«Мой Чехов»

Виктория Токарева

Наши классики — Лев Толстой, Федор Достоевский, Антон Чехов.

 

С кем из них я сегодня хотела бы встретиться и поговорить?

 

Лев Толстой — учитель жизни. Он привык, что к нему толпами шли ходоки, и он внушал им свои истины. Наверняка повторялся. Истины не могут быть каждый день новые.

 

Я постеснялась бы встречаться с ним. Лев Николаевич меня бы подавлял своим величием.

 

Достоевский — игрок. Игромания — та же самая зависимость, что от алкоголя или наркоты. Это — болезнь.

 

Достоевский вытаскивал из глубины души, из ее больных слоев выковыривал человеческую гнильцу, клал на ладонь и внимательно изучал.

 

Гнильца есть в каждом, отсюда такой интерес к Достоевскому. Человеку интересна правда. А правда — это узнавание.

 

Восхищаясь могучим даром Достоевского, я не хотела бы встречаться с ним лично. Я направлена на позитив, хотя пристукнуть старушку топором иногда очень хочется.

 

Поклонники Достоевского забросают меня камнями. Я их пойму.

 

А вот к Чехову я бы помчалась. Есть что послушать, есть на что посмотреть.

 

Чехов — красивый. Он нравится мне физически, как мужчина. У него прекрасное лицо, одежда, душа и мысли.

 

Я старалась бы больше молчать, чтобы не сморозить банальность. Я бы только слушала и смотрела восторженными глазами и хотела бы сделать для него что-то полезное, например: вымыть полы, протянуть в коробочке антибиотики, «Сумамед» например. Тогда бы Антон Павлович жил еще пятьдесят лет, как его сестра Мария Павловна.

 

Сегодня туберкулез — не проблема.

 

И Пушкин бы выжил после дуэли — элементарная операция.

 

Писателем не становятся. Писателем рождаются.

 

Если бы можно было стать большим писателем в результате усидчивого труда, то классиков оказалось бы навалом. А их — единицы. Два-три классика на сто лет. А таких, как Пушкин, — никогда.

 

Зачем нужен писатель? Он помогает людям осмыслить жизнь вокруг себя. Во все времена люди сеяли хлеб, а кто-то один стоял и смотрел в небо. И те, кто сеял хлеб, кормили того одного, который смотрел в небо.

 

Откуда берется писатель?

 

Мне кажется, что Бог закладывает в кого-то дискету (выбор произвольный), и этот кто-то рождается с дискетой, но не знает об этом. Живет себе и живет, ничего не подозревая. Но вдруг в один прекрасный день происходит подключение к космической розетке. Дискета заработала. Это может произойти в любом возрасте. Писательница И. Грекова начала в пятьдесят лет. Татьяна Толстая — в тридцать семь лет. А я — в двадцать шесть.

 

В Сергее Довлатове писатель проснулся на зоне, где он служил в ВОХРе.

 

Как это случилось: прибежал охранник и сообщил, что «возле шестого барака кирная баба лежит». Все свободные охранники устремились к шестому бараку. Довлатов тоже пошел, хотя не сразу. Общение с кирной бабой написано без подробностей, просто указано, что он оцарапал себе щеку ее железной брошкой. Остальное можно домыслить.

 

Когда Довлатов вернулся, сел к столу и записал свое первое предложение к первому в своей жизни рассказу, в нем проснулся писатель. Как говорила Анна Ахматова, «когда б вы знали, из какого сора растут стихи».

 

В случае Сергея Довлатова именно из сора и грязи вырос его первый сборник «Зона».

 

Я — не критик, но для меня лично Довлатов — классик. Он сказал о своем времени самое важное и определяющее. Его герои страдают не меньше, чем герои Солженицына, но они «горят в более веселом аду».

 

О Довлатове можно сказать пушкинскими словами: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал».

 

Три позиции: чувства добрые, восславил свободу, милость к падшим. Все это представлено в творчестве Довлатова. При жизни он не мог пробиться к признанию, но его посмертная слава была ошеломительной.

 

«Народ собирается там, где что-то происходит, и никогда не собирается там, где ничего не происходит». Жванецкий.

 

Вся Россия кинулась читать Довлатова почему? Потому что здесь что-то происходит. Что именно? Большой талант, переходящий в гениальность.

 

Может быть, я преувеличиваю Довлатова. А может быть — преуменьшаю. Когда-нибудь он будет назван классиком вместе с такими именами, как Достоевский и Чехов.

 

Хочется рассказать еще об одном писателе, о его подключении к космической розетке. Это — Юрий Рытхэу. Его подключил к космической розетке Гоголь. Он был ушиблен Гоголем. Его ударило, как шаровой молнией. Я об этом уже рассказывала. Николай Васильевич Гоголь оказался с Рытхэу на одной волне. Это знакомство с Гоголем случилось в интернате, где учился Рытхэу.

 

Рытхэу захотел учиться дальше. После интерната он собрался в Ленинград (ныне Петербург), чтобы поступить в Ленинградский университет.

 

Пришел корабль. Рытхэу прибежал на корабль. Капитан спросил:

 

— Как тебя зовут?

 

— Рытхэу.

 

— Это фамилия, — догадался капитан. — А имя и отчество?

 

— У меня нет, только Рытхэу, и все.

 

«Рытхэу» в дословном переводе — «лишний». Его мать забеременела случайно и некстати, она не хотела нового ребенка, поэтому при рождении его назвали «лишний». Имя и отчество у чукчей не принято.

 

— Я не могу тебя взять на корабль, — сказал капитан. — Нужны полные данные.

 

Рытхэу заплакал и побежал к директору интерната.

 

— Что случилось? — испугался директор.

 

— Меня не берут на корабль, потому что у меня нет имени-отчества...

 

Рытхэу зарыдал безутешно.

 

— Возьми мое имя-отчество, — нашел выход директор. — Будешь Юрий Сергеевич.

 

Рытхэу вытаращил свои узкие глаза.

 

— А ты? — ошеломленно спросил Рытхэу.

 

В его представлении: директор отдает свое имя и отчество как свою индивидуальность. Отдаст, а сам с чем останется?

 

С тех пор появился Юрий Рытхэу, сначала студент, потом знаменитый писатель, единственный писатель-чукча. Может быть, не единственный, но лучший. Всемирно известный.

 

Мне было одиннадцать лет, когда мама прочитала мне рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда».

 

Маршак говорил: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель».

 

Моя мать была талантливым читателем, она слышала чужой талант, поскольку обладала внутренним слухом на настоящее.

 

Видимо, моей маме этот рассказ очень нравился. Она прочитала его так неравнодушно, что во мне что-то вздрогнуло и зазвучало. Герой рассказа — гробовщик Бронза. Бронза был талантливым скрипачом, а его профессия — делать гробы. Талант человека был задавлен грубой повседневностью. И сам Бронза стал грубым. Бытие определяет сознание.


 

Мой Чехов начинается с того периода, когда он написал «Скрипку Ротшильда». Свои первые рассказы Чехов писал под псевдонимом Чехонте. Это были короткие юморески, их проходят в школе, непонятно зачем. Настоящий великий Чехов начался гораздо позже, когда Антон Павлович уже болел и знал, что умрет. Видимо, это знание все обостряет в человеке. Происходит перекаливание лампы перед концом. Перед тем как перегореть, лампа накаляется до предела.

 

В роду Чеховых было проклятие: чахотка. Мужчинам она передавалась по наследству, а женщинам — нет. Те, кому удалось избежать (сестра Мария Павловна), жили почти до ста лет. А брат Антона Павловича Николай умер в тридцать лет. И сам Чехов тоже умер в сорок четыре года.

 

Его друг Игнатий Потапенко писал о нем: «А себя он не лечил вовсе. Странно, непостижимо относился он к своему здоровью. Жизнь любил он каждой каплей своей крови и страстно хотел жить, а о здоровье почти не заботился».

 

На то может быть несколько причин.

 

1. Чехов был врач и знал, что с чахоткой бороться бессмысленно, и не хотел обременять собой других людей. Тогда еще не было антибиотиков — и диагноз «чахотка» означал приговор.

 

2. Антон Павлович был фаталист. Надеялся на чудо. Человеческая психика так устроена, что человек отторгает от себя тяжелые мысли.

 

3. Профессия. Если голова забита мыслями о скорой смерти, не сможешь писать. Ни о чем другом не будешь думать.

 

Чехов происходил из низкого сословия. Его прадед был крепостным. Фамилия прадеда — Чех. Чеховыми они стали позже.

 

Отец имел лавку бакалейных товаров, заставлял сыновей торговать. Был скор на руку. Грубый, тяжелый человек. Антон рано познал отцовское хамство и жлобство и возненавидел эти проявления всей душой. «Я по капле выдавливал из себя раба», — пишет он. Что это значит? Не бояться, не унижаться, не приспосабливаться. Сохранять достоинство в любых обстоятельствах.

 

Известно его письмо:

 

«Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять следующим условиям:

 

1. Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя!

 

Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних...

 

2. Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом. Так, например, если Петр знает, что отец и мать седеют от тоски и ночей не спят, благодаря тому что они редко видят Петра (а если видят, то пьяным), то он поспешит к ним и наплюет на водку. Они ночей не спят, чтобы помогать Полежаевым, платить за братьев-студентов, одевать мать...

 

3. Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.

 

4. Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают... Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат.

 

5. Они не уничижают себя с тою целью, чтобы вызвать в другом сочувствие. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: «Меня не понимают!» или: «Я разменялся на мелкую монету! Я б...!!», потому что всё это бьет на дешевый эффект, пошло, старо, фальшиво...

 

6. Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомства с знаменитостями, рукопожатие пьяного Плевако, восторг встречного в Salon’e, известность по портерным... Они смеются над фразой: «Я представитель печати!!», которая к лицу только Родзевичам и Левенбергам. Делая на грош, они не носятся со своей папкой на сто рублей и не хвастают тем, что их пустили туда, куда других не пустили... Истинные таланты всегда сидят в потёмках, в толпе, подальше от выставки... Даже Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную...

 

7. Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой... Они горды своим талантом. Так, они не пьянствуют с надзирателями мещанского училища и с гостями Скворцова, сознавая, что они призваны не жить с ними, а воспитывающе влиять на них. К тому же они брезгливы...

 

8. Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплеванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт... Спать с бабой, дышать ей в рот... выносить ее логику, не отходить от нее ни на шаг — и все это из-за чего! Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот... не ум, выражающийся в уменье надуть фальшивой беременностью и лгать без устали... Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность, способность быть не... а матерью... Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае... Ибо им нужна mens sana in corpore sano (здоровый дух в здоровом теле). И т. д.

 

Таковы воспитанные...

 

Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пикквика и вызубрить монолог из «Фауста». Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда...

 

Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час... Поездки на Якиманку и обратно не помогут. Надо смело плюнуть и резко рвануть... Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать... хотя бы Тургенева, которого ты не читал...

 

...самолюбие надо бросить, ибо ты не маленький... 30 лет скоро!

 

Пора! Жду...

 

Все мы ждем...»

 

Это письмо должен каждый повесить перед глазами и выучить его наизусть как «Отче наш». Это письмо надо проходить в школе.

 

Мы советские и постсоветские «совки» тоже впитали в себя совковую рабскую мораль. Нам свойственно долготерпение, осторожность, страх перед начальством. Мы также самоутверждаемся — фотографируемся со статусными фигурами и ставим фотографии на видное место. Нам также свойственно подавлять слабого. Мало что изменилось за сто лет, которые прошли после смерти Чехова. И сегодня нам также необходимо по капле выдавливать из себя раба.

 

Чехов ненавидел пошлость. «Пошлый» в буквальном смысле — «обычный». Обыденность, скука — вот что убивает в человеке человеческое.

 

Разве это не современно? Разве Чехов не созвучен сегодняшнему дню?

 

Сестра Антона Павловича Маша была влюблена в Бунина. Можно понять: красавец, талант.

 

Но Бунин не откликнулся на ее чувства, поскольку Маша была из низкого сословия, а Бунин — дворянин. Это имело значение.

 

Революция стерла грань между сословиями. Более того, «их благородием» было опасно оставаться. Почетно быть рабочим и крестьянином-бедняком. Какое счастье, что Чехов умер в 1904 году и не дожил до 17-го. И не видел всего того мрака, в который погрузилась страна.

 

Однако новые веяния уже проникали в чеховское творчество: рассказ «Невеста», пьеса «Вишневый сад».

 

Лопахин покупает вишневый сад. Приходит время Лопахиных.

 

А кто он, этот Лопахин? Его дед был крепостным, как и у Антона Павловича. Деятельные Лопахины вытесняют вялых господ, которые ни на что не способны, а только сидят и разглагольствуют: «Многоуважаемый шкаф...»

 

Лопахин — новый русский, подобный тем, что пришли в 90-е годы после перестройки.

 

Лопахин не ждет, когда Раневская соберет свои пожитки и отправится в Париж к своему любовнику. Он начинает вырубать сад прямо при ней. Слышен стук топора. Лопахину некогда. Ранее он давал Раневской дельные советы: как спасти имение. Надо вырубить вишневый сад и сдавать участки в аренду. Но Раневская хваталась за голову: как можно вырубить вишневый сад? И что же? Она потеряла все и обрекла свою дочь Аню на полную нищету. Аня следом за Петей уходит в революцию. А мы, сегодняшние, знаем, что это такое.

 

Чехов испытывал к Раневской смешанные чувства: сочувствие, нежность, осуждение. Лично мне Раневская отвратительна: безответственная, жадная. Она несколько раз повторяет слугам: «Я дала рубль — это на троих». Забыли Фирса. Почему? Потому что для нее люди — мусор. Для нее важны только собственные интересы.

 

Чехов — поразительно современен. Главное, на что направлена его проповедь, — человеческое достоинство. Всегда, в любых обстоятельствах. И даже в минуту смерти.

 

Чехов был красив.

 

Молодой Чехов — просто прекрасен. Главное достоинство его лица — покой. Спокойное лицо с теплым, всепонимающим взглядом. Такие лица бывают у верующих, когда нутро не раздирают страсти. Он все понимает и принимает.

 

Известен роман Чехова с Ликой Мизиновой — красавицей с соболиными бровями.

 

Лика (Лидия) любила Чехова, а он любил ее, но тянул кота за хвост, медлил. Типичный мужской страх женитьбы. Он ее передержал, и Лика сбежала к Игнатию Потапенко. Произошло примерно то же самое, что в пьесе «Чайка». Лика послужила прообразом Нины Заречной. Потапенко — прообраз писателя Тригорина. Однако Тригорина Чехов списал немножко с себя. Вот слова Тригорина... «Нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы, топчу их корни. Разве я не сумасшедший? А как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: „Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева...“».

 

Что такое писатель? Раб своей профессии. Счастливое рабство.

 

Потапенко как таковой был посредственным писателем. Во всяком случае, до наших времен его книги не дошли.

 

Антон Павлович женился на Ольге Книппер — актрисе МХАТа. Почему на ней, а не на Лике? Лика была красивее и больше любила Чехова, чем Ольга Книппер.

 

Книппер вышла за Чехова по расчету. Она была любовницей Немировича-Данченко, который был каменно женат, и у Ольги не было с ним никаких брачных перспектив. Она вышла за больного Чехова, поскольку Чехов — имя и можно было крутить роман с Немировичем на равных. Он — женат, она — замужем. Никому не обидно. У Чехова никакого расчета не было. Он был немножко сноб. Ему льстило, что Ольга не просто молодая женщина, а талантливая актриса, яркая личность, это интересно.

 

Книппер оказалась неплохим менеджером. Пристроила Чехова к доходам театра, он имел акции.

 

В сорок четыре года Чехов выглядел как старик. Туберкулез делал свою разрушительную работу.

 

Антон Павлович не покидал Ялту, а Ольга не покидала Москву, МХАТ. Они писали друг другу письма. Письма полны дружеского участия, но это все равно — только письма.

 

Постоянно рядом с Антоном Павловичем находилась его сестра Маша. У Маши не было своей жизни, она жила жизнью брата. Он завещал ей почти все имущество и доходы от переизданий.

 

Став женой Чехова, Ольга не порвала с Немировичем-Данченко и практически не скрывала этой связи. Однажды они явились домой в пять утра. Увидев, что Чехов не спит, Ольга произнесла: «Ты не ложился, дуся? Тебе вредно». И вышла из комнаты, шурша атласными юбками. Антон Павлович посмотрел на сестру и сказал: «Умирать пора».

 

Умер он в немецком городе Баденвайлере. Поехал в Германию лечиться. Книппер отправилась с ним и, чтобы не терять времени, поставила себе зубы. Стоматология в Германии была лучше, чем в России. Как и теперь.

 

Я усматриваю в этом поступке равнодушие к Чехову. Если бы Книппер его любила, не могла бы ни о чем больше думать. Умирает любимый человек. Какие зубы?

 

Книппер, видимо, привыкла к мысли о скорой смерти мужа, и они с Немировичем просто ждали финала.

 

По воспоминаниям недоброжелателей, Немирович был бездарный и пустой как орех. А Чехов, даже умирающий, — это Моцарт.

 

Умирая, он произнес: «Их штербе». В переводе с немецкого: «Я умираю». Кто-то из биографов Чехова предположил: Чехов произнес, обращаясь к жене: «Ты стерва».

 

Это, конечно, неправда. Чехов был деликатным человеком и не мог позволить себе ничего подобного. Но биограф, видимо, не любил Книппер, и это можно понять.

 

Гроб Чехова везли из Германии по железной дороге в вагоне из-под устриц.

 

Критика усматривала в этом пошлость. Дескать, Чехов всю жизнь боролся с пошлостью и вот сам стал жертвой пошлости: вагон из-под устриц. Я считаю, что это суждение — глупость. Везли не Чехова, а его тело. А тело нуждается в холоде, равно как и устрицы.

 

Чехов писал в письме своему брату: «Хорош божий свет. Одно только нехорошо — мы. Как мало в нас справедливости и смирения. Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет... Работать надо... Главное — надо быть справедливым, а остальное все приложится».

 

Чехов всю жизнь выдавливал из себя раба, контролировал, воспитывал себя и в конце концов стал тем же, что и его герои — доктор Астров, дядя Ваня, Гуров из «Дамы с собачкой». Эти люди благородны, сдержанны. Астров бережет лес, Гуров впервые познает глубокое чувство. Для меня высшая похвала артисту и человеку — чеховский герой.

 

Станислав Любшин — чеховский герой, Алексей Баталов — чеховский герой, а Никита Михалков — нет. Никита Михалков щедро одарен природой, но он царь горы, Карабас-Барабас, хозяин жизни. А Чехов — совсем другой. Он и умер в середине жизни. Но как много он успел. В сущности, он успел ВСЁ. Он передал в мир месседж своей индивидуальности, подарил миру свое имя-отчество — Антон Павлович.

 

Чехов — мой мастер. Я у него училась и учусь до сих пор. Многие чеховские выражения вошли в мою повседневность. Например:

 

«Если бы Каштанка была человеком, она подумала бы: „Нет, так жить невозможно, лучше застрелиться“» («Каштанка»).

 

Я говорю это в тех случаях, когда мне что-нибудь активно не нравится.

 

«Ешьте, мамаша, не сумлевайтесь...» (рассказ «В овраге»).

 

Я говорю это гостям за обеденным столом.

 

«Уехали, уехали...»

 

Я произношу это в том случае, когда гости разошлись.

 

«Морщится, как кошка, которая с голоду ест огурцы на огороде».

 

«Просили тебя нюхать?»

 

Я не помню название рассказа, там кошка вскочила на стол и обнюхала всю колбасу. Хозяин заметил: «Просили тебя нюхать?» Казалось бы, ничего смешного, но сколько здесь чеховского...

 

«В человеке все должно быть прекрасно: лицо, и одежда, и душа, и мысли» — это стало классикой.

 

Мое поколение росло в эпоху дефицита. Ничего из одежды нельзя купить. Появился термин «достать». Достать — это результат усилий: куда-то побежать, успеть, протолкаться, встать на цыпочки, дотянуться и достать.

 

Идеологии было выгодно осуждать красивую одежду. Красивая одежда значила легкомыслие, доступность. А одежда для человека — составляющая достоинства. Дурная одежда унижает.

 

Сейчас в наши дни люди стали одеваться ярко. Пусть недорого (турецкий ширпотреб), но весело. По улицам идет разноцветная толпа, это радует глаз. А раньше — все в сером, как стада крыс.

 

И правительство наше сидело с напряженными, угрюмыми лицами, как будто у них в заднице кактус.

 

Сейчас наше правительство — относительно молодые люди, хорошо подстриженные и в очень дорогих костюмах от Версаче или еще круче.

Я не берусь давать оценку, хорошо это, плохо или никак. Для меня важнее: читают они Чехова или нет? Входит ли Чехов в их набор ценностей?

 

Я делю людей на своих и чужих. Те, кто любит Чехова, — мои. А с чужими мне не интересно.

 

Я продолжаю учиться у Чехова писательскому мастерству. Чехов — писатель сдержанный, аскетичный. Он никогда не педалирует ни радость, ни горе.

 

Например, рассказ «В овраге». Молодая Липа несет из больницы своего умершего ребенка. Что может быть трагичнее? Ей повстречался старик. Вот их диалог:

 

«— И скажи мне, дедушка, зачем маленькому перед смертью мучиться? Когда мучается большой человек, мужик или женщина, то грехи прощаются, а зачем маленькому, когда у него нет грехов? Зачем?

 

— А кто ж его знает? Всего знать нельзя, зачем да как. Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способна, — так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтоб прожить, столько и знает... Твое горе с полгоря. Жизнь долгая, — будет еще и хорошего и дурного, всего будет...»

 

Чехов поднимается над частной трагедией. Человек — часть природы, только и всего. Многие ученые, подходя к концу жизни, вдруг прозревают в понимании того, что они ничего не знают.

 

Довлатов пишет, что у покойников лица как бы выражают: «Ах, так вот оно как...» Умершие как бы видят всю картину целиком, всю молекулу жизни и смерти. При жизни человеку не дано знать все до конца. А после смерти открывается секрет.

 

Чехов — врач. Он полагает, что и после смерти ничего не открывается. Писатель остается в своих книгах, а простой человек в своих детях. И другого бессмертия нет.

 

Философ Зиновьев сказал: «Мои книги — вот он, я. А мое тело — это явление временное».

 

Англичанин Дональд Рейфилд написал подробнейшую биографию Чехова. Странно, что это сделал англичанин, а не русский чеховед.

 

У Рейфилда Чехов представлен отнюдь не как идеал человека. Ничего человеческое ему не чуждо. Он — довольно частый посетитель публичных домов. Но и эта сфера жизни отражена в его рассказах. Любая среда — не что иное, как материал для творческой обработки.

 

Каждый берет из Чехова то, что ему близко. Я беру уроки его самоусовершенствования.

 

Что еще можно взять одному писателю у другого? Ничего. «Каждый пишет, как он дышит». Слова Окуджавы.

 

Подражать — значит изменять себе. Однако каждому человеку, независимо от профессии, хорошо иметь нравственный идеал. Для многих людей моего поколения нравственным идеалом были Дмитрий Лихачев, Ростропович, Сахаров. Для меня — Антон Павлович Чехов. Мне часто хотелось огрызнуться на несправедливость. Ответить тем же, типа «сам дурак». Но я задавала себе вопрос: «А Чехов бы стал огрызаться?» Никогда. Ну и я не буду.

 

При жизни творчество Чехова называли скучным, к нему клеили ярлык: «мелкотемье». Понадобилось время, чтобы литература Чехова стала классикой. Цветаева писала: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед».

 

Чехов умер в 1904 году, в самом начале XX века. Сейчас идет XXI век. Прошло 117 лет после его смерти, а драматургия Чехова востребована во всем мире, и его «скучные» пьесы нужны людям, проникают в них и вытаскивают из души самое сокровенное.

 

Я больше люблю читать пьесы Чехова, чем смотреть их. А рассказ «Черный монах» рождает во мне желание работать. Хочется все бросить, бежать к письменному столу и писать, не поднимая головы, быть лучше, талантливее, чем я есть на самом деле.

 

Творчество Чехова рождает в моей душе грусть и нежность, как хорошая музыка.

 

Сейчас, когда материя захлестнула наше общество, Чехов особенно нужен. Он появляется с палочкой, высокий, сгорбленный, одинокий, больной туберкулезом, и смотрит. Что он говорит? Ничего. Просто смотрит и молчит. И всем становится стыдно.

 

http://izbrannoe.com/news/lyudi/viktoriya-tokareva-moy-chekhov/?utm_source=newsletter&utm_medium=email&utm_campaign=sotbit_mailing_2

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.