Елена Кисловская

   (Из цикла «Люди твои, Дружковка»)

Сравнительно недавно по телевидению демонстрировали многосерийный художественно-документальный фильм об уникальном человеке, ясновидце и гипнотизере Вольфе Мессинге. Безусловно, отражение в нем нашли далеко не все исторические факты, так как до сих пор живы те, кто не заинтересован в их огласке. Но даже немногие факты, которые были представлены зрителям, оставляли ощущение необычайного по своей силе дара, способного предотвратить или хотя бы предупредить многие мировые катаклизмы.

Например, в начале 60-х годов прошлого столетия, когда весь мир стоял на грани ядерного конфликта между СССР и США,  только решение Хрущева о демонтаже ракет с ядерными боеголовками на Кубе помогло этот конфликт урегулировать. И решающую роль в том, что Хрущев принял именно такое решение, сыграл именно Вольф Мессинг. Фильм я смотрела с большим интересом, но даже предположить не могла, что через полтора-два месяца буду общаться с человеком, служившим на Кубе в 1962-63 годах во время так называемого Карибского кризиса.

Николай Прокофьевич Сидорин родился 13 декабря 1941 года (записали 9 января 1942 года) в селе Петровка Константиновского района. Закончил строительное училище в Константиновке, в армию был призван 22 ноября 1961 года. Сначала служил в Липецке, затем в учебном полку в Саратове, где получил специальность «электромеханик-дизелист». Как-то спустя время его вызвали в штаб и объявили: поступила шифрованная депеша о том, что для выполнения специального правительственного задания нужны высококвалифицированные , дисциплинированные, политически грамотные, физически развитые и морально устойчивые люди, к которым причислили и Николая.  Он заполнил анкету, а вскоре его и еще нескольких ребят переодели в парадную форму и отправили в Москву, в генеральный штаб военно-воздушных сил СССР. Их принял генерал и обратился к ним со следующей речью: «Нужно послужить, ребята. Возможно, где-то далеко, за океаном, возможно, придется воевать и даже погибнуть. Решение принимайте добровольно. Если кто-то откажется, он будет отправлен назад, в свою часть или любую другую, какую укажет».

Сегодня, наверное, молодым трудно понять, что испытывали девятнадцатилетние парни в этот момент, как непросто им было принять решение. Шёл 1962 год. Велись разговоры о холодной войне, ядерной угрозе. Заграница для большинства советских граждан была чем-то невероятно запретным и далёким. Больше никогда не вернуться, не увидеть близких… При одной мысли об этом сжималось сердце. Но никто не отказался выполнить спецзадание .

«Нас отправили в поселок Новодыбково Брянской области, - вспоминает Николай. – Там я получил технику, привел её в порядок. Никто из нас и предположить не мог, куда же мы всё-таки попадём. Служили, как обычно, выполняли добросовестно свои обязанности. Тут приказ: сдать тёплые вещи, грузить в эшелоны технику – тактические ракеты радиусом действия 250 километров. Погрузились, прибыли в Балтийск. Возле эшелонов офицерские дети и жёны целуют мужей и отцов, плачут. Стало как-то не по себе, думаю – наверное, ждет нас всё-таки что-то серьезное, а ведь не хотелось в это верить. Местных жителей, продающих на перроне еду, фрукты, к эшелонам не подпускали. А есть так хочется – желудок сводит. И тут одна женщина бросила в окно яблоки. Ем и плачу  - словно прощаюсь. Всю технику на торговые корабли «Лесозаводск» и «Коми-лес» грузили сами, в режиме строгой секретности – труд адский. Погрузились, вышли в открытый океан, и только там узнали, что идём защищать Кубинскую революцию.»

На подходе к Кубе стали поступать запросы с американских военных кораблей: цель следования, какой груз. Требовали даже провести осмотр груза, но по принятым соглашениям это не разрешалось. Разгружались тоже сами. Первое впечатление – неимоверная жара, обилие цитрусовых, сахарного тростника, и то, что страна готовится к войне. Ещё на кораблях всех переодели в штатскую одежду. Разместили новоприбывших в казармах бывшей американской автошколы в 40 км от базы Гуантанамо. Провели строжайший инструктаж: никаких лишних разговоров, на провокации не поддаваться. Поставили задачу: научить кубинцев обращаться с техникой, при необходимости отстоять Кубу.

«Американцы, или, как их  называли местные, янки, вели себя очень развязно, нагло, по-хозяйски, - продолжил рассказ Николай Прокофьевич. – К нам население относилось очень доброжелательно. Кубинцы смотрели на нас, как на инопланетян: им рассказывали, что СССР – большая страна, где построен коммунизм, где все равны, нет бедных и богатых. Они, особенно молодежь, подходили к нам, старались дотронуться,  особенно к волосам, называли нас «перу-бланка» - беловолосые.  Они ведь загорелые, темноволосые, а наши волосы выгорали на солнце. Когда мы оказались в городе Сантьяго де Куба (с него началась революция, что-то вроде кубинского Ленинграда), молодёжь окружала нас, выпрашивала сувениры – чаще всего это были армейские сигареты со звездочкой на боку. А за пачку, где звезда побольше, чуть ли не дрались. Даже расческу и футляр от неё пришлось отдать.

На базе шла обычная, будничная работа, конечно, тяжелая, но нам было не привыкать. Чувствовалось, конечно, общее напряжение: мир в эти годы висел на волоске. Уверен – если бы не мы, Кубу бы американцы стали бомбить точно.»

 Запас продуктов, отправляясь на Кубу, брали  из расчета на год, но буквально в первые же месяцы они пропали: у Николая Прокофьевича и по сей день осталась привычка – перед тем, как съесть кусочек сухаря, постучать им по столу (в сухарях в первую очередь заводились черви). Потом все продукты списали, и снабжение взяли на себя кубинцы.

Всё на Кубе было экзотическим: ни тебе привычных скворцов, воробьёв, ласточек – вместо них стаи попугаев, даже растения ядовитые: Николай как-то съел буквально несколько ягодок, похожих на наш виноград, и получил сильнейшее отравление, а, прогулявшись под деревьями, лечил ожог – роса, попавшая на кожу, вызвала язвы. Донимали москиты – спать можно было только под специальным пологом, ходить в антимоскитной сетке. Там же, на Кубе, пришлось Николаю пережить самые сильные в своей жизни потрясения. Среди них – ураган Флора, когда сносило крыши домов, ломало деревья, пять суток, не переставая, шел ливень. А однажды пришлось добираться на базу из города ночью по размытой дороге. Машина застряла, шофер остался в ней, Николаю же пришлось идти самому, чтобы позвать на помощь. И когда перед ним вдруг выросли силуэты вооруженных людей, он испытал страх – чуть ли не единственный раз в жизни: слово «русский» решало его судьбу. Если свои – значит, спасение, американцы или их сторонники - значит, это могли быть последние минуты его жизни. И только в палатке, услышав в трубке полевого телефона русскую речь, он смог вздохнуть с облегчением.

И ещё  пережил Николай серьезную аварию, после которой ему сказали: «В рубашке родился». Отделался он сильнейшим сотрясением мозга да вывихом. Очнулся в гражданской местной больнице утром, а по всему периметру ширмы, за которой лежал – головы кубинцев: интересно ведь на русского посмотреть. Медсестра, полная негритянка, практически от него не отходила: не дай Бог, что-то случится, - Кастро расстреляет. Всех его попутчиков, с которыми он тогда попал в аварию, после лечения комиссовали, - травмы оказались очень серьёзными.

А ещё в минуты отдыха писались стихи и песни – тетрадь с ними Николай Прокофьевич хранит до сих пор, спустя 47 лет. В бесхитростных строчках – тоска по Родине и гордость от того, что свой долг каждый выполнил с честью:

«И легче нам от Родины

вдали

Переносить известные невзгоды,

Когда, встречая наши

 корабли,

Ликуют люди Острова Свободы.»

В 1963 году поступил приказ демонтировать стратегические ракеты с ядерными боеголовками и передать кубинцам тактические ракеты, а также всю технику.

Передача была торжественной – на неё съехался руководящий состав кубинских вооруженных сил во главе с министром обороны, братом  Фиделя Кастро Раулем. Кубинцы были в военной форме и с русскими автоматами, наши ребята – в светлых рубашках и черных брюках. Офицерам вручили по коробке кубинских сигар, сержантам – грамоты. Такая грамота хранится у Н.П. Сидорина и по сей день.

Все вещи сданы были тоже, но отправки на Родину пришлось  ждать ещё месяц – спали на голых сетках. А затем пришел пароход «Победа» - точная копия «Нахимова». У трапа стояли комполка, командиры рот и взводов, лично вручая билеты своим бойцам. Провожали пароход до выхода из бухты кубинские катера, офицеры на них стояли навытяжку, держа руку под козырёк.  Если на Кубу шли 19 суток, то в СССР – 22 суток. На пароходе были ресторан, бассейн, бар – всё очень комфортабельно. В Севастополь пришли ночью, утром вручили пакеты с документами, в Симферополь и – на родину. Николай вернулся в Дружковку, на военный учет его ставили в Краматорске и, просмотрев бумаги, удивились: это правда, что вице-адмирал флота СССР Мельников дважды объявлял вам благодарность? Конечно, правда: Николаю ведь довелось дважды участвовать в погрузке техники, а после каждой из погрузок всему личному составу вице-адмирал объявлял благодарность.

В Дружковке Н.П. Сидорин работал на машзаводе и на метизном заводе, но совсем немного, а более 40 лет отдал фарфоровому заводу: строил его, будучи каменщиком, а затем трудился электриком. Стал ударником девятой и одиннадцатой пятилеток, награждён медалью «За трудовую доблесть», медалью «Ветеран труда», все грамоты и сосчитать трудно. Женился на дружковчанке Нине, родилось двое сыновей, Андрей и Валерий, о которых Николай Прокофьевич с достоинством говорит: «Я ими доволен». Андрей побывал в Афганистане, Валерий  служил в чернобыльской зоне. У Нины Андреевны и Николая Прокофьевича трое внуков. На вопрос, вспоминает ли он Кубу, Н.П. Сидорин ответил, не задумываясь: «Чуть ли не каждый день. Там и дружба была настоящая, и отношения складывались действительно человеческие. Да и экзотику кубинскую забыть трудно. Только рассказывать об этом как-то неудобно: никакого подвига мы не совершали. Когда принимали решение отправляться на Кубу – это действительно был поступок, а всё остальное – будни и ежедневный труд.»

Общаясь с Николаем Прокофьевичем, я поймала себя на ощущении надежности и основательности, исходивших от этого человека. Вспомнились строчки харьковского поэта Льва Болдова:

«Это старая школа.

Её нам застать повезло.

Это старые кадры –

наставники наши

и судьи,

Что несли, как огонь

 олимпийский,

своё ремесло

В загрубевших руках-

в этом самом

надежном сосуде!»

Для таких людей дело всегда оказывалось на первом месте, они никогда не кичились своими достижениями, а стремились передать их подрастающему поколению. Они работали достойно и жили достойно, считали – иначе и быть не должно. И жутковато стало при мысли о том, что таких людей становится катастрофически мало, а у молодежи совсем иные ценности – профессиональные и личностные : сегодня не модно быть честным и порядочным, трудолюбивым и совестливым, на первом месте оказывается материальное благосостояние, положение в обществе. И забывается при этом: общество-то базируется только на таких людях, как Николай Прокофьевич, и без таких, как он,  будущее построить невозможно. Каждый, кто кричит, как он тяжко и плодотворно работает, на самом деле занимается только самоутверждением, и ничем иным. Может, и наступит когда-нибудь пора истинных тружеников, только кому их достанется выращивать?