Елена САЗАНОВИЧ

135 лет назад ушел из жизни Николай Гаврилович Чернышевский. На мой взгляд - первый авангардист, модернист, сюрреалист русской литературы, хотя он бы со мной не согласился.Он считал себя реалистом..."Что делать?" Этот вечный вопрос встает перед каждым из нас каждый день. И ответ на него может определить судьбу человека…

Личность Чернышевского - это явление века. Мировоззрение Чернышевского - это открытие века. Роман Чернышевского - это откровение века. И подвиг. Подвиги совершают не только на войне. Их совершают и в искусстве тоже. Очень, очень немногие. Но извечный вопрос «что делать?» задают все писатели. И только избранные отвечают на него. По-своему. Или не отвечают. Как Чернышевский….

 Мое эссе 
"Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889)  Что делать?" 

В Петербурге всегда сыро. Даже когда жгучее солнце. Даже когда вызывающая духота. Все равно ощущение: вот-вот затянется небо тучами. Вот-вот пойдет дождь. И зарядит, зарядит. Может быть, от этого в северной столице всегда немного грустно. И немного тревожно.

Впрочем, в то далекое утро, 19 мая 1864 года, Петербург был городом, каким ему и предложено быть судьбой. Туманным, ветреным. Слезливым от мелкого дождя. Мрачным от густой мглы. Атмосферным. Декоративным. Интеллигентным. Городом для философов. Одного из которых обязательно должны привязать к столбу позора.

Декорации продуманы до мелочей. Мытнинская площадь. Промокший дощатый помост эшафота. Высокий черный столб с цепями. На эшафоте - промокший сухощавый человек. Струйки дождя стекают по бледному лицу. Сползают под воротник пальто. Холодно… как холодно… А ведь это – месяц май. Впрочем, не все ли равно, какой месяц и какая погода. Если так холоден этот мир. Сквозь затуманенные очки трудно философски смотреть на этот мир. А, возможно, наоборот. Затуманенным он выглядит более философичным. И, как ни странно, более понятным и простым.

Театральное действие началось. Началась гражданская казнь над Человеком. Возможно, самым интеллигентным из всех интеллигентов России XIX века. Самым политичным из всех политиков России XIX века. Самым мыслящим из всех мыслителей России XIX века. И очень, очень порядочным. Казнь над Николаем Гавриловичем Чернышевским. Величайшим писателем, общественным деятелем, просветителем, социалистом, революционером-демократом, ученым, публицистом.

На площади около двух тысяч с половиной человек. Нет, это не просто зрители, жаждущие хлеба и зрелищ. Это товарищи, единомышленники, соратники. Писатели, студенты, офицеры. Цвет русской интеллигенции. И, конечно, народ. Которому Чернышевский посвятил свою жизнь. И во имя которого он оказался у позорного столба… Декорации соорудили. А вот спектакль провалился. Да и актеришки, прислуживающие власти, оказались бездарными и безграмотными. Палач неуклюже сдернул шапку с подсудимого. А чиновник, заикаясь и кашляя, зачитал приговор. В итоге поперхнулся клеветой и промямлил "сацалических идей". По непроницаемому гордому лицу Чернышевского скользнула снисходительная улыбка. И в это время из толпы был брошен букет цветов.

И все же этот фарс состоялся. Чернышевского приговорили к 14 годам каторги и поселению в Сибири навсегда. За то, что своими "сацалическими идеями" повел молодежь за освобождение народа от рабства. Затем палачи грубо опустили его на колени, приковали железными цепями к столбу и над головой сломали саблю. И дождь пошел сильнее. И стало холоднее. Во всей и без того холодной России. И в толпе воцарилось молчание. Как и во всей и без того молчаливой России.

После окончания этого позорного для России спектакля, все ринулись к карете, на которой увозили революционера-демократа в кандалах. Только конные жандармы смогли успокоить людей. И вновь Чернышевскому были брошены цветы. Как победителю. А не побежденному. Кто-то закричал: "Прощай, Чернышевский!" Но его тут же перебили "До свидания, Чернышевский!" "До свидания-я-я-я!!!" Эхо пронеслось по всей толпе. Эхо пронеслось по всей стране. "До свидания, Чернышевский!"

"До свидания!"… Свидание не состоялось. Через двадцать лет после возвращения из Сибири, где он прожил 20 лет, в родной Саратов он умер через 5 месяцев. И все-таки получилось "Прощай, Чернышевский!" И как несправедлив этот мир. И о какой справедливости речь, если такой же гражданской казни был подвергнут Мазепа, которого Петр Первый наградил орденом Иуды (изготовленным в единственном экземпляре) за измену России. И декабристы, самая передовая часть русского дворянства, боровшаяся за процветание России. О какой справедливости речь, если к позорному столбу приковали Салтычиху, садистку и убийцу крепостных. И Чернышевского. Благороднейшего борца против крепостничества.

Да уж. Воистину легко смешать добро со злом. Черное и белое. Впрочем, это всегда кому-нибудь нужно. Точнее - выгодно. Как и выгодно было в 90-е годы ХХ века вторично устроить ему "гражданскую казнь", опозорив и оплевав его имя. Увы, его руки в кандалы уже невозможно заковать. Хотя бы - с удовольствием!.. А в «нулевые», когда общество начало медленно, мучительно, но верно идти к справедливости, эти "борцы за демократию" вдруг суетливо делают Чернышевского "своим" - борцом против нынешней власти. Таковы изощренные, уродливые методы нынешних демократов.

Хотя истинными демократами были и остаются Чернышевский и его последователи. И эту историю не переписать. Как не предотвратить гражданскую казнь над новыми мазепами и салтычихами. Чернышевские исключаются.

Как-то Иван Сергеевич Тургенев справедливо заметил: "Все истинные отрицатели, которых я знал - без исключения (Белинский, Бакунин, Герцен, Добролюбов, Спешнее и т. д.), происходили от сравнительно добрых и честных родителей. И в этом заключается великий смысл: это отнимает у деятелей, у отрицателей всякую тень личного негодования, личной раздражительности. Они идут по своей дороге потому только, что более чутки к требованиям народной жизни".

По своей дороге шел и Николай Гаврилович. Как можно быть счастливым, если вокруг столько несчастных. И есть один способ стать счастливым - осчастливить всех. Утопия? Возможно. И все же. Значит и религия - утопия? Страдания за ближнего - утопия? Готовность принять муки за всенародное счастье - утопия? Вера в справедливость, добро, правду - утопия? Или все же - порядочность и благородство?

Кстати, великий "отрицатель" Николай Чернышевский был из потомственной семьи священников. Отец, оба деда и прадед - все священнослужители. А сам Николай стал революционером. Посвятив себя священному делу. Сделать мир лучше. Он всю жизнь доказывал, что веры в гармонию мира мало. Нужно за гармонию мира бороться. Вот такое соединение веры и борьбы. Гармоничное соединение. Даже если это утопия.

Начитанный, дерзкий, глубокий. Он знал латинский, греческий, еврейский, французский, немецкий, польский, английский, персидский. Воистину - интернациональное мышление. Особенно если великие книги можно читать в подлиннике. Воистину - заработанное право не просто изучать этот мир, но и учить этот мир…

После окончание Петербургского университета он стал старшим преподавателем в Саратовской гимназии. Затем преподавал в кадетском корпусе в Петербурге. Любовь прогрессивной молодежи к нему была безграничной. Ненависть властей - безразмерной.

Защита его диссертации становится настоящим событием общественной жизни. Как и его публицистика в журнале "Современник", где он возглавлял политический отдел. Ох уж эти "сацалические идеи"! Они уже давно поперек горлу властям. И давно их пора схватить за горло. Чтобы задушить "сацалическую" песню буревестников. Схватили. "Современник" временно закрыли. Чернышевский и со товарищи арестованы. В руках суда - ни одного достоверного материала для законного осуждения. "А судьи, кто?" Известно. Беззаконие. Чернышевского судили только за то, что он был... Чернышевским. Ни больше и не меньше. Нет, пожалуй, больше. К позорному столбу пригвоздили всю передовую Россию. Всю прогрессивную мысль. И веру. Даже если тогда она называлась атеистической.

Шекспировское: быть или не быть? И очень русское: что делать? За четыре месяца в одиночной камере Петропавловской крепости Чернышевский написал роман "Что делать?" Роман тут же опубликовал журнал "Современник" (цензоры проспали или не читали). И тут же номера «Современника» были изъяты. Роман в рукописи разошелся по всей стране и был подобен взрыву. Взрыву сознания.

«О романе Чернышевского толковали не шепотом, не тишком, - но во всю глотку в залах, на подъездах, за столом г-жи Мильбрет и в подвальной пивнице Штенбокова пассажа. Кричали: „гадость“, „прелесть“, „мерзость“ и т. п. - все на разные тоны… » ( Н.С. Лесков) «Для русской молодежи того времени она [книга „Что делать?“] была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем…» (П.А. Кропоткин)

В Женеве роман переиздавался пять раз (на русском языке) русскими эмигрантами. Затем был переведен на польский, сербский, венгерский, французский, английский, немецкий, итальянский, шведский и голландский языки. Воистину интернациональное мышление. Как того и хотел Чернышевский…

Вообще-то это очень своеобразные роман. Слишком своеобразный, чтобы не стать гениальным. Пожалуй, парадокс в том, что сам автор называл его реалистичным. Да, заявленные приемы критического реализма и революционного романтизма, неожиданно впервые породили самый не реалистичный роман. Первый опыт постмодернизма в России. Или первый неореализм вообще? Или гармоничное их сочетание. Тогда таких терминов еще не было.

Да и сам Чернышевский, вряд ли бы согласился с этим. Он считал себя человеком, родившемся вовремя. В реалистичное, слишком реалистичное время. И, возможно, он впервые ошибался. Да, для своего времени он сделал все возможное и невозможное. Но как писатель-художник он гораздо перешагнул время. Недаром его обожал советский авангардист Маяковский. Поэт мысленно часто разговаривал с Чернышевским. Часто спрашивал у него: что делать? Перед самой смертью он в очередной раз перечитывал "Что делать?". Нашел ли ответ Маяковский? Нашел ли ответ Чернышевский? Наверное, если бы было все так однозначно и просто, мы бы до сих пор не спрашивали: что делать? Что?..

Удивительно, но это роман о любви. О любви мужчины и женщины. О любви к Родине. О любви к будущему, которое обязательно случится прекрасным. И все же... Этот роман настолько завуалирован, настолько эзопов и настолько недосказуем, как туман, окутывающий утренний Петербург. Нет, не только потому, что писатель его сочинял в тюремных застенках под пристальным оком жандармов. Что некоторые места до сих пор не расшифрованы. Все гораздо сложнее. И глубже. Насколько сложен и глубок этот роман.

Иногда кажется, если бы автор был на свободе. И на веранде своего дома писал... Или в чистом поле... Он все равно бы обозначал символы. В этом и суть, и тайна, и талантливость этого произведения. Ведь Чернышевский писал и для будущего. Прекрасно зная, что и в будущем... в общем-то человек будет таким же. Увы. Он был умница, Чернышевский.

Если бы существовал такой жанр «игра», то этот роман можно было бы запросто к нему причислить. Роман-игра. Писателя и читателя. Писатель бросает вызов читателю, подсмеиваясь над ним, иронизируя над ним. Полемизируя с ним о своих любимых благородных героях: "Нет, друзья мои, злые, дурные, жалкие друзья мои, это не так вам представлялось: не они стоят слишком высоко, а вы стоите слишком низко…"

Только глупый читатель может обидеться на автора. Умный все поймет. Ирония - вот его литературный прием. Вот способ донести, что идеализировать героев своих романов можно и нужно. Сколько угодно. И даже нарочито и вызывающе "невозможные" "новые люди": Рахметов, Лопухов, Кирсанов, Вера… Вера Павловна...

Первая, создавшая коммуну, первые швейные мастерские. Первая, заявившая о правах женщин. И свободе для женщин. Конечно, где-то далеко-далеко, во Франции маячила личность прекрасной Жорж Санд. Но за спиной Веры Павловны стоял русский Чернышевский. Какая редкость! Мужчина, который хотел уровнять женщину с собой. На это способны только настоящие. А ведь это еще XIX век...

Самый главный герой романа «снимается в эпизоде». Ну, конечно, Рахметов. Уникальный герой. Которого обожал автор. "Высшие натуры, за которыми не угнаться мне и вам, жалкие друзья мои, высшие натуры не таковы. Я вам показал легкий абрис профиля одной из них: не те черты вы видите…" "Я знаю о Рахметове больше, чем говорю…" Конечно, конечно больше.

Парижская коммуна, итальянские карбонарии. Жанна д'Арк, Джордано Бруно, Мор и Кампанелла, Сен-Симон и Фурье… Их образы до сих пор не разгаданы. Они как и Чернышевский знали о мире гораздо, гораздо больше. И их слова во многом до сих пор зашифрованы. "Особенные люди". Они могли подвергаться чудовищным пыткам. Их загоняли в "крокодильи ямы". Взвивался костер, превращая их в пепел. И они выживали. Как Рахметов, который сознательно подвергал свое тело физической боли. Но дело не в физиологии. Они просто тренировали свой мозг, свое сознание. И, безусловно, главным для них была - вера. Так выдерживали и потом, спустя век, в Великую Отечественную. Благодаря вере.

Так еще мы обязательно выдержим. Если поймем: "Что делать?" Даже безответно.

Ленин резко ответил меньшевику Валентинову на его пренебрежительный отзыв о романе. Любимом романе вождя. "Он меня всего глубоко перепахал. Когда вы читали "Что делать?" Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам пробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда негодное, поверхностное чтение. А вот после казни брата... Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные произведения не имеют..." Только гениальные.

Если бы был такой жанр в литературе «спектакль». Этот роман бы в него вписался. Роман-спектакль. И великий социалист на подмостках, на коленях, прикованный к позорному столбу. Непроницаемый гордый взгляд. В будущее. Холодные струи дождя, проникающие через пальто. Холодно. Как во все Петербурге. Туманном и философском. И не всегда милосердном. Петербурге. И публика. Можно гнилые помидоры, а можно - цветы. Конечно, букет красных роз. От свободных женщин XIX века. К ногам Чернышевского.

Что делать? Этот вечный вопрос встает перед каждым из нас каждый день. И ответ на него может определить судьбу человека…

Личность Чернышевского - это явление века. Мировоззрение Чернышевского - это открытие века. Роман Чернышевского - это откровение века. И подвиг. Подвиги совершают не только на войне. Их совершают и в искусстве тоже. Очень, очень немногие. Но извечный вопрос «что делать?» задают все писатели. И только избранные отвечают на него. По-своему. Или не отвечают. Как Чернышевский… Как и другие писатели, которые потрясли мир.