Юрий Богомолов

              Петров родился в пятидесятые годы и прожил долгую жизнь. Детство мы опустим, поскольку было оно такое же, как и у большинства его сверстников: беззаботное, беспризорное и бесконечное.
               Потом началась юность и о ней мы два слова скажем. Поскольку была юность у одних – одна, а у других – другая. И ничего выдающегося ни у одних, ни у других – в юности не было. Это только потом, когда постарше стали, да чуть лукавее, говорили: – Ах, юность! – И глаза закатывали.
               Петрову нравились девушки. И беленькие, и черненькие. И серьезные, и хохотушки. Умные девушки нравились чуть больше, чем глупые. Но и глупые девушки нравились тоже. Нравились и полненькие и худышки. Разговорчивые и молчаливые. Во всех них он что-то видел. И его к ним тянуло.
               Тянуть то тянуло, но не вытягивало. Смотреть он на них смотрел. Даже, засматривался. Но дальше дело не шло. Он хотел девушек остановить, но они проходили мимо. Девушки, казались, гордыми и неприступными и непонятно было, с какой стороны к ним подходить. Стеснительность доставляла Петрову огромные страдания.
               Но, на самом деле, девушек останавливали. Даже самых гордых. К ним приступали. С ними шутили. Более того, водили на танцы, целовались, затаскивали в общежитскую комнату.
               И шла живая жизнь. Даже в те пуританские времена шла жизнь. Раздавался смех, кто-то кого-то щекотал, к кому-то прижимался в темноте, ощущая сладкую заветную упругость. Товарищи по комнате деликатно уходили погулять. Все было хорошо. Но.… Но с некоей излишней запальчивостью, преувеличениями и красноречивым трепом. С нервозностью, выдаваемой за страсть.
               Такое славное чувство- любовь! Такое славное дело- любовь! Но, все, как-будто, наугад. И все, как-будто, из-под полы.
               Когда Петров стал старше и его стеснительность пошла на убыль, и дурман в голове осел, он сказал себе: "Нет! Что-то во всем нашем любовном хозяйстве есть не настоящее!"

               Закончив институт, он, как все, стал работать. В Конструкторском бюро.
Какие замечательные люди там были! И какие добрые, и какие приветливые, и какие улыбчивые. И всегда были готовы помочь, объяснить, подсказать. Не люди- а золото. Только вот работы у этих золотых людей было мало. И особенно они не утруждались. Крепко и дружно сидели они в просторном, светлом помещении. Легко было понять – им хорошо вместе. А это – главное!
               Конечно, чертили. Но без фанатизма. Конечно, копались в справочниках. Но без энтузиазма. Конечно, сдавали проекты. Но не очень понимали, зачем эти проекты нужны. А в остальное время пили чай, ели торт, получали продуктовые заказы с копченым балыком и финским сервелатом, а главное – задушевно беседовали. И уж так задушевно, и о таких, бывало, высоких предметах, и о такой редкостной литературе, что и не выскажешь!
               Поработав несколько в прекрасном коллективе, Петров незаметно из него ушел. И почему он оставил такую манну небесную, такую землю обетованную, такой, по сути, уже построенный коммунизм, он бы и сам ответить не смог. Поди-ка объясни собственную глупость.

               И пошел Петров прямой дорогой на завод. И на тот завод, который не в столичном городе. И не в какой-нибудь отдел: главного там технолога, или главного механика, или главного, тем паче, бухгалтера. Нет. Не туда он пошел, где можно посидеть и попить чай. Чаю, он уже напился. И более чаю не хотел. Пошел он в народ. Иначе говоря, в производственный цех. И производил цех не ситро, не колбасу, а автомобильные шины. И народ там был простой и чумазый. Поскольку, не смотря на вытяжную вентиляцию, в воздухе висел мощный смог мелкой резиновой пыли.
               Из Петрова получился хороший мастер. В скором времени он даже перевыполнил план. И начальник цеха Холин с желтым лицом, то ли от резиновой пыли, то ли от вчера излишне выпитого, объявил ему благодарность. Благодарность была приятна. Но еще более приятным было то, что рабочие звали его, молодого человека, по отчеству "Петрович". И он их звал уважительно. И старался, чтобы у них всегда были заготовки и чтобы не простаивали они и, чтобы получали свои наивысше возможные триста двадцать рублей. Он впервые в жизни почувствовал себя взрослым мужчиной. И ему показалось, что он нашел настоящее дело.
               Была зима. Раннее утро. У него смена. Но проснулся он слишком рано. В комнате воняло. Он подошел к окну и сначала услышал глухое урчание автомобильных моторов, а потом увидел три мощных МАЗа, которые перед выездом прогревались. Переднее колесо одного из МАЗов застряло в снежном сугробе. 320-508 – профессионально определил Петров размер покрышки.. Машины прогревались долго и упорно, и Петров уже вышел из подъезда, а они все прогревались и прогревались. Петров сказал:
               – Мужики! Имейте совесть!
               Мужики лениво послали Петрова. Тот не обиделся.
               Он был уже взрослый мужчина и совершенно не обиделся. Не обиделся, но задумался. До завода пешочком минут двадцать – пробежать в охотку и не заметишь. Но Петров, против обыкновения, шел медленно, не торопясь и скупо отзываясь на приветствия тех, кто его обгонял. Он думал. Что-то его зацепило, и он не мог понять, что.    Подходя к проходной, он уже  нашел разгадку, и, не заходя в цех ломанулся в отдел кадров, где синей ученической ручкой написал заявление: «Прошу уволить меня по важной причине. Петров»
               Вот так Петров ушел из шинного завода.

               Петров пришел в отдел народного образования и сказал, что хочет работать учителем в школе. 
               – Да, – сказала ему заведующая РОНО, многообразная женщина неопределенного возраста.
               Петров этого самого "да", будто и не услышал. Он сидел и смотрел твердо.
               – У Вас ведь не педагогическое образование, – сказала она, внимательно просматривая его трудовую книжку. В документе было написано, что Петров- выпускник МИФИ, престижного технического ВУЗа. Отправлю-ка я его в четвертую школу, – подумала заведующая. Подумала, но не отправила. Разговор получался слишком коротким. Ей хотелось поговорить, и она решила не торопить события. К сожалению, в городе у нас вакансий математика нет – с удовольствием соврала она. Мы можем предложить работу в восьмилетней поселковой школе. В Хрипуново. Там нужен преподаватель черчения и физического воспитания.
               Петров сделал то, чего председательша никак не ожидала. Он не стал спорить. Не стал возражать. Он согласился.
Школа ждала Петрова. Более того, она его жаждала. Без него школе было не по себе и неуютно. Первый урок черчения он провел на "ура". Завуч школы, пришедшая на урок, чтобы оценить новичка, была в восторге:
               – Как Вы все доходчиво и понятно объясняете. У Вас прямо-таки талант!
Петров улыбался. Ему и самому понравилось. Он представил себя открывателем, педагогическим реформатором, эдаким, вторым Сухомлинским. 
               – Настоящее дело! – с удовольствием подумал он.
               Но уже следующее занятие вернуло его с небес на землю. Он хорошо подготовился , все рассчитал, даже пару историй забавных решил рассказать. Истории должны были сблизить его с учениками. С одной стороны. А с другой стороны – переключить внимание и на короткое время дать ученикам передышку. Он все хорошо продумал. Он уверенной походкой вошел в класс и стал рассказывать с легкостью и увлечением. Он замечательно рассказывал. Но, как будто в никуда. В классе шумели. Он мягко сделал замечание, но шум только увеличился. Он остановился и решил сделать Мхатовскую паузу, которая, как известно, эффективнее слов. Мхатовская пауза провалилась полностью. Никто не обращал на нового учителя никакого внимания. Он перестал рыпаться и провел занятие, делая вид, что "базар" ему совершенно не мешает.
               – Вы покричите на них! Попугайте! Стукните кулаком по столу! – советовала сердобольная завуч.
               Петров внимательно выслушал, но решил по-своему. Он решил ни на кого, ни кричать и никого не заставлять.
Прошел месяц. Ни тпру, ни ну. Петров гнул свою линию, а ученики свою. Справедливости ради, скажем, что три ученика пытались что-то услышать и даже записать. Но крик стоял заметный, и услышать ничего не удалось.
               Нашла коса на камень. Чем бы завершилось противостояние – неизвестно. Однако, чистый эксперимент провести не дали.
                Директор в своем кабинете сказал так:
               – Вы, Петров, хороший человек. Новатор. Но мы до Вас не доросли. Приходите, лет через сто – в самую пору будет! – И руку ему пожал.
И ушел Петров из школы.

               И вот так Петров то приходил, то уходил. Пока не состарился. Давно уже перестал он искать настоящее дело и настоящих людей. Дети выросли, появились внуки. С одним из них, Никитой, он сегодня играл. Был вечер. Взрослые разъехались по местам тусовок и шопингов, и вскорости их появления не ожидались. Играть Петрову не хотелось, а хотелось подремать в тишине. Но внук теребил. И покою никакого не давал. А дал подъемный кран и велел крутить ручку, чтобы груз поднимать. Дед крутил. Груз поднимался. Потом маленькие машинки в огромном количестве ездили на полу по кругу неизвестно зачем. Полицейская машина мигала красным огоньком и предупреждала. Двух водителей пришлось оштрафовать за неправильный поворот. Один джип попал в аварию и сиротливо стоял на обочине. Машина скорой помощи издавала тревожные звуки, и ее пришлось пропустить.
               – Уже стемнело, – сказал Петров утомившись. Он не любил машин, – пора транспорт в гараж загонять.
               Вся процессия под управлением Никиты направилась в гараж.
               Петров взялся за своего любимого Вудхауза. Но почитать не удалось. Никита стал чесать ему пятки и приставать.
               – Дед, ты что читаешь?
               – Книжку.
               – Какую книжку?
               – Хорошую.
               – А почитай мне.
               – Ты, Никита, не поймешь. Книжка для взрослых.
               – Дед?
               – А?
               – А ты мне детскую почитай.
               – Никита, ты бы оставил деда в покое. Что ты все дед, да дед.
               – Мне одному скучно.
              Петров, вздохнув, взял с полки детскую книжку про зверей. В книжке были красочно нарисованы львы, тигры, медведи. И звери поменьше.
              Дед стал читать, но книжка была написана плохо. Тогда по картинкам он стал сам рассказывать о животных, приплетая сюда и лично знакомых ему собак и котов. Никита заинтересовался. Почувствовав интерес, Петров распалился и обрел вдохновение. Он продемонстрировал, как рычит тигр, как хрюкает кабан, который водился около дачи. Загавкали собаки, замяукали коты, заржали лошади, зашипел гусь. Потом погасили свет, и Петров на стене с помощью подсветки стал показывать ему пальцами собак, гусей и ужей. Собаки, гуси и ужи были, как живые.
               Никита прилег на диван и прижался к деду. Ему было тепло и хорошо.
               – Дед?
               – А?
               – Чего тебе хочется?
               – Что мне хочется, Никитка? Я и сам не знаю. Жизнь у меня хорошая, благополучная. Все у меня есть.
               – И тебе ничего не хочется? – допрашивал внук.
               Петров задумался.
               – Вспомнил! Есть у меня одно желание.
               – Какое, дед?.
               – Хочется мне, Никита, попутешествовать. Посмотреть на другие страны, на других людей. И еще хочется пожить у моря. Посмотреть на него. Очень хочется.
              – Дед! Так мы с мамой и папой летом на море поедем. И тебя возьмем,- Никита обрадовался и привстал на локти,- места у нас много. Ура! Все вместе на море и поедем!
              У Петрова в глазах защипало. Он приобнял Никитку, погладил по голове и сказал:
              – Знаешь, кто ты есть, Никита?
              – Кто?
              – Ты, Никита, настоящий человек!
              – И ты, дед, настоящий человек!


               Случай из семидесятых

               Этот случай произошел сто лет назад.
               Я тогда был молод и наивен. Примерно, как Вы. Работал учителем в маленьком городке Подмосковья. Была пора выборов. Кого и куда выбирали за давностью лет, совершенно не помню. Директор школы вызвал меня в кабинет и торжественно, будто собирался вручить медаль, сообщил, что мне оказана честь работать в избирательной комиссии. Работать в комиссии я не хотел. И, поэтому, попытался возразить. Дескать, есть люди более уважаемые и достойные. И, именно, им надо оказать честь. Но слушать меня он не стал. Только сморщился и, подведя черту, сказал, что сам будет решать, кому и чего оказывать.
               Избирательная комиссия расположилась в просторном помещении одного крупного предприятия. Обставлено волеизъявление было очень торжественно. Члены комиссии разоделись, как на свадьбу и сдержанно, и мягко улыбались.
               Я сел за стол. Ко мне подходили люди, протягивали паспорта, а я находил их в списках и давал им напечатанные на хорошей бумаге, бюллетени. Дело близилось к обеду. Ко мне подошла женщина и на ушко, заговорщицки, попросила, чтобы я поднялся на второй этаж.
               – Зачем? – спросил я.
               – Перекусите немножко, – сказала она, поощрительно улыбнувшись.
               – Очень кстати, – подумал я. Я уже проголодался и, кроме того, мне нравилось, когда улыбаются. Поднявшись на второй этаж, я увидел следующую картину:
               В просторном холле стоял огромный стол. Он весь ломился от яств и напитков. Тут была и икра (как черная, так и     красная), осетрина горячего и холодного копчения. Копченое мясо и колбасы разных видов. Что уж говорить о салате Оливье или о селедке под шубой. Стояло множество бутылок Шампанского и хорошего вина. Такое неожиданное изобилие вызвало во мне противоречивые чувства. Я с аппетитом поел. Но по окончании голосования, от ужина увильнул, сославшись на домашние дела. Ужин предполагался еще более обильным, а выпивка еще более крепкой.
              Надо ли говорить, что большинство вышеперечисленных продуктов и напитков в Советских магазинах не продавали ! Так я впервые столкнулся со второй, тайной жизнью, которая шла параллельно нашим повседневным будням.


Случай из семидесятых – 2

               Я хорошо помню, как это происходило. Шли семидесятые годы прошлого века. Собрание на одном из заводов в крупном областном городе. Мужчина и женщина, всем известные, уважаемые люди, стояли перед плотной стеной народа, как обвиняемые. Председательствующий говорил в их адрес грубые слова и взывал к их совести. Я думаю, им было, что ответить на обвинения, но они заранее решили молчать. Решили оба.
               Скажу о них два слова. Катю, так звали молодую женщину, я знал хорошо. Мы жили в одном общежитии. Взгляды на жизнь у нас были разные и интересы наши не совпадали. Но я уважал ее. Была она всегда аккуратно одета, подтянута, бодра, энергична, и хороша собой. Какую-то комсомольскую работу вела, помимо основной работы . Вследствии этого, она со многими встречалась, говорила, убеждала, решала. И обязательно улыбалась. Вы знаете, что у нас мало улыбаются. И сейчас мало улыбаются, а прежде и того меньше. Но она улыбалась. И была, вроде как, человек будущего. Никогда не уставала, не раскисала и обладала тем редким качеством, которое я бы назвал внутренней упругостью.
               У мужчины была семья. В этом все и дело. Он был заметно старше ее. Лет, я думаю, на пятнадцать. Работал начальником смены в нашем цехе. Был роста высокого, широк в кости и сутуловат. На умной его голове можно было увидеть небольшую залысину. Говорил он мало, тихо, но веско. Очень хорошо умел слушать. Вставлял два-три слова и человек, сам того не замечая, все ему рассказывал. Наверное, потому, что видел ровный интерес и доброжелательность. И эти двое полюбили друг друга. Так как работали они в одном цехе, то иногда сталкивались. Встречаясь, случайно ли, по делу ли, они разговаривали о постороннем. И не улыбались.
               Но, чувство – утаить трудно. И все – всё видели. Хотя, как ни странно, сплетен и слухов про них почти не было. Слухи, и сплетни тогда были самое привычное дело. Уж, очень мужчина и женщина умудрились никому не помешать, не наступить на больную мозоль. 
               Они любили друг друга, и где то им нужно было встречаться. Темными вечерами ходили они по аллеям огромного парка – лучшей достопримечательности города. Сидели на скамейке. Вот здесь на скамейке и поймал их шальной милицейский патруль.
               Конечно, даже в те пуританские времена обнимающуюся парочку никто бы не тронул.
               Думаю, страж порядка отпустил соленое грязное словцо. Просто так, забавы ради. И он, мужчина, не мог не ответить. И, понятное дело, патруль рассерчал. И забрали их в отделение и сообщили на работу. И расписали, как аморально они себя вели.
               Я тоже сидел на этом суде. И мне до сих пор стыдно. В конце собрания мужчина встал и сказал, что уходит с завода. Такое решение администрацию устроило. Председательствующий облегченно вздохнул. Проголосовали. Затем тихо, как после тайного плохого дела, разошлись.