Татьяна МЕДВЕДЕВА 

27 ноября исполнилось 88 лет русскому поэту, публицисту и критику, главному редактору журнала «Наш современник» Станиславу Куняеву. Накануне дня рождения корреспондент «Культуры» заглянула в редакцию к имениннику. Застала автора крылатой строчки «добро должно быть с кулаками» за удивительным занятием — он разбирал письма читателей. Не электронные, а те самые, в бумажных конвертиках, — все они попадают на стол к главному редактору, а самые интересные публикуются на страницах журнала.

Куняев: Мы сделали ставку на драгоценные отношения с читателями. Во многих журналах, если возьмем титульную страничку, то увидим: «рукописи не возвращаются, редакция с читателями в переписку не вступает». Когда я это прочитал, то понял: нужно занять совсем другую позицию. И мы написали: «Редакция внимательно знакомится с письмами читателей и регулярно публикует лучшие и наиболее интересные из них в обширных подборках. Каждая рукопись внимательно рассматривается и может, по желанию автора, быть ему возвращена редакцией». У нас постоянный круг читателей сложился. Я их узнаю по почерку. Они даже звонят мне домой. Я не жалею на это времени. Все это в комплексе дает и внимание к журналу, и тираж...

Культура: В этом году исполнилось 25 лет Вашему пребыванию на посту главного редактора. Как прожили эту четверть века?

Куняев: «Наш современник» я возглавил в самый разгар перестройки. Вы помните, какое одичание общества началось в ту эпоху. Бразды правления мне передал поэт-фронтовик Сергей Викулов. Он привлек сюда замечательных прозаиков Валентина Распутина, Василия Белова, Виктора Лихоносова, Федора Абрамова, Бориса Можаева. Когда я возглавил журнал, мы были на десятом месте по тиражу. Впереди всех — «Новый мир», затем «Знамя», «Октябрь», «Москва», «Дружба народов», «Иностранная литература». И где-то в конце списка «Наш современник». Мы являлись оппозиционным изданием, всячески сопротивлялись авантюристам ельцинско-гайдаровского склада. В 1993 году нас на месяц закрыли после расстрела Белого дома. Мы никогда не скрывали своей позиции, открыто говорили, что это преступление. Эта мысль звучала и в нашей публицистике, и на вечерах, и в разговорах. Однако в то тяжелое для страны время мы выжили. И теперь, если сложить тиражи знаменитых некогда журналов, то в совокупности получится тираж «Нашего современника». Я очень этим горжусь. За четверть века журнал обогатился многими интереснейшими именами: Вадим Кожинов, Юрий Кузнецов, Сергей Кара-Мурза. Недавно к нам пришел Захар Прилепин. Наш любимый автор — Александр Проханов, он все свои романы, написанные в 90-е и 2000-е годы, печатал только у нас.

Культура: Вы сделали ставку на русскую провинцию?

Куняев: Да, обросли большой армией новых писателей — от Москвы до самых до окраин. Иногда, когда ложусь спать, думаю: «С Камчатки у меня есть авторы? Всего два. Надо к ним повнимательнее отнестись. Из Южно-Сахалинска — нет. Надо искать. Во Владивостоке? Есть 4–5 человек. В Хабаровске меньше — надо обратить внимание...» Мы дружим с епархиями. Священники и епископы — просвещенное сословие. Они получают хорошее образование, и мировоззрение у них выстроенное. И так я по всем городам России двигаюсь. Иркутском наслаждаюсь, это моя вторая литературная родина. Там живет Валентин Распутин, он организовал в 1993 году как вызов ельцинскому перевороту праздник «Сияние России», который проходит каждый год, в сентябре–октябре. В Иркутске у нас авторов человек 25 — целый отряд. В Вологде — 10–15. Оттуда Николай Рубцов, мой друг, трагически погибший. Там живут Ольга Фокина и Миша Карачев. В Белгороде — замечательный губернатор Савченко, настоящий любитель литературы. Там издается журнал «Звонница».

Культура: С чем встречаете Год литературы?

Куняев: С чиновниками у нас отношения скверные. Они каждый год придумывают какие-нибудь пакостные правила, которые усложняют нам жизнь. На следующий год повышают нам арендную плату в четыре раза. Еще мы ведем тяжбу с Министерством юстиции. Оно подало в суд иск, чтобы упразднить Литературный фонд России, который был организован еще в XIX веке при содействии Тургенева и Писемского для помощи бедствующим писателям. У писательского сообщества есть какая-то собственность, которую чиновники хотят объявить государственной. А на самом деле собственность у нас общественная. Потому что в советское время с каждой книги 5 или 7 процентов ее цены шли в Литературный фонд СССР. И на эти деньги писатели могли строить дома творчества, кооперативы, поликлиники... Недавно на эту тему я выступал на Всемирном русском народном соборе. С призывом остановить ликвидацию литературных организаций мы обратились к патриарху Кириллу. Это обращение подписали Валерий Ганичев, Валентин Распутин, Юрий Лощиц, Владимир Крупин...

Культура: Вы много говорите в своей публицистике об особом историческом пути России. Обличаете чужебесие, когда русские элиты лебезят перед Западом. Сейчас у нас этап, когда Россия опять возвращается к самой себе?

Куняев: Да, и это правильно. Россия — самодостаточная страна. Смысл ее существования определился выбором князя Владимира, принятием православия. Писатели в советское время много сделали, чтобы в 1988 году отпраздновать 1000-летие Крещения Руси, чтобы у нас появился праздник славянской письменности, приуроченный ко дню Кирилла и Мефодия. Русская литература берет начало в православии. Вспомним «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, Нестора-летописца, Даниила Заточника — это были люди, блистательно владевшие пером. Но при этом в русской истории всегда был соблазн стать частью Запада. И время от времени мы проходили через это искушение или испытание. Вспомним переписку Ивана Грозного и князя Курбского — одного из первых вождей «пятой колонны». Или возьмем 1612 год, польско-литовское нашествие. На нас шла маленькая «антанта», к тому же управляемая Ватиканом, который никогда не мог смириться с тем, что есть православие. В начале XVII века была отчаянная попытка сменить русскую элиту. Польский царевич Владислав сидел на российском престоле. И только народное негодование, народное неприятие этого нашествия и попыток перекодировать русское национальное сознание не позволило довести до конца западноевропейские планы, которые были прикрыты религиозной одежкой и управлялись духом, сутью и мощью Ватикана. Слава Богу, мы все это перебороли. А при Петре получили немецкое засилье. Это тоже была форма преклонения перед Западом, чужебесия. Оно изживалось медленно, постепенно. Война 1812 года и победа над Наполеоном, которым восхищались многие русские интеллигенты, сформировала парадигму русского православного восточноевропейского мира, отличного от Запада. В перестройку многие снова стали воспринимать Запад как друга. К чему это привело, видим по тому, что происходит сегодня на Украине. Запад опять подбирается к нашим границам.

Культура: Вы всегда подчеркиваете, что ваш журнал продолжает пушкинскую традицию. Сегодня многие политические стихи национального гения ох как актуальны...

Куняев: Да, современным либералам и западникам надо почаще перечитывать Пушкина. Когда в 1830 году поляки восстали в Варшаве, и мы подавили это восстание, то Пушкин разобрался как историк, как мыслитель, как геополитик в этих событиях, написав стихотворение «Клеветникам России».

И ненавидите вы нас...

За что ж? ответствуйте:

за то ли,

Что на развалинах

пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий

над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?..

Искупать русской кровью «Европы вольность, честь и мир» — это наша традиция. Европу мы всегда любили. Дворяне восхищались Римом, Берлином, Испанией. Но это восхищение каждый раз проходило, когда было видно, что разные народы объединяются для того, чтобы прибрать к рукам все, что самостоятельно и самобытно развивалось к востоку от Вислы.

Пушкин угадал всю последующую историю и гениальной рукой написал: «Так высылайте ж к нам, витии, своих озлобленных сынов. Есть место им в полях России, среди нечуждых им гробов...» Глядя на сегодняшнюю Украину, опять вспоминаешь эти строки и пророчества на все времена.

В этих словах Пушкин всю парадигму противостояния Запада и России определил. И как бы сейчас ни бесились либералы, их просто нужно заставить выучить его стихи. И повторять, как «Отче наш», утром и вечером. Это выправит им мозги, до сих пор гуляющие где-то в Ницце. Нам надо строить нашу жизнь на полной самостоятельности и независимости. Достоевский в романе «Подросток» говорил о всечеловечности русских. Да, мы любим священные камни Европы, но любить — это не значит рабски пресмыкаться. И сдаваться, когда они идут своими колоннами в заснеженную Россию. Ничего не получится. Будем любить друг друга, но коверкать нашу историю, навязывать нам свою волю мы вам не позволим. Об этом писал и Блок в стихотворении «Скифы» в 1918 году. «Нам внятно все — и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений» — да, мы вас понимаем, и то лучшее, что в вас есть, любим, но жить будем по-своему, по нашим русским законам, о которых нам говорит история.

Культура: Можно еще вспомнить знаменитые слова Пушкина: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков — такой, какой нам Бог ее дал»...

Куняев: Да, это роковые мысли для «пятой колонны». Если вы меняете Отечество — Пушкин отказывается от вас как от своих духовных детей. Живите там сами. Будьте духовными детьми Фридриха Ницше, Альбера Камю, Освальда Шпенглера. Пушкин — национальный гений. Он однажды прочитал книгу о приключениях Джона Теннера, о том, как американские протестанты идут на Запад, вытесняют индейские племена, какой тип человека там вырабатывается. И вдруг пишет маленькую рецензию на эту книгу: «С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все, возвышающее душу человеческую, подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству». Вот приговор Америке и начала XIX века, и сегодняшней Америке. Как будто написано вчера или позавчера. Благодаря Пушкину, Гоголю, Тютчеву, Достоевскому, Блоку, Есенину, Шолохову русская литература воспитала в нас чувство родины и русской истории. Нам с Западом надо говорить только языком «Тараса Бульбы».

Культура: В книге «Любовь, исполненная зла» Вы очень жестко расправляетесь с поэтами Серебряного века. Почему такой суровый взгляд на ту эпоху?

Куняев: Эта книга — мое прощание с поэтами Серебряного века, которых я очень любил. Теперь я вижу это так: поэты Серебряного века сошли с ума, начитавшись Уайльда, Ницше, Бодлера, Верлена — кумиров Запада, который тогда начал с наслаждением разлагаться. И все наши «кассандры», Господи, прости, бросились в этот бассейн с нечистотами. Серебряный век считается высочайшим достижением, близким к вершинам Золотого пушкинского века. Но я внимательно изучал поэзию Ахматовой, Цветаевой, Ходасевича, Иванова, Кузмина, Сологуба, Брюсова и прочих идолов русского декадентства и пришел к выводу, что их творчество — во многом антипушкинское по духу. Я не отказываю им в таланте, но меня интересует их моральный облик. «Пушкин тоже в молодости писал богохульные стихи. Но в зрелости очень сожалел об этом. А поэты Серебряного века хотели жить в Содоме. Вспомните, что такое «Бродячая собака». А как они жили втроем-вчетвером, меняли жен, мужей. Все, что им мешало — церковь, аскетизм, патриархальный уклад жизни простого народа, — они хотели скинуть. Именно в этот период в обществе возникли бациллы растления и воинствующего антихристианства. Талантливые поэты и писатели ждали и жаждали всевозможных революций: политических, экономических, религиозных, сексуальных. А когда начала литься кровь, они только руками развели. Духовными потомками Серебряного века я называю шестидесятников и современных либералов — они всегда хотят радикальных перемен и потрясений. И этот урок нам нужно хорошо затвердить.

(Газета «Культура» 27.11.2014)