваю интеллектуальные мускулы, - важно ответила папка. – Ещё месяц-другой поработаю и сравняюсь с "Тихим Доном", а возможно, и толще его стану.


КУХОННОЕ ВОЗМУЩЕНИЕ

– Ты слыхала! – подскочила на тонких ножках телефонная Трубка, вытянув шею к старой Перечнице. – Карандаш-то наш каким оказался! Бросил, негодяй, свою Ручку с двумя маленькими стерженьками и сошелся с Линейкой. Сегодня, видели, и вещи уже перевёз.
– Оне ноне все такие, холеры автоматические, – затрясла рябой головой Перечница. – Чуть позубатились – и сразу развод. Я вот со своим Горшком век доживаю, всякое было, но терплю...
– Тут ещё разобраться надо, кто кого терпит, – вспыхнула Зажигалка и тут же погасла: кому что доказывать!
– Я давно заметила, – вклинилась в разговор пустая Банка, – всё этот Карандаш возле Линейки трётся, всё возле Линейки... И даже стерженьков не пожалел. Бессовестный!
Долго кипели страсти на кухне. В безнравственности винили всю пластмассово-автоматическую молодёжь. Казалось, возмущению не будет конца.
– Уймитесь, граждане, – сказал вошедший в кухню с букетом цветов Графин,
– никто никого не бросил. Просто Карандаш помог Линейке переселиться в новый пенал.
От такого известия кухонному обществу сделалось скучно.

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Не раз Гвоздь был крепко бит Молотком, но духом не падал. По-прежнему шёл к намеченной цели прямо. А молоток, имея действительно тяжёлый характер, в душе даже восхищался Гвоздём: этот своего добьётся. Идёт правильным путём.
Восхищаться восхищался, но Гвоздю ни разу не сказал доброго слова.
Был Молоток строг и считал, что хвалить – только портить. Так и велось
до тех пор, пока не повстречались Гвоздю дальняя родственница Проволока
и некий Сучёк.
– Гляжу я на тебя – не умеешь ты жить, – твердила Гвоздю изворотливая Проволока. – Шибко ты прямой да острый. Так их крепко бьют. Учись изворачиваться – не будешь бит.
– Гнись! – учил Сучёк.
Гвоздю претили ржавые речи приятелей, но часто битый стал он сомневаться в пользе прямоты.
Однажды как никогда крепко досталось Гвоздю от Молотка. И незаслуженно. И он согнулся.
А жаль.

ГРИБКИ

Сел Грибок на пенёк: съем от пенька самую малость – не убудет.
Съел кусочек – понравилось. Вкусно и трудиться не надо. Позвал жену:
съешь немножко – не заметят! жена крошку урвала – славно! Вдвоём кликнули детишек, а затем и всю родню. Попробуйте. Присосались все к пеньку. Хорошо!
Так всё лето и кормились Грибки за счёт пенька. Пополнели, порозовели на дармовом корме. Залоснились даже. И только когда прослышали, что Жук – короед ревизию делает, струхнули малость: а ну как
съеденное обнаружит – не сдобровать тогда. Тут Грибки шляпки мигом сняли, сиротками прикинулись. А когда увидели, что у Жука-ревизора у самого усы в пеньковой трухе, воспряли духом. С таким Жуком можно будет договориться. И поладили.
Пожурил Жук Грибков слегка, на том ревизия и закончилась.
А тихие Грибки на другой пенёк перебрались.
Живучее семейство.

СИЛА ПРИВЫЧКИ

Долго лежит у дороги на видном месте Камень – валун. Хмурым взглядом обозревая окрестности, весенние воды сдерживал: нечего шуметь, некуда торопиться! Но дальше – больше: загородил часть дороги, свежий родник закупорил – нечего мол, зря булькать. Вокруг Валуна трава поникла, цветы зачахли, земля опустела. Собрался было Валун и вовсе дорогу перекрыть, но тут подоспел Бульдозер и убрал с пути ретивого реформатора.
– Теперь мне всё понятно, – жаловался Валун, лёжа на обочине дороги, – какую-нибудь современную железобетонную Глыбу на моё место поставят. Вот она, благодарность, за многолетний труд.
В силу привычки к административному рвению иного объяснения своему смещению он не допускал.

КРОШЕЧНОЕ УТЕШЕНИЕ

Случился однажды в горах сильный ливень и подмыл Камень. Скатился крупный Камень вниз, облепленный грязью.
Радостно заскрипела между собой мелкая Крошка:
– Смотрите, какой великан, а не удержался!
– Да не просто слетел – в грязи вымазался. Хорошо!
– Так ему и надо, пусть не заносится!
Давно уже утвердился Камень на новом месте, а дожди смыли с него грязь, но каменная Крошка всё ещё помнит падение Камня сверху. И часто как бы между прочим напоминает о том Камню. И в том находит эта мелкая Крошка огромное для себя утешение.


ЧЕРПАК-ПРОНЫРА

Приглянулись Черпаку добрая и простодушная Кастрюля.
– Дорогая моя Кася, – сказал ей Черпак проникновенно, - без тебя жизнь моя пуста и никчемна. По тебе, моя эмалевая, я день и ночь сохну. Ответь же мне взаимностью.
– Ты за что меня так любишь? Что такого во мне нашёл? – кокетливо и радостно спрашивала довольная Кастрюля.
– Обожаю я тебя за внутреннюю наполненность и глубокое душистое содержание, – отвечал лукавый льстец. – Только в тебе я черпаю вдохновение!
От таких слов теплом истекала мягкая душа Кастрюли.
А Черпак, проныра, почерпнув своё от Касрюли, уже переметнулся к фарфоровой Супнице.
– Ах, милая моя Суппи! Без тебя мне жизнь не в жизнь. По тебе я день и ночь сохну, – клянётся теперь он в любви Супнице.
Похоже, что и её скоро уговорит. Запас красивых и нежных слов у Черпака неисчерпаем. И вокруг него всегда много поклонниц с такой же внутренней наполненностью, как и у Каси.

БУМАГА

Жила-была в некой конторе немудрёная Бумажка. Таких там – пруд пруди. Ничем из общей массы не выделялась. До той поры, пока не сошлась с гербовой Печатью. Тут сразу Бумажку будто подменили. Недавняя скромница стала вдруг такой гордой и высокомерной, что не подступись. Так подействовала на неё дружба с Печатью. На простые Карандаши да на ручки смотреть уже не хотела, подавай ей Фломастер. Вскоре Бумажка потребовала для себя новую папку, прежняя ей де уже не по чину. Дальше больше, капризничать стала. Иногда вдруг такое коленце выкинет, что только держись. Кто не понравится ей чем-нибудь, она нырнёт под сукно и поминай, как звали. Будто её вовсе не существует.
Со временем потребовала, чтобы её не Бумажкой звали, а Бумагой величали. И ничего не поделаешь – у неё власть, Печатью скрепленная. Среди конторской братии и бумажных клиентов блат да кумовство развелись. Всяк норовил Бумаге угодить, чтобы получить её благословенность.
Оно и понятно: каждому хотелось что-то получить от власти, а без Бумаги с Печатью не обойтись. Власть не только Бумагу, но и её клиентов портит.

РАЗНЫЕ МОНЕТЫ

Медный пятак при случае гордился:
– Скажу не хвастаясь: я один пяти копеек стою.
Рубль слушал да головой покачивал: он-то знал, кто чего стоит.

СТАРЫЕ ПРИЩЕПКИ

Вольному и озорному Ветру очень нравилась белая Простыня. Весной, когда по голубому небу плыли чистые кучевые облака, непоседа Ветер звал её, трепетную, в таинственную даль:
– Милая, давай улетим!
Простыне тоже нравился весёлый ветер, и она стремилась к нему всей душой. Но старые деревянные Прищепки цепко держали её на бельевой верёвке. Умудрённые опытом долгой и спокойной жизни, Прищепки внушали Простыне:
– Выбрось, дорогая, ты этот Ветер из головы. Остепенись. Посмотри, голубушка, как по тебе Тюфяк сохнет. Чем он тебе не пара? Добрый, мягкий, покладистый!
Со временем Простыня смирилась с советами Прищепок, но душевного покоя не обрела. Стоило ей оказаться на бельевой верёвке, как душа её снова стремилась к Ветру.
Но старые деревянные Прищепки всегда были на чеку.

МНОГОГРАННАЯ БРОШКА

Замысловатая Брошка причудливо сверкала множеством граней, любуясь своей красотой. Ей очень хотелось, чтобы и все вокруг восхищались ею. Однако она ещё не дошла до той грани, чтобы открыто хвалить саму себя, и пошла на невинную хитрость.
– Объясни мне, дорогой, – обратилась Брошка к элегантному юбилейному
Значку, -почему эта английская Булавка так восхищенно смотрит на меня?
Значок сразу уловил намерение Брошки – хочет, чтобы ей сделали комплимент – и откликнулся:
– Красивая ты... Любуется.
– Ах, что ты говоришь! – сине сверкнула глазами польщенная Брошка.-
Не такая уж я...Есть и подороже меня. Наверное...
А значок на это возьми да скажи:
– Тогда, возможно, какой-нибудь изъян в тебе увидела! – вдруг рассердилась красавица – Брошка, и глаза её засверкали оранжевым пламенем.
Вычурная Брошка сверкнула ещё одной гранью.

БЕДОВАЯ ГАЙКА

Покоя не было Болту от Гайки.
– Смотрю я, у других гаек болты как болты. В никель одеты, на иномарках ездят, – заворачивала Гайка резьбу своему Болту, – один ты у меня, не Болт, а какой-то оболтус непроворотливый. Всю молодость свою я с тобой загубила!
А тут ещё разводной Ключ крепко закрутил Гайке голову разговорами о красивой жизни, - и сорвалась Гайка с резьбы, покатилась по гладкой дорожке. Всюду ищет она подходящий для себя Болт, но не находит. Все добрые Болты давно уже крепко-накрепко своими Гайками закручены. Редко одинокими болтаются.
– Беда с этой Гайкой, – вывернулся шустрый Шуруп, – но сочувствовать ей мне не хочется.

ФИЛОСОФИЯ ВЬЮНА

Ещё от родителей усвоили вьюны истину: хочешь жить – умей вертеться. Зазеваешься- мигом пропадёшь. Если не увалень Карась проглотит,
то хищная Щука слопает. Вот и виляли вьюны по дну озера между водорослями безустанно.
В конце концов одному ленивому Вьюну опостылело всё время от плотоядцев бегать, и он выработал свою философию: имбурдизм, что в переводе с греческого « Вьюн был просвещённый, книги почитывал» означало – имитация бурной «бульбульной» деятельности.
Залёг Вьюн в ил, чтоб не видно его было, и оттуда, невидимый, стал пускать пузыри: буль – буль – буль...
И такую бурную «бульбульную» деятельность развёл, что теперь Караси и Щуки уже и подступиться к нему боялись. Кто знает, что у этого активиста на уме, чего доброго самих за милую душу слопает.
Эта философия и спасает Вьюна. Больше того, имбурдизму даже многие люди стали следовать. Ещё бы! Булькай пузырями, тебя и примут за имбурдиста.
Славная философия!

БЕЗОПАСНАЯ ДОСКА

Это была обыкновенная Доска. Плоская. Но строганная, без сучка, без задоринки. По этой причине её частенько в президиум выбирали. Спокойно Столу с такой Доской. Никаких трений не надо опасаться.

КАКТУС И НАСТУРЦИЯ

Всегда колючий и невзрачный на вид Кактус никогда не привлекал к себе ничьего внимания. В дендрарии растения над ним посмеивались: мол, одни голые рёбра и колючки – кому он такой нужен. Ему же, как и всем эхинопсисам, тоже хотелось внимания и любви, но неприглядный вид его не вызывал симпатии.
И Кактус страдал.
Однажды по весне, не веря самому себе и стесняясь вдруг проснувшегося в нём нежного чувства к Настурции, Кактус внезапно расцвёл. И такой чистой и светлой была его любовь, что в дендрарии даже посветлело. Кактусу хотелось сочинять самые сокровенные стихи о любви, но он не умел этого делать, а только трогательно шептал Настурции: – Милая Настенька! Ты самая красивая, ты самая нежная из всех здешних цветов.
Кактус не знал, что в эту минуту он сам был прекраснее всех. Однако пышная и гордая Настурция даже головы не повернула в сторону Кактуса.
И кто знает, возможно, именно сейчас она навсегда упустила своё счастье.

ПУСТАЯ ШИШКА

С шумом слетела с высокой ветки кедровая Шишка. Тут бы и задуматься ей, отчего так вышло, а она взъерошилась до того, что последние зёрна здравого смысла из неё высыпались.
– Я, – трещит, – всё же Шишка, а не какая-нибудь шелуха, чтобы мной бросаться. Я ещё доберусь до кого следует.
До того расшумелась Шишка, что даже туговатый на ухо Дятел услышал. Подлетел поближе, прислушался и заключил:
– Пустая, вот и шумит.

УГОЛ ЗРЕНИЯ

Очень великим и сильным показался осиновый Пень, еловым поленьям, когда они оробели и упали перед ним на колени.
Им бы, глупым, подняться хотя бы в свой полный рост да приглядеться к Пню повнимательнее. Пень как Пень. Роста не большого. Одна видимость, а
под корой труха. Словом, кто под каким углом на кого смотрит. Если с колен, то и Пень великим покажется.

ОТЩЕПЕНЦЫ

Отколовшись от бревна, сосновая Щепка заявила, оказавшись среди Опилок:
- Я среди вас долго не задержусь, я ведь самому Бревну близкая родственница.
- Надо же какое совпадение! – радостно зашелестели Опилки. – Мы ведь
тоже ему родня, так что сильно не гордись!
И Щепка и Опилки совсем не думали о том, что быть родственниками Бревна совсем и не почётно.
Только что с них взять. Они друг друга стоят.
Отщепенцы.

ШПРИЦ И КЛИЗМА

Стоит только Клизме сойтись со Шприцом, как между ними начинается спор.
- Лечить надо шоковой терапией, - Все болезни без исключения! Только так и можно добиться положительных результатов.
- Я с вами, коллега, никоим образом не согласна, - мягко возражала Клизма. –Я только за щадящее лечение. К пациенту нужен ласковый подход.
И сколько ни спорят, каждый остаётся при своём мнении. Шприц по прежнему безжалостно колет, а Клизма лечит мягко. При этом Шприц не приминает случая, чтобы уколоть Клизму:
- Постарела ты, подруга, вот и сделалась мягкой. А по молодости, небось,
тоже кололась!
В ответ Клизма только тяжело вздыхает.
- Ох, много ещё неясностей в методике лечения.

ЛИСТ И КОРЕНЬ

Ещё задолго до того, как пожелтеть, берёзовый Лист слетел с ветки с мыслью: до каких пор шуметь мне вместе со всеми? В общем шуме меня никто не услышит. Пора проявить самостоятельность.
Сорвался, значит, со своей ветки, но далеко не улетел. Лёг под берёзой на лысый Корень, выбившийся из-под земли. Полежал, осмотрелся и стал ждать, когда кто-нибудь его услышит.
- Напрасно ты, брат, сорвался со своего места. Без родной кроны никто
тебя тут не услышит. А вот ногами да колёсами скоро сотрут в порошок, -
сказал лысый Корень, битый временем. Он сам когда-то был таким же самолюбивым, как Лист и выбился наружу.
Лист не верил в такую свою участь. Отвечал Корню:
- Полежу – увижу. Что бы ты, старый, понимал в наших делах
Очень хотелось Листу шуметь одному. Чтоб только его голос был слышен в округе. Он был ещё зелёный, малоопытный, а потому чересчур
оптимистичен. А битый колёсами Корень уже насмотрелся на судьбу слетевшей листвы и был мудр.

ВСТРЕЧА С ЧУДОМ

Увлеклась лопата рытьём ям для друзей. И хоть по мелочам, но многим успела досадить, пока не притупилась и не заржавела. А когда резвость поубавилась, запечалилась: мало сил, не тот размах.
И тут увидела экскаватор. Он трудился, копал траншею под фундамент. Восхитилась старая лопата:
– Вот это чудо! Ай да силища!
Долго смотрела лопата на его работу, а потом, печально вздохнув, позавидовала:
– Мне бы такие возможности – под любого бы подкопалась. А он, чудак, столько энергии бесцельно тратит.

РАСЧЁТЛИВЫЙ МЯЧ

Шустро бегая по широкому полю, футбольный Мяч ловко обходил все препятствия, поминутно меняя направления. И трудно было понять, куда он стремился.
Но опытная Штанга, глядя на мяч, убеждённо сказала Сетке:
– Хитёр. Напролом не идёт, значит, своего добьётся, в любые ворота проникнет.
– А на мой взгляд – не видать ему на сей раз ворот, уверенно возразила Перекладина. – Чтобы достичь цели, нужен взлёт. А этот Мяч, погляди, какой осторожный. Малейшего риска боится. А без риска и взлёта – удачи не видать.
Так и вышло. Боясь оторваться от земли, чтобы не прогадать, Мяч так и не сумел попасть в ворота.
Перемудрил.


ВЗГЛЯД НА МИР

Вырос в огороде Подсолнух: стройный, открытый ветру и солнцу. Многим на удивление, а кое-кому и на зависть.
– Выскочка! – ревниво сказал шустрый Вьюной, но не преминул извлечь для себя выгоду – завился вокруг Подсолнуха и полез по нему поближе к солнцу.
Картофельная Ботва только головой качала: ну и ну!
– Подхалим этот Подсолнух, – пробурчала неповоротливая Тыква, подставляя бок к Солнцу. – От Солнца взгляда не отводит, только за ним и водит головой! Во всём ему подражает...
Каждый судил о Подсолнухе, исходя из своего взгляда на мир. А Подсолнуху просто нравилось Солнце. Он им открыто восхищался.
Такой он был по натуре – весёлый и солнцелюбивый.