Однажды в разговоре с поэтом и издателем Юрием Лебедем я сказал, что приближается день рождения замечательного поэта Виктора Мостового, и неплохо было бы дать в газете "Отражение" подборку его стихов, его статьи… В ответ Юрий Александрович произнёс: «Конечно, обязательно, ведь Витя – это наш друг, товарищ и брат». За банальностью звучания общеизвестной фразы – правда. И неподдельное уважение к человеку, чья репутация, и жизненная, и поэтическая – безупречна. Виктор – один из фундаторов Межрегионального союза писателей, близкий друг Олега Бишарева, Андрея Медведенко, Александра Довбаня, Ивана Чалого, которые смогли рассмотреть в молодом, наблюдательном авторе из шахтёрского городка черты большого поэта, которого будут публиковать не только в Луганске и Донецке, но и в Москве и Киеве. Он продолжил традиции Николая Анциферова и Анатолия Романенко, которые тоже знали шахтёрский труд изнутри и смогли сказать о нём так, как до них не говорил никто. Виктор Мостовой стал автором пронзительных стихотворений о развале могучей отрасли в начале 90-х, о судьбе шахтёрских семей, оставшихся один на один с закрытыми шахтами, вынужденных искать счастье в чужих краях.
Ветер ударил по струнам ветвей. Сумерки горько заплакали.
Шахту закрыли. Жалеть ли о ней? Это шахтерам во благо ли?
Не было боли на сердце сильней. Все перекрыты отдушины.
В трудную пору безрадостных дней мы будто по миру пущены.
Иней посыпался с веток. Зябко в шахтерском краю.
Выпьем давай напоследок, шахту помянем свою.
Будто бы взяли и заперли власти надежду от нас.
Вот оттого мы и запили. Трудно нам, батька Донбасс.
Прямая речь:
В.М.: Как же случилось, что я, шахтёрский парень, увлёкся поэзией? Что подтолкнуло меня взяться за карандаш и написать первые строки? Не знаю. Наверное, судьбой было предопределено, что я с детства полюбил стихи Пушкина, Фета, Тютчева, Блока, Есенина, а позже Рубцова. Их стихи до смерти читать мне и перечитывать. Это вечная поэтическая школа. И ещё я понял, что, изучив и прочитав, впитав многое, тем не менее, важно оставаться самим собой, быть искренним и честным, совестливым. Это обязательно проявится. Нужно без устали задавать вопросы и искать ответы на них, и в этом – тоже суть поэзии. И, конечно, быть доброжелательным, не завидовать, не подличать. Подлец тоже может писать стихи. Но Поэтом он, всё равно, не станет. Мы все родом из детства. И поэзия – тоже. Это общеизвестно, но воспоминания-то у всех свои. Разные, личные. Наша семья жила возле деревообрабатывающего комбината. Был свой дом, свой дворик, игры, пацаны… И ощущение счастья, которое не зависело от уровня семейного благополучия (конечно же, скромного). Но вспоминается то время, как праздник. Вот зима. На окнах наледи. Я ещё маленький, влез на кухонный стол, который стоял у окна, и продышал на стекле «глазок». Вижу, как отец обивает о ступеньку налипший на обувь снег, а в руке держит небольшую пушистую ёлку. Скоро Новый год… А вот и весна. Во дворе я жму на педали трёхколёсного велосипеда и, заливаясь счастливым смехом, нарезаю круги. Цветёт сирень. Ветерок развевает мои вихры. Мама в открытую форточку зовёт меня домой. А там, на кухне, в большом тазу плавает рыбка (а вдруг золотая?). И рядом на табурете сидит отец и читает газету. Я забираюсь к нему на колени и прошу ещё и ещё прочитать сказку о рыбаке и рыбке. Пушкин…
Прямая речь:
В.М.: В 1967 году я окончил восемь классов средней школы №28. Учился неважно, наверное, потому что уже тогда жил своим внутренним миром, мог быстро уноситься в мечтах за пределы класса, стоило лишь на мгновение заострить своё внимание на чём-либо, в основном, глядя в окно. И после, сквозь шквал быстро бегущих минут, ловил себя на мысли, что не слушал учителя, а витал в облаках. И сегодня стараюсь черпать знания самостоятельно, из прочитанного, из того, что прочувствовано сердцем. После восьмилетки поступил в Кадиевский горный техникум. Владимир Захарович Красовский, преподаватель физики и мой классный руководитель, прочитав мою школьную характеристику, обратил внимание на фразу: «…имеет поэтические наклонности…», и, можно сказать, за руку привёл меня к учителю украинского языка и литературы Михаилу Васильевичу Ковтуну, возглавлявшему тогда городское литературное объединение. И я постепенно «заболевал» поэтическим недугом. После окончания техникума осенью 1971 года был призван в ряды Советской Армии. Проходил службу в группе Советских войск в Германии (может быть, ещё напишу об этом времени, оно – в памяти). Потом, после армии, работал на шахте, учился в Стахановском филиале Коммунарского горно-металлургического института. После его окончания с 1981 года трудился мастером на шахтах производственного объединения «Стахановуголь». По-настоящему был счастлив, когда с головой окунался в творчество. До сих пор жалею, что не пришлось учиться в Московском литературном институте им. Горького, хотя поступал туда в 1975 году, прошёл творческий конкурс, был допущен к экзаменам, но не набрал нужное количество баллов. Что ж, моим институтом стали книги, общение с друзьями-поэтами. Среди них – Николай Малахута, Юрий Лебедь, Сергей Кривонос, Виктор Крамаренко и Иван Голубничий из Москвы, незабвенный Юрий Каплан и сменивший его на посту руководителя Конгресса литераторов Украины Александр Корж из Киева, Тамара Гордиенко и Алевтина Евсюкова из Севастополя, Олег Бондарь и Элеонора Булгакова из Харькова, Юрий Кириченко из Днепропетровска… Борис Пастернак когда-то сказал: "Книга - это кубический кусок дымящейся совести". Слова эти могут стать и эпиграфом, и эпилогом всей жизни и творчества каждого настоящего поэта. Надеюсь, что моя лучшая книга – ещё пишется. А жизнь продолжается.
Владимир Спектор
Виктор Мостовой
«В письмах родные вишневый нам присылали цвет»
Город в пуху тополей, дети в кругу голубей,Радуга в струях фонтана. Помню - совсем недавно:
Служба. Загранка. Рембат. Помню хороших ребят.
Звезды мигали, как совы. Май. Нам по двадцать лет.
В письмах родные вишневый нам присылали цвет.
Ах, эта сыновняя драма, когда без гроша и семьи
Войдёшь в отчий дом: «Здравствуй, мама,
Вот астры принёс я, возьми».
Заплакать её угораздит, захочет мне душу излить.
А клён будет солнце мне застить,
Чтоб слёзы её утаить.
Мне шахту не судить бы строго,
Умерив беспокойства пыл.
Но лёгкие в её чертогах
Я пылью угольной забил.
От сквозняков тех бесноватых
Порой так скрутит, что Бог весть
Какие выпалишь слова ты,
Когда тебе ни встать, ни сесть.
Томительна жара дневная,
Но после бани – не беда!
С волос, прохладой обдавая,
Стекает струйками вода.
Я расстегну свою рубашку.
Как дышится легко, свежо!
Подсолнух рыжую мордашку
Подставил солнцу – хорошо!
Мозолиста ладонь Донбасса.
Характер крут, но что с того!
Как ни было б, но жизни трасса
Всё ж пролегла через него.
Вот и старость, вот и о Христе мы
Чаще стали думать, друг мой милый.
Отцветают наши хризантемы
И с высот свергаются кумиры.
И как, будто стужей засквозило,
Заморозком чувства прихватило,
Но откуда-то берутся силы,
Чтоб душа взлетала и парила.
Мелькнет лицо. Не друг ли мой? Иду ему навстречу,
А он зовет меня с собой, где ждут покой и вечность.
И нам пути иного нет, и слов уж не осталось,
А только на погост след в след, где в сумрак стежка стлалась.
Очнусь. И словно бы рывком сорву я с глаз повязку.
Иду в потоке городском, теплом весны обласкан.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.