И произнося трагическое  «восемь»,  слышишь ответное: «При чем здесь восемь? Ну, бомбили вас девять лет, и что? В конце концов, не так много ваших и убили? Нас-то за что?» 
Наверное, я никогда не пойму подобной логики, тем более, когда ей оперируют те, кто так яростно отстаивает приоритет частного существования в истории. Если основополагающая ценность – человеческая жизнь, какая разница, сколько людей погибло во время обстрела – один или десять? 
Впрочем, идеи ветхого гуманизма не распространяются на жителей Донбасса, зато идеи гуманизма нового отрабатывают на Горловке и Ясиноватой. 
Восемь лет мой народ убивает мой народ, но чтобы понять тех, кого убивают, в Донецк  не приедут Анджелина Джоли и Борис Гребенщиков, о нас не задумается Ольга Седакова, и не найдется у нее доброго слова для светлолицых славянофилов, отстаивающих ценой своей жизни идеи Достоевского. Для них мы просто не существуем.
Прошло девять лет, но ни Ирина Прохорова, ни Юрий Шевчук, ни миролюбивые московские священнослужители не ответили на ключевые вопросы перевернутой бесконечности – восьми лет войны – что нужно было делать жителям  Донбасса, когда майданные большевики именем революции достоинства поставили на колени молчаливое большинство Украины? Чем отличается слезинка ребенка донецкого от слезинки ребенка киевского?
Тем не менее, нынешние события показали, что мировая гармония  - тепло в берлинской квартире, карьерный рост в Киеве, весенняя поездка в Равенну стояли на твердом камне – жертве Донбасса. На слезинке горловских детей и ясиноватских матерей. 
И когда наши братья откровенничали: «Как было бы хорошо всем, если бы вас всех там перебили» (почти дословно, но смысл сохранен), мы понимали, что мировая гармония рухнет, если ритуал нарушат. Все есть как есть, пока над нами занесен беспощадный нож евроатлантического жертвоприношения. Пока война не выходит за наши границы.
Неистребимая жажда красоты, в том числе красоты этической, говорит, что Донбасс могли бы понять, если бы нынешнее обострение было вызвано началом многократно обещанной Украиной спецоперации по взятию непокорившегося большевистской стихии  региона. Как если бы война началась в 2022 году.
Но хотелось бы напомнить даже не о том, что война уже идет. Девять лет. 
Не о том, что Донбасс – реакция на события, а не их первопричина. 
Даже не о том, что, если вдуматься,  новый гуманизм предлагает следующее:  принесите в жертву тысячи, чтобы мы вас услышали. 
- Нам нужно шоу, - говорит Париж.  
– Нам нужен масштаб – говорит Амстердам.
- Помните, - говорит Рим, - 19 июля 1943 года, когда американские ВВС бомбили наши жилые кварталы, погибли 4 тысячи, а ранили 11 тысяч? (это я читаю биографию Симоны Вейль в изводе Петра Епифанова).  Вот это масштабы!
- Если основополагающая ценность – человеческая жизнь, какая разница, сколько людей погибло во время обстрела – один или десять? – задаю я Риму давешний вопрос. Но Рим, как водится, молчит.
Донбасс погружен в мировую глухоту основательно. Но я  и не об этом. Сейчас часто повторяют: жителей Донбасса расчеловечили. На самом деле все сложнее. Ныне торжествует манихейская идея. Европа – абсолютный свет. Мы – абсолютное зло. Нас не просто расчеловечили. Нас демонизировали. 
Что бы мы ни сказали,  мы говорим неправду. Мы сами себя обстреливаем. Мы сами лишили себя воды.  Мы сами приносим в жертву собственных детей.
Что бы мы ни сказали, что бы с нами не происходило, нам не поверят. Даже если бы от братских снарядов в одну минуту сгорели Зайцево и Ясиноватая, Текстильщик и Шахтерск, Париж бы промолчал, Варшава бы передала нашим убийцам новые снаряды, американские русисты смогли бы убедительно обосновать возможность коллективного самоубийства целого региона, взывая к особенностям восточнославянской психологии. 
Священник Дмитрий Трибушный