Геннадий КРАСНИКОВ

К 100-летию со дня рождения Константина Левина

Если смотреть на русскую историю с точки зрения отечественной литературы, мы увидим печальную закономерность: наши писатели во все времена принадлежат либо к довоенному, либо к послевоенному поколению. Такова судьба России. И промыслительным образом в дни испытаний рядом с новым призывом встают в строй старые воины, справедливо названные ныне бессмертным полком. И вот один за одним подступили столетние юбилеи поэтов-фронтовиков, как по военной побудке возвращающихся на смысловое ратное русское поле. Первый в наступившем году юбилей – у Константина Левина (1924–1984)…
С. Наровчатов отмечал: «Наше поколение не выдвинуло великого поэта, оно само по себе – все вместе – выдающийся поэт с поразительной биографией. И у нас есть свои герои, свои мученики, свои святые». В полной мере эта чеканная формула относится и к творчеству К. Левина.
Писать об этом поэте непросто. Всё как будто заслоняет его биография и одно знаменитое стихотворение, определившее его литературную судьбу…
Имя Константина Левина я услышал от Владимира Соколова. Он наизусть прочитал то самое стихотворение.
Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила,
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась,
              что нас любила…

Тут всё ещё ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там – уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары…

И там, вдали
               от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр
         квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.

И там, по мановенью Файеров,
Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках…

Но тех, кто получил
                         полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.

Один из них,
          случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брёл
                      как выпивший
И средь живых прошёл как эхо…

Нужна была немалая смелость, чтобы рассказать столь обжигающую правду о войне (тем более что стихи написаны двадцатидвухлетним поэтом в 1946 году).
От Соколова узнал я подробности биографии поэта, о нём с горечью будут вспоминать немногие друзья и товарищи. Среди них К. Ваншенкин, Вл. Корнилов, также не находившие ответа на вопрос, почему, по словам В. Соколова, «по какой-то полупонятной… причине Костя Левин решительно и бесповоротно в 1949 году перестанет писать стихи», по сути, обрекая себя на добровольное забвение.
Главные события в жизни К. Левина относятся к его фронтовой молодости. После военного училища он командовал взводом сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, прямой наводкой бивших (как сегодня в Донбассе) по немецким «Тиграм» и «Фердинандам» со смертельно короткой дистанции. Выжить в такой артиллерии шансов было немного, за что и окрестили её «Прощай, Родина!». К. Левин был награждён орденами Отечественной войны I и II степеней, в двадцать лет стал инвалидом, получив ранения в голову, затем, у румынской деревни, разрывом мины ему оторвало ногу. Как напишет командир в справке о нём: «Тов. Левин за время прохождения службы в дивизионе показал себя исключительно бесстрашным офицером».
В сорок пятом артиллерийский офицер становится студентом Литинститута. Как вспоминал Ваншенкин:
«...поражали его стихи – молодым мастерством, ранней зрелостью… Его поэму «Нас хоронила артиллерия» заворожённо бормотали на каждом шагу».
Эти стихи, которые он не раз читал на литературных вечерах, вскоре пошлют первый звоночек его судьбе. Левин будет исключён из института «за эстетско-упадническую направленность поэтических работ». Сыграют свою роль и другие его стихи («Реквием Валентину Степанову», памяти погибшего сослуживца, «Мы непростительно стареем»…), и независимый характер, и вообще, какая-то его отдельность, даже внешняя непохожесть: «Армейская форма без погон сидела на нём ловко, а уж в штатском и при галстуке он был невероятно элегантен. Лишь едва заметная хромота напоминала о ранении, но никто не верил, что у него нет ноги. Протез немилосердно натирал культю, однако Костя ни за что не пришёл бы в институт на костылях…» (Вл. Корнилов).
Потом будет мучительно долгое восстановление, которому поспособствует А. Сурков, и уничтожающе-унизительная защита дипломной работы. Положительные рецензии написали Я. Смеляков, К. Симонов. «Но даже эти два отзыва, – вспоминает Вл. Корнилов (а Симонов в тот год был председателем государственной экзаменационной комиссии), – с трудом преодолели упорство литинститутского начальства, и Косте за дипломную работу еле-еле натянули тройку… Казалось бы, ерунда, кому это нужно. Но ведь с другой стороны – тройку как бы за всё, что написал в жизни, что сделал, – и за войну тоже».
Интересная деталь. Процитировав на защите строфу Левина:
Сорокапятимиллиметровая
Старая знакомая моя,
За твоё солдатское здоровие
Как солдат
            обязан выпить я… –

Симонов, пожалуй, слукавил, сказав, что стихи написаны ради первой эффектной строчки. Будучи сам прекрасным поэтом, не мог он не понимать, что стихи настоящие, а строка – просто виртуозно сделана!..
Так, год драматичного окончания института навсегда подвёл черту в жизни К. Левина между фронтовой молодостью, между ожиданием серьёзного литературного будущего и неожиданным для всех знавших поэта отказом от многообещающего пути. Вместо него поэт выбрал для себя работу обычного литконсультанта при Союзе писателей.
Друзья Левина пытались найти разгадку его самоотлучения от поэзии. «Что это было – недоступная другим повышенная требовательность к себе, скрытая неуверенность, стойкая гордость?» (К. Ваншенкин). В. Корнилов считал, что Левина сломил компромисс ради восстановления в институте: «Главную роль в этом надломе сыграли двадцать написанных впопыхах для Союза писателей стихотворений. Нельзя писать то, во что не веришь». О последней попытке Левина вернуть себе волю к поэзии повествует Л. Сергеева, когда летом 50-го он согласился поехать по местам своих боёв (командировку от журнала «Новый мир» предложил Симонов, полагая напечатать поэму в журнале): «Получились обычные стандартные советские стихи по заказу… Костя это прекрасно понимал. По-моему, это и стало переломом в судьбе поэта».
Думаю, дело в непреодолимой честности поэта перед самим собой. Своим знаменитым стихотворением он сразу взял вершину, превзойти или повторить которую, понимал поэт, уже невозможно, а умножать количество более слабых стихов не мог себе позволить. Гипертрофированный перфекционизм сказывался в нём даже в ответе на вопрос, почему он никогда не носит боевые ордена: «Стыдно. Мало». И хотя втайне от всех поэт, побеждённый самим собой, ещё напишет несколько значительных стихотворений, таких как «Памяти Фадеева», «Памяти Бунина», «Был я хмур и зашёл в ресторан «Кама»…», «Сорок первый год», К. Левин лишь незадолго до своего раннего ухода продиктует по памяти на магнитофон свои стихи, которые войдут в первую его книгу – «Признание», вышедшую в 1988 году уже после его смерти.
Друг поэта М. Дорман сочувственно писал: «Теперь время от времени то в России, то у нас, в Израиле, нет-нет да и вспомнят среди забытых поэтов и Константина Левина». Но забытым назвать К. Левина не совсем верно. Так же как сказать, что знаменитое стихотворение при жизни поэта не публиковалось. Справедливости ради скажу, что я уговорил В. Соколова написать о Левине для нашего с Н. Старшиновым альманаха «Поэзия». Так, в № 30 за 1981 год появились заметки о никому не известном поэте, где были процитированы стихи «Нас хоронила артиллерия». В. Соколов подчёркнуто ясно посылал сигнал о необходимости (пока не поздно) возвращения и признания поэта: «Я помню всё это выдающееся, если не сказать большего, стихотворение… Константин Левин… Он жив и сегодня».