Юрий Петраков


I.
Жители Мангуша были удивлены вестью о смерти Акимыча. Еще вчера его видели живым и здоровым. Вспоминали, как он в местной администрации носился по этажам в поисках какого-то чиновника. Как в городском сбербанке демонстрировал посетителям свое умение ходить строевым шагом.
Акимыч слыл за блаженного. Незнакомые с ним, принимали его за бомжа. Знакомые с неохотой общались о событиях в стране и в мире. Особо он любил рассказывать о войне, в которой ему довелось участвовать.
Досужие языки утверждали, что первым узнал о смерти Акимыча его старший брат, живший через дорогу. Не дождавшись его к завтраку, он взломал входную дверь дома. Акимыч, как живой, сидел на старой железной кровати, откинувшись спиною к выбеленной известкой стене, и был еще теплый. Неопрятная постель без простыни и наволочки да старое «номенклатурное» пальто с серым каракулевым воротником, которым он укрывался на ночь, были сплошь усыпаны долларами и гривнами. Рядом бесформенной грудой лежали сберегательные книжки. И все это поразительное богатство на фоне беспросветной нищеты комнаты, тускло освещенной заправленной в пыльный патрон лампочкой, где кроме тронутой ржавчиной кровати, да потертого платяного шкафа ничего не было, бросалось в глаза, запоминаясь и поражая.
Акимыч полуоткрытыми глазами, казалось, пристально следил за теми, кто проник в его убогое жилище. Его потусторонний взгляд, как бы, остерегал от соблазна прибрать поскорее эти несметные, по масштабам Мангуша, сбережения.
II.

Весть о кончине Акимыча его сын Виктор, живший в Москве, получил на работе. Наскоро собравшись и прихватив деньги для похорон отца, он сел на ближайший поезд до Мариуполя.
Зимняя дорога настраивала на грустный лад. В одном купе с Виктором ехали две стриптизерши и начинающая певичка. Сразу же по отправлению поезда, стриптизерши подались в соседний вагон к знакомым, а певичка углубилась в чтение дамского романа в ветхой, расползающейся обложке. Говорить, по сути, было не с кем, да и не о чем. Все мысли Виктора были об отце.
Акимыч был родом из большой сибирской деревни. Там окончил десятилетку, учил грамоте детей в местной школе. В тридцать девятом был призван на службу в армию. В сорок первом вместе с другими сибиряками защищал Москву. В первом же бою отличился и был направлен на ускоренные офицерские курсы. Прошел с боями половину Европы. Сражался храбро и умело. Был дважды контужен, но, несмотря на это, сохранил отменное здоровье.
Размышляя о возможных причинах внезапной смерти отца, Виктор почему-то вспомнил случай, произошедший вскоре после войны.
На фронте отец какое-то время служил в подчинении у какого-то полковника, родные которого сгинули в оккупации. А был тот полковник, судя по рассказам матери, человеком небедным. В одном из боев в Восточной Пруссии полковник погиб, и все его немалые сбережения перешли к отцу. Так, якобы, было договорено между ними. А как оно было на самом деле, теперь никто сказать не мог. В сорок седьмом, демобилизовавшись из армии, отец снял все свои деньги со сберкнижки и отправился из Германии в Сибирь, на родину. Дорога была неблизкая. И пока он добирался до дома, грянула денежная реформа. А с нею все отцовские денежки, в том числе и те, которые достались ему от полковника, обесценились, чуть ли ни в сто раз. И, по словам родственников, именно с того самого дня Акимыч стал слегка «тронутым».
Проехали Тулу. Вернувшиеся из гостей «стриптизерши» вместе с певичкой давно угомонились. Купе погрузилось в тревожный дорожный сон. За окном размеренно мелькали редкие огни. На столе тихо позвякивали стаканы. Поезд приближался к Орлу.
Виктору по-прежнему не спалось. Он вышел в коридор и стал смотреть в темноту. Мысли об отце не покидали его. Припомнилась встреча, случившаяся в конце шестидесятых.
Виктор только что отслужил армейскую службу. Поступил в институт на заочное отделение. Отец к тому времени уже жил отдельно от них с матерью. О том, где он и что с ним никто ничего не знал. И вдруг – эта встреча. Отцу тогда было около пятидесяти. Он много шутил. Говорил о том, что задумал написать книгу о боевых друзьях, погибших при освобождении Орла. Рассказывал, что живет в Орловской области, работает директором сельской школы, часто ездит в Подольск в военный архив, собирает документы для своей будущей книги.
Тогда Виктора удивило, что отец не расспросил его о службе, не порадовался его поступлению в институт, не поинтересовался о его дальнейших планах на жизнь. Хотя при этом не забыл похвалиться своим богатством. Показал семь сберегательных книжек, открытых в разных городах Союза, пообещал, что после его смерти все это добро достанется одному ему – единственному сыну. На просьбу Виктора дать ему двадцать рублей на модный портфель, отец, хитро ухмыльнувшись, ответил, что наличных денег с собою у него нет, а с книжки снимать негоже.
С той поры прошло больше десяти лет. За это время Виктор окончил институт, женился, завел детей, перевелся в Москву в один из главков весьма уважаемого министерства. Вот тогда-то и стали приходить на его Московский адрес почтовые переводы от отца то на сто, то на сто пятьдесят рублей. Поначалу Виктор не хотел принимать эти деньги. Но молодая жена убедила его не отказываться от отцовской помощи. Переводы были с уведомлением, и Виктор ограничивался тем, что коротко благодарил за них отца. И кто знает, сколько бы все это продолжалось, но случилась беда. Семейная жизнь Виктора не заладилась. Жена подала на развод. Суд, после недолгого разбирательства, развод оформил, оставив детей бывшей жене Виктора.
Вот тогда то Виктор всерьез пересмотрел свое отношение к отцу. Вспомнил, как когда-то мать пыталась разжечь в нем неприятие к отцу. Ревностно относилась к каждой их встрече.
Именно тогда, в год развода со своей первой женой, Виктор впервые вместо привычного санатория решил съездить в Мангуш к отцу, где тот жил после выхода на пенсию.
Отец встретил его радостно. Представлял Виктора каждому встречному - поперечному как сотрудника важного министерства. Виктору было слегка неловко, но он в глубине души понимал отца и не препятствовал этому.
Разногласия начались с пустяков. Акимыч жил аскетом. Питался, чем придется. Но с приездом сына решил шикануть. Купил пару килограммов бочоночной мойвы, два десятка некондиционных яиц, свиного смальца, риса и начал каждодневно потчевать Виктора этой снедью. На попытки Виктора питаться в столовой, отец ответил обидой. После короткого, но резкого разговора Виктор собрал вещи и уехал к двоюродному брату в Таганрог. Но через год Виктор снова собрался к отцу. К тому времени он во второй раз женился и решил показать ему новую невестку, тем более что отец впервые за долгие годы раскошелился и прислал на свадьбу значительную сумму, которая оказалась кстати. Это было так непохоже на него, что Виктор решил, что тот наконец-то избавился от своего скопидомства.
На этот раз отец встречал молодоженов с большим, похожим на веник, букетом и приглашением отправиться в ресторан. Однако и на этот раз в доме у отца они пробыли недолго. Уехали к морю. А еще через три года Виктор приехал в Мангуш не только с женой, но и с дочкой.
Акимыч ни на шаг не отходил от внучки. Водил ее по поселку, угощал ягодами и фруктами с колхозного рынка. Показывал, как в огороде из ягодки величиной с виноградину вырастает большой арбуз.
После этой поездки отношения Виктора с отцом стали вполне нормальными. И вот эта внезапная смерть.
За три месяца до своей кончины отец приезжал в Москву. Тогда-то он впервые заговорил о предчувствии своей скорой смерти. Поведал о том, что видел во сне свою мать, которая звала его к себе. Тогда, занятый служебными делами, Виктор не придал значения этому разговору. Отделался шутками. Отец же, показал документы на завещанный на Виктора вклад в полторы тысячи долларов в коммерческом банке «Украина». Долго и обстоятельно рассказывал, где и как их надо будет получить и на что потратить.
Виктор еще раз поразился удивительной способности отца раз за разом накапливать деньги, мигом, обесценивающиеся без особой пользы для владельца. Рассердившись, показал толстую пачку стодолларовых купюр, отложенных на покупку машины. Сказал, что этих денег хватит на десять таких вкладов, как у него. Пытался перед отъездом отца всучить ему свою старую дубленку и ондатровую шапку.
Дубленку отец не взял, а шапку Виктор все же тайком сунул в отцовскую сумку. Через полтора месяца пришло последнее отцовское письмо с поздравлениями к Новому году. И вот теперь...
Виктор вернулся в купе и заставил себя уснуть, понимая, что завтрашний день будет нелегким.
Перед Белгородом по вагону заходили проводники. Засуетились в ожидании таможни пассажиры. На границе простояли более часа.
Когда-то, лет двадцать тому, в Харькове Виктор закончил институт. Здесь же в конце сороковых отец познакомился с его матерью, студенткой мединститута. И вот теперь этот такой близкий и дорогой ему город – заграница. Поезд, отстояв положенное время, тронулся. Виктор долго еще всматривался в темное окно, стремясь различить знакомые очертания домов. Но, так и не увидев ничего, отправился спать.
Утро Виктор встречал уже в Краматорске. Это были его родные места. Константиновка, Горловка, Донецк – все эти города он изъездил вдоль и поперек еще до того, как перебрался в Москву. Мимо пролетали пустующие заводы и шахты, на которых он бывал, в которые вложил частицу своего труда. Теперь, без него эти места, казалось, осиротели. И от этого разора и запущенности ему было грустно вдвойне.
В Горловке стриптизерши сошли, и Виктор выяснил у певички где, в Мариуполе можно купить венок и цветы для похорон. Вооруженный информацией Виктор уже твердо знал что делать.
III.

По приезду в Мариуполь Виктор взял частника и поехал в магазин ритуальных услуг. Купил лучший венок и цветы для гроба. Водитель суетливо помогал в ожидании хорошего заработка. Виктор не скупился, и водитель быстро домчал его до Мангуша. На пустынной улице у отцовского дома машина остановилась. Виктор вышел и направился в дом. Входная дверь со сломанным замком была приперта доской. Виктор вошел в комнату и сразу же увидел отца. Он лежал, как живой, в обитом красной тканью гробу, покрытом белым покрывалом. Слева от него, лежала красная подушечка с боевыми орденами. Справа - та самая ондатровая шапка, которую Виктор всучил ему при их последней встрече. Водитель вошел в дом вслед за Виктором. Приставил венок к стене, положил цветы на кровать и тут же выскользнул на улицу. Виктор приблизился к гробу. Поцеловал отца в лоб. Постоял с минуту и вышел. Расплатившись с водителем, вернулся в дом. Взял цветы и стал укладывать их вокруг головы отца. Вдруг в соседней половине дома послышались шаркающие шаги и старческий кашель. Виктор сразу же вспомнил о жильце, квартирующем у отца. Отец держал его без оплаты, за Христа ради. Мать Виктора, искренне удивляясь этому, не раз говорила:
- Ну, Андрей! Такого я от него не ожидала!
Вынув бутылку водки, захваченную из Москвы, Виктор направился на другую половину дома, где встретил его маленький лысый, явно с бодуна полураздетый человек. Увидав Виктора, квартирант, не удивился. Похоже, что в своем похмельном безразличии, он давно уже ничему и никому не удивлялся. Виктор поставил на стол, заваленный яблочными огрызками и хлебными корками, бутылку водки. Квартирант на мгновение просветлел, а затем залился безутешными слезами. При этом он картинно причитал. Виктор, поморщившись, доверху наполнил два стеклянных стакана, молча приподнял один и выпил, не закусывая.
-Как тебя зовут? – спросил он квартиранта.
-Иосиф, - ответил тот.
-Неужто, Виссарионович? – не удержавшись, съязвил Виктор.
-Христофорович!
-Ну, что ж помяни, Христофорыч, отца моего Андрея Акимовича, - добавил Виктор. И не став дожидаться, когда тот, закончит рыдания, выпил еще четверть стакана и отправился в дом к старшему брату отца, жившему тут же по соседству. Там его встретила притихшая родня. Молча обнялись. Обсудили скорбные дела. Уговорились хоронить назавтра.
Виктор коротко расспросил, все ли заказано, хватает ли денег. Справился насчет оркестра. Выяснилось, что с оркестром в Мангуше давно уже никого не хоронят. Но Виктор настоял на своем. Кто-то пообещал найти оркестрантов. Договорились и насчет воинского караула. Из соседней части под кормежку обещали четырех солдат с автоматами. Решили взять. Вдвое увеличили и число приглашенных помянуть усопшего в местной столовой. Обговорили вопрос установки памятника. Решили поставить через год. Брат отца передал Виктору восемьсот гривен и толстенную стопку отцовских сберегательных книжек.
Затем перешли к воспоминаниям. Кто-то начал рассказывать, как перед самой смертью кто-то видел Акимыча утром на крыльце дома, смотрящим на небо. Как он зачем-то стукнул ногой по ступеньке крыльца и вошел в дом. Там, видать, ему и стало плохо с сердцем. Похоже, испугавшись, что его заберут в больницу, он, по-видимому, из последних сил попытался перепрятать деньги, которые всегда носил в кармане, да не успел. Так и рассыпал их по кровати. Но деньги собрали, так что ничего не пропало, заверили Виктора.
Заговорили о доме. Виктор спросил, кто из родных хотел бы жить в нем. Но желающих не нашлось. Решили продавать его после оформления наследства.
К одиннадцати часам следующего дня стал собираться народ. Первыми пришли ветераны. Чинно присели у гроба и, перебирая в памяти всех усопших в этом году, стали ожидать начала церемонии.
В одиннадцать подошел грузовик с опущенными бортами, появились солдаты с автоматами и оркестранты, пришел поселковый голова. Гроб аккуратно вынесли во двор и установили на двух табуретах, взятых из соседского дома. После коротких выступлений председателя совета ветеранов и поселкового головы гроб перенесли на грузовик и под звуки оркестра отправились через весь поселок на кладбище. День был пасмурный. Противно моросил дождь со снегом. Грузовик вздрагивал на выбоинах, слегка подбрасывая гроб. Периодически Виктор подходил к грузовику и поправлял съезжавшую от толчков церковную памятку, возложенную на отцовский лоб местными старушками. В центре поселка траурный кортеж провожали любопытными взглядами редкие прохожие. Подходили какие-то безликие мужички. Интересовались, не продаются ли ордена. Предлагали хорошую цену.
На кладбище все было буднично и обыденно: короткие речи, громкие автоматные залпы, нестройные звуки оркестра. Хилые грудью, задыхающиеся от быстрой работы могильщики, с трудом засыпали комьями мерзлой земли отцовскую могилу. Виктор выставил три бутылки водки, и народ неспешно потянулся к чарке, помянуть усопшего.
Виктор не ожидал слез. Ни от себя, ни от окружающих. Единственным плакальщиком оказался квартирант Христофорыч. Его еле оттащили от гроба. Спешно налили стопку водки и дали выпить, чтобы успокоился.
Потом были поминки. В местную столовую пришло человек восемьдесят. Раза в три больше чем на кладбище. Спешно пили и ели, не произнося речей, как будто пришли в столовую за тем, чтобы наесться вдосталь и впрок. Наконец голова поселковой рады подошел к Виктору, молча обнял его и удалился. За ним потянулись солдаты и оркестранты. Последними уходили местные бомжи с кульками, в которых мелодично позвякивали недопитые бутылки.
Наутро Виктору предстояло уезжать. Вечером, перебирая документы и фотографии, оставшиеся от отца, он обратил внимание на толстую общую тетрадь, с отцовской рукописью. Не читая, положил ее в сумку вместе с отцовскими орденами, документами и фотографиями. Через сутки Виктор был уже дома.
IV.

Шесть месяцев пролетели незаметно. В июле настало время оформлять наследство и Виктор с женой и дочерью по дороге из Сочи, заехал в Мангуш. Еще в Москве, перебирая вещи, оставшиеся от отца, Виктор вспомнил о тетради и решил просмотреть ее. Это были ничем не примечательные воспоминания ветерана, прошедшего по дорогам войны. Виктор уже хотел, было отложить ее в сторону, как вдруг на одной из страниц наткнулся на имя, показавшееся ему знакомым. Речь шла о Христофоре Иосифовиче Пичихчи, командире полка, под началом которого отец прошел от Орла до Кенигсберга. Вот тогда-то Виктора и осенило:
«Христофорыч!» - это было так неожиданно, что Виктор уже не мог не думать ни о чем, кроме этого кажущимся на первый взгляд случайным, совпадении.
Заново перебирая отцовские бумаги, он случайно обнаружил четыре стодолларовых бумажки, такие же ветхие, как и справки о продаже валюты, в которые они были завернуты. Среди прочих бумаг Виктор обнаружил и выписку из Подольского архива Министерства обороны СССР, на которой помимо фамилии, имени и отчества отцовского командира, значился и его домашний адрес. На сей раз, Виктор даже не удивился прочитанному – предвоенный адрес полковника полностью совпадал с домашним адресом отца. Отсутствовал разве что почтовый индекс, да и название самого поселка было еще прежнее доперестроечное – Первомайский.
Сомнений быть не могло – Христофорыч был сыном того самого «полковника», деньги которого когда-то перешли к отцу Виктора, а затем бесплодно сгинули в ходе денежной реформы 47 года. И отец это не только знал, но и, судя по всему, пытался загладить свою вину перед своим командиром.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день!» - подумал Виктор, но жене ничего говорить не стал.
V.

На этот раз на Мариупольском вокзале Виктора с семьей встречал племянник. Он быстро домчал их на «девятке» до дома своей матери - двоюродной сестры Виктора, где и решено было остановиться.
За столом выпили за встречу, помянули Андрея Акимыча и Виктор, как бы, между прочим, спросил:
-Что с домом? Живут ли квартиранты?
-С домом дела неважнецкие, - ответила сестра, - покупатели ходят, но нужную цену не дают. А дом по весне стал осыпаться. Почитай всю зиму не топили. Квартирант-то помер. Как раз на сороковой день. Так рядом с твоим отцом и положили. Пил ведь по-черному. И где только деньги брал?
Сестра замолчала, ожидая поддержки со стороны Виктора, но тот сидел молча. Потом, как бы опомнившись, предложил:
-Ну что ж! Давайте помянем душу грешную Иосифа Христофорыча.
Не чокаясь, выпили. Затем разговор перешел на житейские темы. Жена Виктора рассказала об отдыхе в Дагомысе. Порадовалась успехам дочери. Справилась, почем абрикос на рынке. Так неспешно за разговорами и просидели до позднего вечера.
Рано утром, пока жена с дочерью еще спали, Виктор сбегал на рынок, купил небольшой веночек из свежих роз. Позавтракав, всей родней отправились на кладбище навестить отца. С зимы его могила затерялась в глубине кладбища.
-Люди мрут, как мухи! - горестно вздохнула сестра.
-Без вас я бы, пожалуй, и не нашел это место, - поддержал разговор Виктор, - самая пора ставить памятник.
Наконец подошли к черному деревянному кресту.
-Да, здесь. Теперь припоминаю, – сказал Виктор и установил веночек к основанию креста.
- А это что же, могила Христофорыча? – Виктор махнул рукой в сторону пустынного холмика, который венчал металлический штырь с наваренной не него железной пластиной.
-Его, горемычного - подтвердила сестра догадку Виктора.
От отсутствия дождей земля вокруг потрескалась. Деловито окунули цветы в банку с водой и, постояв недолго в скорбном молчании, отправились домой.
Хлопоты по передаче наследства грозили затянуться. Нотариус, занимавшийся наследственными делами, был единственным на весь сельский район.
Посоветовавшись с родными, Виктор устроил жену и дочь в приморский пансионат, а сам с сестрой занялся отцовским наследством.
Дом переоформили быстро. Помогли знакомство и двадцать гривен. Оставалось решить, что с ним делать. Еще одну зиму ему было не устоять. Покупатели давали цену смехотворную – пятьсот долларов, да и то в рассрочку. И это за тридцать соток земли, каменный дом с газом, водопроводом и канализацией.
Сложнее было с денежными сбережениями. После долгих хождений по инстанциям выяснилось, что большая часть сберкнижек относится к дореформенным временам, и ждать получения наследства предстоит неведомо сколько времени. Наконец, получив взамен двадцати с лишним сберкнижек одну, с общим вкладом в девальвированном исчислении и обещанием компенсировать потери, как только наступят лучшие времена, Виктор, поразмыслив, решил не тянуть с продажей дома.
-Черт с ним! Пусть покупают в кредит! – в сердцах бросил он.
На оставшиеся от похорон восемьсот гривен Виктор заказал в Мариуполе двойной памятник из черного лабрадорита с искрящимися на свету фиолетовыми прожилками. Оставалось только выбить надписи и установить его на месте.
Через пару дней рабочие привезли в Мангуш готовый памятник. На широкой полированной стеле были высечены два имени – Андрея Акимыча и Иосифа Христофорыча.
-Чудно, - сказал один из рабочих, - сколько за жизнь памятников установил, но такого еще не видел! Двух мужиков с разными фамилиями хоронят вместе, с одним памятником. Они что педики что ли?!
Однако, увидев выражение лица Виктора, осекся и стал быстро мешать цементный раствор лопатой.
Покончив с установкой и получив оговоренный ранее остаток, рабочие уехали, а Виктор, достав из сумки бутылку водки, здесь же на памятнике доверху разлил ее в три припасенные для этого случая пластиковых стакана. Молча постоял, выпил свой стакан до дна и, не закусывая, так же молча, повернувшись, зашагал полем, в сторону от кладбищенской дороги, прочь из поселка. Выйдя на большак, поймал частника и поехал за семьей в Ялту. Скорее прочь от этого гиблого места, с которым теперь его, казалось бы, не связывали никакие долги чьей-то прошлой жизни.