Тютчев: понявший Россию, но продолжающий в неё верить

Елена САЗАНОВИЧ

5 декабря 1803 года родился Федор Иванович Тютчев
10 декабря 1866 года Федор Иванович Тютчев написал стихотворение «Умом Россию не понять…»
 
«Скажите, для того ли родился я в Овстуге, чтобы жить в Турине?» Так решил закончить письмо родителям дипломат Тютчев. Но поэт Тютчев не выдержал и добавил: «Жизнь, жизнь человеческая, куда какая нелепость». Любящий сын Тютчев задумался и приписал: «Простите». Он промокнул письмо бюварной бумагой. И отложил перо в сторону.
Действительно, какая нелепость! Всего полгода назад был расстрелян его друг Пушкин. Он первый пришел в восторг от его поэтических опусов. И в «Современнике» напечатал… аж 16 стихотворений! Хотя речь шла о пяти. Да еще на первой странице! А вот он никогда не считал себя поэтом – «бумагомаранье!» Талантом тем более – «вирши», незаслуживающие «чести» быть напечатанными. Он вообще обладал болезненным отсутствием тщеславия и самолюбования. И болезненным присутствием скромности. И вот теперь он в Турине. А Пушкина нет. «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!» А он, Тютчев, уже 22 года на чужой, совсем чужой земле. Какая нелепость! И ощущение вечной заграничной ссылки. Иначе и не назовешь. Сколько уже прожито. Лучшие годы. А он все там. Вернее – не там, где надо. Зачем это? Этот скучнейший унылый городок. На который Бог пожалел краски. Не дипмиссия, а изгнание. Нелепость.
И всё же… Не сама ли судьба выбрала его для защиты России? Точнее – для спасения ее престижа. Увы, есть и такая должность. И такая необходимость. Во все времена. Именно для России. И Страна в этой должности нуждается. Как никакая другая. Почему-то.
«Истинный защитник России – это история; ею в течении трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу». Это он, он написал. Или ещё напишет? И снова – увы. Ненависть к нам настолько в крови западного мира. Что никакое переливание крови уже не поможет. И он, Тютчев, был выбран для этой миссии властью, историей, Богом. Защищать престиж Родины. Которая, по сути, в защите не нуждается. И всё же…

Не зря родоначальником рода Тютчевых был Захарий Тютчев, этот «хитрый муж», посланный Дмитрием Донским на переговоры с Мамаем и с честью отстоявшим достоинство великого князя. Этот первый московский дипломат настолько прославился, что стал героем народной сказки «Про Мамая безбожного». А мамками-дядьками юного Тютчева оказались наставники самого Фонвизина и Аксакова. И, конечно, как без того – Пушкина! Ни много ни мало – сама Арина Родионовна успела и Тютчева поучить уму-разуму. Ну и не без этого – учителями будущего поэта были будущие декабристы. А друзьями – книги Вольтера, Горацио и Вергилия. А сам он вырос среди березок и рябин, пурпурных закатов и под «нетленно-чистым небом». В майских бурях. Где слышен шорох камышей, запахи душистых фиалок и «мглисто-лилейные» цвета закатов. Вот так звучит, благоухает и режет глаз экспрессией его волшебная поэзия звуков и цветов…  Красота! На грани фантастики. Аж дух захватывает! И с маменькой в ночь Пасхи он всегда ждал звона колоколов возле лампадок и иконок. В 13-ть впервые перевел оды Горацио. А в 18-ть закончил университет, досрочно, проучившись там два года.
В его жизни было две страсти. Политика и поэзия. И один враг – быт. В поэзии он находил утешение от политики, от её бессердечия. В политике он находил утешение от поэзии, от её сердечной боли. А быт он просто не замечал. В практичной жизни не разбирался. Не видел разницы между людьми. Ни высшими чинами, ни низшими. Он мог раньше времени покинуть официальное мероприятие с царствующими особами и отправиться домой пешком в раззолоченном мундире камергера. Мог по ошибке надеть ливрею лакея вместо фрака… И людей делил лишь на скучных и нет. Вообще, на десять десятых он делал всё по-французски – и говорил, и писал.
А стихи… Нет, никогда! Это только его! И только, только по-русски! А вообще он жил сиюминутностью. Так и рождались его стихи. Вот так, как капли дождя. Или как снежинки. Или как слезы. Падали на бумагу. И тут же забывались им самим. Они не придумывались.  Как и небрежно брошенные блестящие фразы, авторство которых запросто присваивали другие.
Но он вообще-то жизнь принимал такой, какая она есть. Ни больше, ни меньше. И иначе на земле быть не может. Судя по всему, в нем было больше поэта, чем политика? Как знать. Не игра ли в рассеянность и безалаберность? Ведь начитанность невероятная и память изумительная. Гениальное остроумие и самый зоркий трезвый ум. Или просто умение сочетать несочетаемое? Как и следует настоящему дипломату? Героическое и сатирическое. Прогрессивное и консервативное. Революционное и православное. Одним словосочетанием – поэт и политик. Одним словом – дипломат. С эпитетом – блестящий.
Как политик он мог написать: «Самый умный немец, когда начнёт говорить о России, непременно окажется глупцом». И как поэт добавить «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — В Россию можно только верить»… Он понял Россию. До последней капли дождя. До последней слезинки. И несмотря ни на что продолжал в нее верить. Какой парадокс. Ну, кто ещё как не Тютчев был способен защищать престиж Родины?
Пожалуй, в этом забытом Богом Турине хочешь – не хочешь станешь убежденным славянофилом… Тютчев поморщился. Нет, все не так однозначно. Пожалуй, он был самым западным среди славянофилов. И самым славянофильным среди западников. Потому и нигде не был ко двору. Двор он не любил. Но одиночество не любил ещё больше. Хотя, если бы в нем было больше поэта, он бы выбрал одиночество. Значит, остаётся Россия. Та, которая – по Тютчеву – «Ковчег спасения», в котором случится «соединение всех славянских народов в одно православное государство под эгидой России». И одновременно – «весь народ имеет право участвовать в правительстве», в «России канцелярия и казарма», «всё движется около кнута и чина».
Тютчев брел по Невскому. Левая рука у него уже не работала. Он опирался правой о трость. Ветер трепал седые волосы. Он щурился. Глаза плохо видели. Его давно мучали головные боли. И он хорошо знал, что осталось ему недолго. А вот Россия… Он обвёл взглядом Невский. Она навсегда. Он в этом уверен. Во всяком случае, он сделал всё, чтобы она была навсегда. Только обидно. Ну, почему, почему в ней всё так повторимо. Так неисправимо. Как и триста лет назад. Так и теперь. Неужели всё так и будет повторяться? Из века в век?
Политик Тютчев встряхнул седыми растрепанными космами. Длинными не по веку. Как триста лет назад, так и триста лет вперед… И войны, и ненависть Запада… И кто-то так же, как и он, напишет: «Мы в схватке со всей Европой, соединившейся против нас общим союзом. Союз, впрочем, неверное выражение, настоящее слово заговор...». И заговор этот, как и теперь будет не только на Западе, но и в самой России. Когда император не знает реального положения дел. И необходимость обратить всё внимание не только на внешние дела, но и на внутренние. И неужели всё будет так же, как и ныне? Во время войны «несостоятельность верхов» и бездарность военного командования, пляски на костях и антипатриотические выходки общества. И это во время подвигов и героизма на войне. Во время «воодушевления и самопожертвования» простых солдат… И одно желание – защищать Россию. Хотя она в защите не нуждается. И защищаться от России. Уже потом, самому…
Неужели и через триста лет христианская Россия будет противостоять безбожному Западу? Неужели и через триста лет будет царить чудовищное неравенство, голод и смерти? И в то же время светское общество каждый день будет развлекаться и праздновать, цинично прикрываясь бессмысленной «сумятицей пляшущей благотворительности». И кто-то так же, как и он, с гневом напишет, что «в настоящее время все с головой ушли в праздненства и балы, благодаря голоду».

И неужели и через триста лет кто-то ещё с яростью добавит: «Россия, освободившая 30 лет назад Европу от наполеоновского господства, подвергается ныне постоянным враждебным нападкам европейской печати». В результате, пишет Тютчев, ту державу, которую «поколение 1813 года приветствовало с благородным восторгом… удалось с помощью припева, постоянно повторяемого нынешнему поколению при его нарождении, почти удалось, говорю я, эту же самую державу преобразовать в чудовище для большинства людей нашего времени, и многие уже возмужалые умы не усомнились вернуться к простодушному ребячеству первого возраста, чтобы доставить себе наслаждение взирать на Россию как на какого-то людоеда XIX века».
Неужели такое ещё будет? И сумел бы он справиться с тем, что будет? На его большой Родине? И на его маленькой, недалеко от Брянска… Или он просто не поверил бы?.. Тютчев схватился за сердце. Будет ли через триста лет сердце? Будет. Прощай, бессердечный Запад. Нам с тобой не по пути. Ни триста лет назад. Ни триста лет вперёд. Да хоть тысячу! Хоть миллион!.. По Невскому раздался звон колоколов. Мы будем бить во все колокола. Пока в России колокола будут.