Анатолий Мозжухин (1938-2023)

                            Я слушал их в Киеве

                                             Все преходяще, а музыка вечна...   

                      Мстислав Ростропович и Исаак Стерн

Я бывал на концертах Мстислава Ростроповича еще как советского виолончелиста. Слушал и других выдающихся наших пианистов и скрипачей, но скачок в моём восприятии классики произошел в мае 1956 года на единственном концерте в Киеве Исаака Стерна (США). Тогда на афишах филармонии его именовали как Исаак Штерн. И именно так я его запомнил на многие годы пока не увидел, что он все таки Исаак Стерн а также Айзек Стерн. Аналогичные ляпы бывали и позже, например, Вен Кляйберн в СССР именовался как Ван Клиберн. Сейчас, когда я вспоминаю тот концерт Штерна, я ощущаю необъяснимый трепет, как будто не прошло с тех пор почти 60 лет. Это было настоящее потрясение, от которого я дрожу и сейчас, заново переживая открывшиеся мне тогда новые ощущения. В автобиографической книге Исаака Стерна есть фотография, которая запечатлела музыканта на площади перед зданием филармонии. В этой толпе я тоже был, и без труда разглядел там себя. Близко мне подойти не удалось, да я и не считал себя вправе. 

Стерн был первым американским музыкантом, приехавшим в Союз после Второй мировой войны. В своем последнем интервью незадолго до смерти на вопрос что ему больше всего запомнилось, он ответил: «Люди, которые впитывали музыку всеми своими порами. Было удивительно видеть, как они реагировали на исполнение, как у них загорались глаза. Казалось, что для этих людей, музыка была так же важна, как вода и воздух, так они слушали, затаив дыхание». Это на 100 % относится и ко мне. 

Игра Стерна отличалась от слышанного мною ранее эмоциональным проникновением и полным переворотом чувств. Он не играл произведения, записанные композиторами в нотах, он жил в этой музыке своим пониманием её и передавал то, что ощущал нам, а мы невольно поддавались и проникались его гениальным прочтением того, что раньше слышали иначе… Он заставлял нас взлететь на новую вершину чувств, на которой мы еще не бывали. Это была новая для нас музыка, в которой мы тоже жили вместе с ним, благодарные за это открытие новых для нас ощущений. Ощущений потрясения.

Не только я был в таком состоянии. В перерыве я слышал разговор взрослых компетентных в музыке людей, которые говорили, что это его фантастическое исполнение объясняется тем, что он получил перед концертом сообщение из Америки о рождении у него сына, поэтому такое вдохновение.  Позже я узнал, что это не так, что сын у него родился через три года, а жить в музыке был его принцип, которому он учил и студентов Давида Ойстраха, когда тот пригласил его в свой класс показать своих учеников.

Чем отличалось исполнение Стерна от других великих скрипачей? Что заставляло залы с присутствием профессиональных музыкантов принимать его с необычным восторгом? Об этом много написано. Отмечалось и фантастическое владение скрипкой, и одухотворенность тонкой интерпретации, то погружающей в глубину настроения, то возносящей за пределы осознания происходящего. Стерн завораживал публику, вовлекая слушателей в сопереживание с ним исполняемого сочинения. Он показывал своё понимание известных произведений. И это было для многих невероятным событием. Вне зависимости от уровня знания музыки все испытывали восторженное удовольствие.

С того концерта и я вынес на всю жизнь трепетную любовь к «Интродукции  Рондо Каприччиозо» Сен-Санса и «Цыганским напевам» Сарасате.

                                             Великие шутят по-своему

Мстислав Ростропович и его жена Галина Вишневская были лишены советского гражданства в 1978 году во время несанкционированного пребывания в Париже. До этого на них «был зуб» за то, что приютили у себя в Союзе Солженицына. Вернул им гражданство Ельцин в 1990. В то время Ростропович жил в Вашингтоне и работал главным дирижером Вашингтонского оркестра. Естественной была и дружба Ростроповича с такими музыкантами как Исаак Стерн и флейтист Жан-Пьер Рампаль. Они играли друг у друга на юбилеях, в том числе на 60-летии Ростроповича в Кеннеди-центре в 1987 году.

В 90-м 70 лет исполнялось Айзеку Стерну и Мстислав Леопольдович, получив приглашение, задумал…

 Юбилей Стерна отмечали в Сан-Франциско на родине Стерна, куда должен был приехать Ростропович. Но он настойчиво приказал устроителям торжества скрыть то, что он будет на юбилее, и не включать в программу, объявив, что занят. Приехав тайно, он поселился в отдаленной гостинице, вызвал из местного оперного театра портных и заставил сшить на него балетную «пачку» лебедя, блузку, трико и тапочки-пуанты 43-го размера. На голову ему привезли диадему. Приехав заранее, до начала торжества, он по сговору с организаторами в тайной комнате, где уже ждали его гримеры, переоделся, загримировался, и пошел в женскую уборную проверить, что он неузнаваем. Убедился, что даже 43-й размер тапочек не заметили. 

Дальше было невероятное. По сценарию сам великий актер Грегори Пек должен был читать новый текст «Карнавала животных» Сен-Санса с текстом, измененным под Стерна, где он встретил женщину похожую на лебедя и влюбился. И она стала его женой Верой Стерн. А Ростропович должен был играть «Умирающего лебедя» Сен-Санса на виолончели. Для этого подговорили виолончелиста упасть в обморок, схватившись за живот, его забрали сразу три доктора. Оркестр ничего не знал, только пианист должен был играть без остановки вступительные аккорды. А Ростропович выплыл на сцену в пачке на пуантах спиной к публике, помахивая плавно руками, воображая себя Майей Плисецкой. Проплыв так через всю сцену туда и обратно он сел за виолончель и заиграл. При этом он вдруг остановился и пошел к ящику с канифолью, в котором только что «канифолил» пуанты, и наканифолил смычок, сдув с него пыль. Тут только начался хохот. Вернувшись к виолончели Ростропович сыграл «Умирающего лебедя» до конца.

 Оркестранты подумали вначале, что это какая-то престарелая балерина подружка Айзека пришла поздравить его таким образом.

Позже Ростропович написал; «…должен сказать, я редко имел такую овацию, какую получил в тот вечер. Но Айзек на меня обиделся. Почему? Вера Стерн мне сказала, что он так хохотал, что… обмочился. Это, во-первых. А во-вторых, на следующий день в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах не было портретов Айзека, а были только мои фотографии. Словом, получилось так, что я у него нечаянно отнял популярность. Конечно, ему было обидно: 70 лет исполнилось ему, а повсюду я в образе «Умирающего лебедя». 

Это было более 25-ти лет тому назад. Их уже нет. Но их будут помнить многие. Как помню их я.