Считается, что Почетный знак «Шахтерская слава» является своеобразным гражданским аналогом Георгиевского креста, ибо чтобы стать кавалером этих наград требуется проявить в равной степени смелость и мужество, выдержку и героизм. А чтобы стать полным кавалером этих наград, все эти качества нужны в многократно больших количествах. И так же, как полных Георгиевских кавалеров, очень немного на свете полных кавалеров «Шахтервской славы». А среди писателей и вовсе, вероятно, один. Это известный поэт, прозаик, публицист из донбасского Первомайска Николай Тютюнник, который всеми своими человеческими качествами и творчеством подтверждает известную истину: талантливая личность талантлива во всём, и в житейских отношениях, и в работе, и в литературе. Как всякий сильный, крепкий человек, Николай Григорьевич – добродушный, улыбчивый и доброжелательный, наверное, потому и друзей у него много, и я горжусь, что нахожусь в их числе. А как автор – он, безусловно, уже вошел в историю украинской литературы своим романом в стихах «Маруся Богуславка», отмеченным и читательской любовью, и многочисленными наградами. Накануне юбилея мы поговорили с писателем о жизни, о творчестве, о литературе. Но вначале – биографические данные.                                          

Из досье:

Николай Тютюнник родился в 1949 году в селе Банкино Воронежской области. Его деду по ошибке добавили в паспорте к фамилии «Тютюнник» суффикс «ов». В таком виде фамилия досталась потомкам. Однако в литературном творчестве Николай Григорьевич подписывается как Тютюнник. В пятилетнем возрасте переехал с семьей в Первомайск Луганской области. С 15-ти лет (с перерывом на службу в армии) работал на шахте имени Менжинского — проходчиком, горным мастером. С 1988 года – член Национального союза писателей Украины. Автор более сорока книг стихов и рассказов, поэм и повестей, а также прозаических и поэтических романов − как на украинском, так и на русском языках. Автор сотен публикаций в литературных журналах и альманахах Украины, России, Белоруссии, Германии, Греции, Болгарии, Польши, Австралии, США, Канады… Лауреат многих литературных премий, среди которых международная премия имени Гоголя «ТРИУМФ», международная премия имени. Даля, международная премия фонда Воляников-Швабинских Украинского Свободного Университета (США), всеукраинская премия  имени Симоненко, премия МСП имени Шевченко, премии имени Гринченко,  Чернявского, Горбатова, Стаханова, «Свой вариант», «Золото переводов». Лауреат Международного литературного конкурса имени Николая Рубцова «Звезда полей». Многолетний руководитель литературного объединения имени Горбатова, соучредитель премии имени Горбатова. Региональный редактор Международного литературного журнала «9 Муз» (Греция). Член Славянской литературной и артистической Академии (Болгария).

За безупречный шахтерский труд награжден Почетным знаком «Шахтерская Слава» всех трёх степеней, Почетный гражданин города Первомайска.

ОТ ДВОРОВЫХ ПЕСЕН ДО ПОЭЗИИ СУДЬБЫ

— Анциферов, Погромский, Шутов, Мостовой, Медведенко, Нечипорук… Их всех с уважением называют шахтёрскими поэтами, и в этом ряду Ваше имя – на почетном месте. И, всё же, Вы – вероятно, шахтёрский поэт более по судьбе, а не по творчеству. Ибо в Вашем творческом багаже – исторические романы в стихах и прозе, лирические стихотворения и поэмы, поэтические переводы, книги рассказов, зарисовок, миниатюр. Диапазон Вашего творчества разнообразен, а шахтёрская суть проявляется в нем широтой характера и души, готовностью к жизненным испытаниям, терпением и мудростью человека, прошедшего суровую школу одной из самых сложных и опасных профессий на земле. А с чего начиналось для Вас творчество? Когда пришло ощущение, что это – не просто увлечение, а судьба?  

Н.Т.: Наверное, всё началось с любви к литературе в семье. Уже в четыре года я знал на память несколько стихотворений Пушкина, а моя юная в то время тетя Оля пыталась научить маленького племянника самостоятельно читать книги.

Но против этого сразу же восставала бабушка: «Іще маленький! Голова болітиме». Голова не болела, а стихи впитывались и запоминались. Причем, как русские, так и украинские – Тараса Шевченко, Платона Воронько, Владимира Сосюры… В семье у нас одинаково легко говорили и на русском языке, и на украинском. Потому с детства  они для меня в равной степени родные. После переезда в Донбасс деревенское детство закончилось, и второй родиной для меня стал небольшой шахтерский Первомайск, где я и пошел в школу.

Учился, как говорили, легко и охотно: на одни пятерки. С удовольствием учил стихи и писал изложения. Любовь к поэзии не выветрилась и позже. Но, повзрослев, утратил интерес к другим предметам. А может, просто потянулся к озорным паренькам, с которыми было намного веселее, чем с чопорными отличникам. Будучи не по летам развитым, почти без всяких усилий и тренировок успешно толкал спортивное ядро, побеждая на соревнованиях. Вымахав к пятнадцати годам на 184 сантиметра, увлекался баскетболом, боксом… Появилась еще одна любовь − к гитаре.  Играл, пел дворовые песни, окрашенные блатной романтикой. Даже одну собственного сочинения. Тогда же впервые соприкоснулся с поэзией Сергея Есенина. Прочитал несколько страниц и просто обомлел от обилия образов, метафор и невероятной словесной красоты! И даже сейчас, практически на старости лет, не могу осознать: как он, по сути, еще мальчишкой, смог написать:

Не напрасно дули ветры, не напрасно шла гроза.

Кто-то дивным тайным светом напоил мои глаза.

Не менее поразила меня и есенинская поэма «Черный человек». Несколько дней ходил сам не свой. Хотелось с кем-то поговорить, посоветоваться. Может, я один такой дурачок? Но с кем, если друзья − одни озорники и хулиганы, вообще не читающие стихов. И тут вспомнил о дальней знакомой, уже студентке, отличнице.

− «Черный человек»? − переспросила она. − Конечно, читала. Ничего особенного…

И как же я был потом горд, когда со временем прочитал отзыв на эту поэму самого Максима Горького. «Взволновал он меня, − писал буревестник революции, − до спазмы в горле. Рыдать хотелось». Значит, и моё волнение было нормальным. Зачитывался тогда и другими поэтами: Тютчевым, Фетом, Майковым… Но даже в голову не приходило самому заняться стихами. Хотя потом учителя еще долго вспоминали мои сочинения. До призыва в армию успел поработать в шахте. Работа для сильных и смелых людей. В шахтёрский коллектив вписался тогда я легко. Потом была армейская служба в знойном Казахстане, близ озера Балхаш. Тогда еще не было уродливых взаимоотношений между старослужащими и молодыми воинами. Никто над нами не издевался. Хотя, конфликты случались, и мне, поднаторевшему в уличных разборках, пришлось сплотить земляков, чтобы дать понять тамбовско-рязанским  сослуживцам, что мы все-таки из знаменитого Донбасса и можем постоять за себя. За отличную службу меня поощрили «ранним дембелем». То есть отпустили домой раньше других. Дорога, как в песне, была длинной, а судьба представлялась счастливой и безоблачной. В принципе, так оно и было.  Отгуляли веселую свадьбу. Невеста, ставшая женой, ждала меня два долгих года, писала, практически, ежедневно. Ну, а семейная жизнь нуждалась в финансовой опоре. И я снова  опустился под землю. Но полюбившиеся книги не забывал. Был читающим шахтёром. Но пока не пишущим.

СКВОЗЬ ИЗДАТЕЛЬСКИЕ ТЕРНИИ К ПИСАТЕЛЬСКИМ БУДНЯМ

— «Помню, как по команде «Отбой» – засыпал я, довольный судьбой, потому что служил стране, и светилась звезда в окне, потому что, как ни ряди –  жизнь была ещё вся впереди». Счастливая судьба, позади  – школа, армия, работа, женитьба… Впереди вся жизнь. Но было что-то ещё, что, видимо, не давало покоя, требовало самореализации, притягивало к перу и бумаге. Как развивались писательские способности? Ведь не зря говорят, что настоящими литераторами становятся, невзирая ни на что и вопреки всему. Как это происходило у Вас?

Н.Т.: Хорошо помню, как впервые возникло желание взяться за перо. Слушая по радио поздравления с Днем учителя, решил написать рассказ и посвятить его своей первой учительнице, Анне Дмитриевне Козыревой. Минуя местные редакции, сразу же отправил в столицу, в солидный журнал. Как и следовало ожидать, не приняли: слабоват, рыхловат…

Но настоятельно советовали не опускать руки, писать дальше. Видно, заметили какое-то зерно. Вновь помог характер! Чтобы я опустил руки и не добился своего? Никогда! Писал и переписывал, читал и пытался понять суть волшебства хорошей прозы. Первый удавшийся  рассказ назывался «Дед Мороз». Его опубликовал журнал «Советский шахтер», выходивший тогда в Москве. Рассказ также принес мне победу в областном литературном конкурсе, а через два года открывал мою первую книжку прозы «У реки Лугани». Какая это была радость! Просто нет слов! Книжка небольшая, зато тираж целых пятнадцать тысяч! Разве можно сейчас о таком мечтать? А уж когда получил из Москвы довольно приличный гонорар, то ощутил громадный прилив гордости и счастья. Писатель! Теперь я постоянно писал все новые и новые рассказы, совмещая это с работой шахтёра. Было нелегко! Но интересно и увлекательно. К тому времени я уже входил в бюро областного литературного объединения имени Владимира Сосюры. Издание моей книги взбудоражило тогда буквально всех. Как сумел? Как пробился? Сейчас трудно поверить, но для издания в те годы своего сборника сначала требовалось положительное редакционное заключение (редактор мог сразу отфутболить!), затем две-три внутренние рецензии литературных мэтров, и, если, в конце концов, автор дотягивал рукопись до необходимых требований, его могли поставить в план редакционной подготовки. Могли! А могли и  не поставить. Но если уж  повезло, то годика через два-три (четыре, пять и т. д.) можно было дождаться выхода своей книжки. Маленькой, урезанной, но такой долгожданной и дорогой! У меня секретов не было. Просто на мою рукопись были очень добрые, благожелательные рецензии писателя-фронтовика Степана Бугоркова и выдающегося прозаика, автора исторических романов об Иване Грозном − Валерия Полуйко. До конца дней буду благодарен этим замечательным людям!

Следующий сборник рассказов «Случай на «Северной» принес новую радость: 28 октября 1988 года в Киеве меня приняли в Союз писателей СССР. Этого дня я с нетерпением ожидал несколько месяцев. Сначала была приемная комиссия в Луганске, потом – в Киеве. В случае положительного решения в тот же день должны были прислать поздравительную телеграмму. И вот, помню, сижу, жду с самого утра. Ни пить, ни есть не хотелось. Почти лихорадило. Неужели не наберу баллов? Уже и вечер. Стемнело. В который раз подходит жена, не понимая, что со мной происходит. Вдруг, слышу, − подъехала машина. Через пару минут − звонок в дверь.  «Вам телеграмма!» Жена, Людмила, расписывается, передает мне заклеенный трубочкой листок бумаги. Беру, боясь выдать дрожание рук. Снова сажусь за стол, разрываю. «Шановний Миколо Григоровичу! Президія Спілки письменників України сердечно вітає Вас  з прийняттям…»  Не дочитав, отдаю листочек и закрываю лицо руками.  Жена и дети перепуганы. Наконец слышу голос Люды:

− Ну что ты?..  Радоваться же надо…

А у самой тоже в голосе слезы. И я, конечно, радовался. Целую неделю. Потом все стало привычным. Даже эта моя принадлежность к когорте профессиональных писателей. А что, − могу не работать, а стаж будет идти. И пенсия будет назначена, как и всем трудолюбивым людям. Но только вот кушать-то что будем? Впрочем, на ту пору я уже простился с шахтой, перешел работать в редакцию городской газеты. Еще не зная, что в будущем буду ее возглавлять. А потом, перейдя на вольные хлеба, стану собственным корреспондентом областных и республиканской газеты. Но до этого предусмотрительно обеспечил себя шахтерской пенсией, проработав под землей целых семнадцать лет.

ОТ ЗАВИСТИ НИКТО НЕ ЗАСТРАХОВАН

— «У зависти и корень, и язык длинней, чем у степного сорняка. Привык к успеху ты, иль не привык – но с завистью знаком наверняка. Она тебя уколет побольней. Ведь ей известно все, всегда, про всех… И, все же, если нравишься ты ей, то это значит, ты обрел успех». После бурного старта у Вас продолжался постоянный процесс «набора писательской высоты». Выходили книги, пришло читательское признание. А вместе с ним, наверняка, и проявления ревности коллег. Но главное – был написан роман в стихах, принесший настоящую славу и известность… 

Н.Т.: Еще работая в шахте, я начал писать роман «Черные метели». Разумеется, о шахтерах. Но так увлекся, что вместо одного романа написал целых четыре, объединенных одним сюжетом, одной идеей, одними героями. Стало бать, получилась романическая тетралогия под общим названием «Лугари».

Потом это произведение принесет мне две литературные премии: имени Алексея Стаханова и имени Владимира Даля. Награды я никогда не рассматривал, как самоцель. Говорят, что настоящему художнику всегда свойственно сомневаться. А мне, не скрою, хотелось бы видеть себя в ряду настоящих. Во всяком случае, сомнения не покидали меня никогда. И лишь благодарные отзывы друзей и читателей да такие вот литературные награды способны рассеивать на время сомнения относительно ценности написанных книг. Но наибольшую радость, наибольшее удовлетворение, конечно, принес исторический роман в стихах «Маруся Богуславка». Ни одно мое произведение не имело такого успеха, столько добрых откликов практически со всей Украины и даже из-за рубежа. Отзывы на «Марусю» занимают двадцать страниц книжного текста. И продолжают поступать по сей день. На презентации этой книги я прочитал свое четверостишие:

Я не знаю, що там далі буде, та не варто навіть ворожить:

Я умру. Бо всі ми смертні люди.  А моя «Маруся» буде жить.

Роман был отмечен четырьмя Всеукраинскими и Международными литературными премиями. В том числе, из Нью-Йорка. Он принес много новых замечательных друзей. Но в то же время расстроил отношения с некоторыми из прежних. Как мне кажется, не вынесшими такого моего успеха. Вот что о подобной ситуации я прочел  в записных книжках Константина Воробьева, автора честнейших произведений о Великой Отечественной войне:

«Вначале горячее поощрение: в тебя не очень верят. Затем ирония: «неужели всерьез думаешь о себе?» После: «мы его вытащили, он бы так и продолжал торговать дегтем». Предпоследнее: обида, учет каждого твоего шага, предположение о твоем мнимом богатстве, подозрение в аморальности, самоуверенности, пьянстве, пижонстве, эгоистичности, скупости. Словом: рьяная зависть… А надо: послать всех, особенно тех, кто тебя «вытащил», к такой матери, ибо «вытащил» себя ты сам, и написал такое, которое повергнет твоих «друзей» в состояние удивленного, молчаливого, тайного или явного я». Только тогда, по мнению Константина Воробьева, все поверят в тебя. После «Богуславки», продолжая ту же тему козацкой славы и козацкой вольницы, написал еще два исторических романа в стихах, издав их в 2017 году под одной обложкой.

ПИСАТЕЛЬ СВОБОДЕН ВЕЗДЕ. НО СВОБОДЕ НУЖЕН МИР

— «Делюсь с друзьями, отдаю врагам, забывая, что есть красный свет. «Аз воздам»… Ну, конечно, «Аз воздам», Даже, если «на нет суда нет». Рукописи горят, как города, память беда выжигает дотла. Есть вопросы, и на них, как всегда, вместо ответов – лишь бла-бла-бла». Ответы на свои вопросы мы ищем всю жизнь, и не факт, что находим, несмотря на то, что большинство написанных книг посвящены именно этому – поиску истины. Как жить? Почему всё так происходит7 Почему ссорятся, враждуют близкие люди, народы, страны… Время не дает ответов. Но время дарит друзей и книги. И с ними жить немного легче… Много ли друзей подарила литературная судьба? Что и кто вспоминается сегодня?

Н.Т.: За многие годы профессиональной работы в литературе я побывал делегатом на многих проходивших в Киеве съездах Национального союза писателей. С большим интересом и по-доброму общался со многими маститыми коллегами, а еще с большим удовольствием с теми, кого помню еще по Всеукраинскому совещанию молодых литераторов, где и зародилась наша дружба. Искренне радуюсь их успехам, каждой присланной ими книге. Не сожалею ли я, что в юности не сделал даже маленькой попытки зацепиться в Киеве или, допустим, в Харькове? Кто его знает. Писатель свободен везде. Для его работы необходим только стол да чистый лист бумаги или клавиатура с монитором (учитывая сегодняшние реалии). И мир, конечно. Но! Возможностей у тех, кто живет в столицах, конечно, больше. Возможностей издаться, опубликоваться в журналах или альманахах. Хотя, мои произведения и так не отвергаются, спасибо редакторам. Запомнились слова Владимира Яворивского: «Колю, твоя «Маруся Богуславка» варта Шевченковської премії. Та хіба ж там, в Києві, ті хлопці пропустять?» Да я об этом и сам знаю. Если даже ученому с мировым именем, профессору  Анатолию Погребному удалось стать лауреатом этой премии только со второй попытки, что говорить об авторе из периферийного Донбасса…

А вспоминается мне ещё такой случай. Проработав несколько лет под землей и уже начав печататься в газетах и журналах, я решил распроститься со своей нелюбимой подружкой-лопатой и окончить для начала, хотя бы, горный техникум. Крепко побаивался тогда экзамена по математике. И, все же, сдал! Поступил и приехал на первую сессию. Сижу в аудитории, о чем-то размышляю, почти не слушая преподавателя по технической механике. И вдруг улавливаю знакомые слова: «Вороной прощался с белым светом…» Преподаватель, сделав паузу, решил поделиться с аудиторией знанием современной литературы о шахтёрах. Постой-постой, да это же моя «Баллада о Вороном», небольшое произведение, написанное верлибром! Выслушал до конца, не зная, — признаться ли в авторстве или не стоит. Может, и не признался бы, но меня тут же расшифровал однокурсник Володя Разумов, с которым мы работали на одной шахте.

– А вы знаете, что автор этой баллады, находится в этой аудитории?!

Вот так бывает. Несколько лет не решался я поступить в этот техникум, боялся экзамена по математике, и все эти годы уважаемый преподаватель использовал в качестве учебного материала мою балладу о работавшей под землей лошади. Большим знатоком теормеха я не стал. Но с преподавателем мы подружились. Спустя несколько десятилетий я написал полновесный рассказ о ставшем для меня дорогим Вороном, и он «проскакал» по многим журналам Европы, Азии, Австралии и Америки, нигде не получив отказа в публикации. Там же, в техникуме, я узнал о стахановском поэте Викторе Мостовом, с которым позже меня познакомил Анатолий Романенко. Сколько прошло лет, но по сей день помню наше знакомство, которое переросло в настоящую, верную дружбу. Виктор не только замечательный лирический поэт, с необыкновенно ранимой душой, но и глубоко порядочный человек, уважающий чужое мнение, чего не достает многим из нас в это очень непростое время… Назвав одного из своих близких друзей, не могу не вспомнить и Николая Малахуту, который первым из литераторов протянул мне руку помощи и поддержки, пригласил на заседание областного литературного объединения имени Сосюры, с грустью вспоминаю близкого друга и редактора моих книг Леонида Стрельника, необыкновенно талантливого поэта, скромного, с чистейшей душой человека… А какие теплые и задушевные литературные встречи проходили в домике Даля, где одно время размещалась областная организация союза писателей. Не зря говорят, что прошлое живет в наших душах и сердцах.

«ВСПОМИНАЮ ОБЛОЖКИ ПРОЧИТАННЫХ КНИГ»…

— «Вспоминаю обложки прочитанных книг – слышу эхо, которого нет. Вижу их, словно лица ушедших родных, словно окон не гаснущий свет. И, как будто страницы сквозь память летят, и счастливые лица видны… Это «время вперёд» или «время назад»? Это книг не забытые сны»… Какие книги привлекли Ваше внимание в последнее время? Кто из литераторов, на Ваш взгляд, определяет уровень писательского мастерства, объединяя глубину мыслей и искренность чувств с читательской популярностью?

Н.Т.: Если говорить о книгах, которые захватили меня не с первой страницы, а с первой строчки, то это «Солодка Даруся» Марии Матиос и «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева. С таким же упоением читал в молодости отечественных и зарубежных классиков. Не могу не отметить романы Василя Шкляра, а также исторические повествования Валерия Полуйко. Эти книги не залеживаются в книжных магазинах и на библиотечных полках. Вообще, талантливых писателей в Украине немало. Среди них и мои земляки, два Николая —  Ночовный (его роман «Золото Леонтовича» прочитал с интересом и удовольствием) и Малахута, Виталий Свиридов, Сергей Кривонос, киевляне Ирэн Роздобудько, Алексей Курилко, Юрий Макаров… Продолжать называть имена можно долго. Возвращаясь к прочитанным недавно книгам, вспомню прекрасный сборник ESSE_ликов Сергея Чиркова «Хто у класики крайній», где столько знакомых и даже дорогих имен современных литераторов, встречи с которыми наш земляк-луганчанин мастерски описал в своих коротеньких новеллах. Читаешь, вспоминаешь… С таким же удовольствием прочел недавно воспоминания Михаила Слабошпицкого «Протирання дзеркала». Такие вещи хочется читать и перечитывать.

А вот о тех, кто определяет уровень современной литературы, скажу так. Для меня таковыми были и остаются незабываемые Григор Тютюнник, Павло Загребельный, Анатолий Димаров, из российских Виктор Астафьев, Федор Абрамов, из белорусских Василь Быков…  Ну, и конечно, ныне здравствующая гениальная Лина Костенко. Как видите, никаких неожиданных имен.

— Еще не так давно авторская известность определялась журнальными публикациями. Появление произведения в «толстом» журнале — это был своеобразный «знак качества». Судя по всему, сегодня литературные журналы утратили совё влияние. Или это не так? Как Вы считаете?

Н.Т.: Слов нет, даже наиболее популярные и любимые читателями журналы теряют и тиражи, и популярность. Некоторые вообще не смогли противостоять рыночной стихии, закрылись. Очень уважаемый мной «Київ» продолжает выходить, но это стоит огромных трудов его главному редактору Теодозии Заривне! Хорошо, что продолжает радовать читателей «Радуга», по-моему, старейший украинский русскоязычный журнал. И это тоже лишь благодаря героическим  усилиям редакционного коллектива. Аналогичная ситуация и в других городах и постсоветских странах, в той же Москве… Не думаю, что причина этого в редакциях, в их недоработке или подборе неинтересных авторов. Пик популярности журналов припал на конец 80-х годов, как мне помнится, минувшего столетия, когда к нам вернулись десятки забытых и ранее запрещенных писателей, соперничать с которыми стало далеко не просто. Но потом жизнь резко изменилось, людям стало не до журналов, пришли лихие 90-е со своими реалиями, которые не могли предвидеть даже писатели-фантасты. Тем не менее, я искренне рад каждой журнальной публикации, будь это «9 Муз» или «Свой вариант», «Новый континент» или «Литературные страницы», «Знаки» или «Литературная Канада»…

— «Успех, богатство, барыши – всё отнимает часть души, рождая странный иногда итог: добро без доброты – как без молитвы Бог»». Как Вы считаете, почему человечество не прислушивается к добрым советам, не вчитывается в мудрые книги, не следует морали, в конце концов?

Н.Т.: Вопрос всеобъемлющий и отчасти риторический. Существует мнение, что сказанное в наше время Слово игнорируется человечеством, хотя с библейских времен учило добру и милосердию. Ну, так и Священное Писание, похоже, доходит сейчас далеко не до всех, хотя давно уже стало доступным, практически, каждому. И если Божье Слово с трудом проникает в сознание людей, то что говорить о написанном простыми смертными, коими мы все и являемся. Но я всё равно надеюсь на то, что добро, даже не будучи с кулаками, должно побеждать зло. Рано или поздно.

«Жизнь продолжается, даже когда очень плохо. Кажется — вот оно, время последнего вздоха. Кажется, кажется, кажется… Но вдруг, нежданно ёжик судьбы выползает из злого тумана, И открываются новые, светлые двери… Так не бывает? Не знаю. Но хочется верить». Хочется верить в справедливость, в счастье, в доброе слово и в мирное небо. Ведь это так просто. И так сложно. Об этом говорят люди, об этом они мечтают. И об этом пишут писатели. Слово Николая Тютюнника – тоже об этом. Так хочется, чтобы его прочитали, услышали. Ведь смыл творчества – именно в этом. И Маруся Богуславка тоже думала и мечтала об этом. А как иначе?

Владимир Спектор

Источник: