Евгений Степанов (Ex libris НГ, 1.03.2007)

Повышенное напряжение формы
Интервью с Сергеем Бирюковым

Сергей Евгеньевич Бирюков (родился в 1950 году в дер. Торбеевка Инжавинского района Тамбовской области) — поэт, переводчик, перформер, филолог и культуролог. Историк и теоретик авангарда. Автор поэтических и теоретических книг, среди последних — «Року укор: Поэтические начала» (2003), «Авангард: модули и векторы» (2006). Литературно-художественной деятельностью занимается с 1967 года. Был актером, чтецом, лектором, журналистом. Окончил филологический факультет Тамбовского государственного педагогического института. Кандидат филологических наук. С 1991 по 1998 год преподавал в Тамбовском университете лингвистику и общую поэтику. Член союзов российских писателей, профессиональных литераторов России и театральных деятелей России.
Президент «Академии Зауми». Академия была придумана Сергеем Бирюковым в далеком уже 1990 году в Тамбове. Аналогов до сих пор не существует в мировой практике. Академия объединила поэтов, визуалистов, художников и филологов как из России, так и из ближнего и дальнего зарубежий, наследующих традиции футуристов и заумников начала ХХ века.

Е.С. — Чем для вас является авангард в поэзии?
С.Б. — Авангард в поэзии можно определить как повышенное напряжение формы. Это испытание возможностей соединения несоединимого.
Но вообще в ситуации с авангардом в каждом индивидуальном случае приходится определять заново все или многие параметры. Я этим тоже занимаюсь, в том числе в своей новой книжке «Авангард: модули и векторы». Еще в 80-е годы в ряде бесед с Геннадием Николаевичем Айги мы оба пришли к выводу о том, что развитие авангарда как стилевого течения было оборвано насильственно и проследили в тех же беседах варианты продолжений. В частности, в очередной раз хочу зафиксировать, что Геннадию чрезвычайно (!) нравилось, что Роман Якобсон называл его «экстраординарным поэтом современного русского авангарда». Это определение он повторял мне несколько раз и даже продиктовал, чтобы я точно записал. Об Айги как продолжателе авангардной линии я писал несколько раз, поэтому скажу сейчас о другом — о Леониде Аронзоне. Если вы будете читать его подряд, то увидите, как в его творчестве возрождается авангардная линия во всем многообразии. Он почти буквально повторяет некоторые ходы Хлебникова, Мандельштама, Пастернака, Заболоцкого, сразу же и все более и более добавляя к этим «повторам» свое аронзоновское. И он на наших глазах вырастает в большого авангардного поэта, значительного еще и в роли восстановителя целой традиции. Когда читаешь Аронзона, погибшего в 1970 году (стихи его ходили в списках и в самиздате), начинаешь понимать, как варился весь «бульон» поэзии того времени, где восходили такие разномасштабно интересные явления, как Владимир Эрль, Алексей Хвостенко, Анри Волохонский, Константин Кузьминский, Александр Миронов, Виктор Соснора... Тут можно поставить многоточие, а это только Ленинград тогдашний! Есть еще ряд московских имен, таких, как Дмитрий Авалиани, Илья Бокштейн... Тоже многоточие...
Е.С.— Кого из современных поэтов вы считаете авангардистами?
С.Б.— Я могу назвать поэтов, в той или иной степени связанных с авангардной тенденцией. Это Елизавета Мнацаканова, Андрей Вознесенский, Виктор Соснора, Ры Никонова, Елена Кацюба, Анна Альчук, Света Литвак, Лариса Березовчук, Константин Кедров, Сергей Сигей, Владимир Эрль, Валерий Шерстяной, Александр Федулов, Александр Горнон, Борис Констриктор, Арсен Мирзаев... Несмотря на мнение скептиков, у нас существует довольно сильный пласт поэзии, продолжающий авангардную линию. И я назвал только часть имен, в основном исходя из годов рождения авторов, от 20-х до 50-х.
Е.С. — В каких регионах России, на ваш взгляд, сейчас подъем поэзии?
С.Б. — О регионах я могу судить в основном по журналу «Дети Ра», который регулярно представляет поэзию из областей России, по некоторым уральским и сибирским изданиям. Можно говорить о высоком уровне поэтического процесса в Саратове, Самаре, Екатеринбурге, Новосибирске, Иркутске, Перми, Челябинске, Калининграде... Дальневосточные поэты, кажется, в основном переместились в Москву, но по-прежнему в этом пространстве создаются интересные тексты. В Тамбове, после всплеска 80—90-х годов, поутихла волна поиска, хотя есть несколько хороших авторов. Несколько лет назад была неплохая акция под названием «Культурные герои провинции» с показом этих «героев» в Москве. Стоило бы проводить такие акции с какой-то регулярностью. Возможно, что фестиваль «Другие», в котором участвовали несколько поэтов из провинции, может стать такого рода площадкой.
 Е.С. — А как обстоит дело в русских диаспорах за рубежом?
С.Б. — Мне кажется, сегодня можно говорить о совершенно новой тенденции бытования и развития русской поэзии. Сейчас благодаря новым медийным средствам и отсутствию железного занавеса фактически нет границ для поэзии — поэты печатаются в России, выступают, общаются и т.д. Русские поэты традиционно более активны, русскоязычный мир более направлен в поэтическую сторону (по сравнению с другими диаспорами, например, вьетнамская диаспора в Германии достаточно обширна, но мой друг, вьетнамский поэт Нгуен Ши-трунг, говорит, что у него нет читателей-вьетнамцев, это скорее будут немцы или русские). Например, в той же Германии большая турецкая община, немалая польская, китайская, выходцы с Балкан, но пока из национальных поэтических акций я могу назвать только русские поэтические фестивали, которые проходили в разных городах под разными названиями. Различные выступления проходят в США. А недавно интересный пример показала Австралия, в которой прошел первый фестиваль русской традиционной и экспериментальной литературы. Его организовала писательница и филолог Татьяна Бонч-Осмоловская. Кстати, организаторы сделали хороший сайт фестиваля. И сейчас Татьяна готовит австралийскую подборку для «Детей Ра». Наверно в каждой европейской стране сейчас есть русские поэты. Например, я открыл для себя недавно двух поэтов в Бельгии. Это Алексей Юдин, немного известный мне раньше по одесскому кругу поэтов, но больше как филолог. И совсем новое имя — Светлана Захарова, которую в Бельгии знали как переводчицу с нидерландского. И я, выступая в бельгийско-русском клубе в Брюсселе, представлял ее как свое «открытие» (т.е. она ни разу не читала свои стихи на публике). После этого ее сразу же пригласили на один международный фестиваль. В зарубежном существовании есть по меньшей мере две явные возможности. Одна (особенно для авторов в возрасте) — замкнуться в некоем достигнутом и таким образом провинциализироваться. Вторая — попытаться, не выключаясь из русской литситуации, включиться в окружающую и потенциально в наиболее широкую — мировую (хотя это понятие очень относительно). Это свойственно более молодым. Я знаю, что в Америке некоторые выходцы из русскоязычного пространства перешли на английский. В Германии тоже происходит нечто похожее. Для меня предпочтительнее взаимодействовать с языками. Так, например, действует Елена Сазина в Германии, она пишет по-русски и по-немецки, переводит в обе стороны. В любом случае соприкосновение с иноязычными поэтическими практиками может дать интересный результат.
Е.С.— Вы постоянно участвуете в международных фестивалях поэзии. Как на общем фоне выглядит современная русская поэзия?
С.Б.— Выглядит, думаю, вполне хорошо. Просто она менее раскручена. Такой сверхпоп-автор, как Коэльо, как-то заметил, что если тебя нет на английском, тебя нет нигде. А его уж перевели, наверно, на все мыслимые языки. Нужна целенаправленная переводческая экспансия. Вот, например, македонская поэзия... Там регулярно выходят антологии македонских поэтов на английском. Это поддерживается государством. И нет ничего удивительного в том, что современную македонскую поэзию в мире знают лучше, чем русскую. Многие государства поддерживают переводы своих авторов на другие языки.
У нас с этим дело обстоит как-то не очень, мягко говоря! Но зато возрастает роль энтузиастов. В Америке выходили антологии русской поэзии на английском, некоторые были инициированы жившим там Вадимом Месяцем. В Ирландии только что вышла антология, которую сделал, включая все переводы на английский, живущий там поэт Анатолий Кудрявицкий. Я подчеркиваю, что такие билингвальные авторы очень важны для продвижения культуры и они должны поддерживаться... Однако это, похоже, призывы в пустоту, чиновникам поэзия до фени...
Е.С. — Как раз ваши стихи переведены, вероятно, на десяток языков. Как это происходит и какие ощущения дает знакомство с переводом?
С.Б. — Происходит разными путями. Надо сказать, что я — за редким исключением, когда мне нужен специальный перевод по чьей-нибудь просьбе, — не прилагаю к этому усилий. Бывает, что переводят специально для фестиваля, для антологии. Но есть какие-то невероятные случаи, как, например, с японским поэтом Акимицу Танака, фанатом новейшей русской поэзии. Ему очень понравилась моя книжка «Муза зауми», и он перевел из нее несколько вещей. Или болгарский поэт и драматург Румен Шомов, который вот уже год целыми полосами печатает в периодике мои стихи и пьесы. Я ему даже как-то сказал, что в Болгарии меня теперь лучше знают, чем в России!
Наибольшее количество переводов — на немецкий. Есть на македонском, итальянском, голландском, английском, китайском и т.д. Ощущения разные. По-китайски и японски не понимаю и воспринимаю как визуальное произведение... По-немецки и на славянских языках испытываю звучание. Возникают какие-то новые краски, иногда это дает импульс для нового текста. Кроме того, я сам довольно давно занимаюсь переводом.
Е.С. .— Ваш проект Академия Зауми, начатый почти 20 лет назад, по-прежнему актуален. Какие «академически заумные» новости нас ждут?
С.Б. — Академия Зауми за время существования много раз переформатировалась, выступала инициатором различных действий и действ, в том числе вполне академических, таких как международные конференции, осложненные фестивалями, выпуск научных сборников, по-немецки об АЗ два года назад в Гамбурге вышла книга Бернхарда Замеса. В Тамбове продолжает действовать студия АЗ. В немецком городе Галле работает организованная мной пять лет назад авангардная театральная группа ДАДАЗ. В ряде регионов у нас существуют отделения АЗ. В том числе разрастается такое отделение в Москве. У нас появилось немало отделений АЗ в разных странах и постепенно вырастает ВсеАЗ в соответствии с духом глобализации.

Стихи Сергея Бирюкова

Из книги
«Полет динозавра» (Опубликовано в журнале:«Крещатик» 2011, №4)

Инструментальное

инструменты поэзии
быстро забросить
в походную сумку
совсем новую книгу
следует написать
выправить слог
вытравить
со знаком вопроса
или воскликом
запятой
двоеточием
сосредоточием
добавить еще
несколько слов
утеренных
утренних
утроенных
утр
нутр


На тему Гнедова

 У-безкраю
 В.Гнедов

когда вотще каких годов
воскрылил Василиск Гнедов
и раптом разъерошил стаю
сим грозным
у-безкраю

что чудилось за этим У
какая мощь и неусыпность
и голодняк и ненасытность
и смерть Увы искуствууу

но все-таки ведь У-безкраю
Айги увидит Ю без Ю
и так провидеть жизнь свою
что и воскликнуть – уверхаю!

Романтическое

и снова Я – лирический поэт
отваги полон ты отвергнутый романтик
то бишь бог знает кто и сбоку бантик
но только ты другого рядом нет
и потому со словом нет
рифмуется поэт
хотел бы пояснить
но потерялась нить
и критик мой презрительно скривился
он косточкой от рифмы подавился
бегу спасать и хлопать по спине
чтоб не загнулся по моей вине
и так уж без вины мы виноваты
а мир нарочно вылеплен из ваты
ау! аа – уу!

Теоретическое

стихотворенье написать нельзя
нельзя сложить из строчек сожаленье
но можно голосом по воздуху скользя
предстать пред небом
как его творенье

закончено.
Вы ждете продолженья?
Киоск закрыт.


Ностальготное

что за картина мне восснилась
как будто время возвратилось
к тем временам
где я подмышкой с новым миром
стою с кобетой на мостках
о ах
мы шли тогда дорожкой узкой
меня волнует что под блузкой
она была совсем раздета
я декламировал «про это»
и где-то фоном фоном фоном
песенка с магнитофона
оригинал нет перевод
молод но это пройдет
песенка не врет

Концептуальное

по мнению ученых
обезьяны понимают
концепцию смерти

если другие обезьяны
им ее объясняют
доходчиво

например играют
в то что умирают

Скифы

приглядись и невольно заметишь
скифского типа лицо
ого-го-го
где-то на крымских ветрах
опаленное
перерезано изморозью
дремлющего Алтая

наблюдай
с какой невероятной скоростью
движется
на велосипедных колесах
сквозь толщу лет
сквозь зеркало осени
сквозь тени лета
сквозь снежную замять

с какой головокружной скоростью
трансформируется тело
готовое к прыжку
готовое к винтовому движению
готовое к сальто-мортале

медленно и стремительно
разворачиваются эпохи
стирая на своем пути
города и тревоги
или покрывая курганами
масштабы географических карт

при первом приближении
ты можешь не узнать прародительницу
каменную бабу
которая заплачет настоящими слезами
алмазной твердости
на могиле Велимира

Полет динозавра

по наблюдениям ученых
голодные мыши живут дольше

так и запишем

но оказывается динозавры
летали
по наблюдениям ученых

ученые все записали
на веб-камеры

и могли бы показать

но голодные динозавры
не желающие жить как мыши
под наблюдением ученых
съели оных
копии послали прикрепленным файлом

таким образом
упорядоченная система
неожиданно трансформировалась
в хаос
что по определению Пригожина
позволило выйти на новый виток

динозавр спланировал
неудачно
клюнул носом в песок

ученые признали свою вину
косвенную но все равно

кто пил цикуту
кто вино

все умерли
никого нет

динозавры в поиске
иных планет

Побудительное

все роли проиграны
вкривь или вкось
будильник отчаянье будит
откуда взялось
и куда повелось
и что ничего еще будет

Трудно быть
 Саше Бабулевичу

трудно быть гениальным
это вам не то что то что
это вам не ох-хо-хо
это не ух-ху-ху
и в то же время
легко
гениальным
быть
легко
вот так
лёг
и ко
а вы говорите
это трудно
быть гениальным
трудно
если легко
а тык восоко!

Модернизационное

осколки сколково
до нас ли
долетят ли
ребро вопроса
вытянуть из носа
и завязать узлом
ум–––––––ом
найти недостающее
звено
перемолоть
зерно
отчаянье ужалить
субстантивацией
прижечь глагол
ком пустоты
катить по склону
вверх
на острие
где замер мир
в последней точке

К портрету Крч

два треугольника и еуы
Крученыха портрет

селедка в компоте
и сладостный мизюнь

он выбил лето
на табло июнь

прозрачный свет
сквозь профиль

и утро задевал
макушкой

и слово прыгало
лягушкой

Некоторые полагают

некоторые полагают что
экономическая цензура
хуже идеологической
некоторые полагают
что экономическая цензура
лучше идеологической
некоторые полагают
что лучше это хуже
некоторые полагают
что хуже
что лучше
что ху
что лу
нект
полаг
нект

Журнал «Студия» 2009, №13

* * *
Вот словечко в простоте –
коровка божья на листе
травы, колеблемой движеньем
воздушных масс. Преображеньем
наполнена земля в достатке
и соки майских травок сладки,
июльских вишен терпка мякоть,
антоновка спасает в слякоть.
С янтарным яблоком в зубах
альбом листаешь Левитана
и думаешь, что на холстах
жизнь совершалась непрестанно.
И вот живой природой стала.
Морозец вдарил от реки,
как будто книгу пролистала
рука от корки до доски.

БРОДЯЧИЙ СЮЖЕТ

Через моря и страны –
тысячи-тысячи лет –
тенью навязчивой, странной
бродит и бродит сюжет
в образе человека.
Не знает ни часа, ни века.

Вот и бродит, стучится в дома:
– Пустите, если не сошли с ума.
А в ответ: – Нет, нет и нет!
Прочь, бродячий сюжет!

Кто-то в дверь мою скребется и плачет.
– Кто там?
– Я, сюжет бродячий.
– Открыть или нет?/
– Это я, бродячий сюжет.
Это я, в последний раз.

СТИХИ О ПУШКИНЕ,
 ОБНАРУЖЕННЫЕ ПО ПРОСЬБЕ ИГОРЯ ЛОЩИЛОВА
1.
Пушкин выходит
Пушкин входит
Анна Зернова
ждет Пушкина
она сдувает пушинки с платья
она ложится на подушки
и корсет распускает
Пушкин входит
Пушкин выходит
Анна Зернова
созерцает
окружающий мир
она понимает умом
что это чудное мгновенье
Пушкин вх
Пушкин вых
вых-вх-вых-вх
хв-вых-хв-вых-хв
хыв-вх-хыв-вх
так продолжается литература –
это аббревиатура

2.
где-то Пушкин
светлый гость
где-то Пушкин
в горле кость
где-то Пушкин
в теле грусть
где-то Пушкин
в кошке мышь
где-то Пушкин
где-то пусть
где-то Пушкин
нет – шалишь
то не Пушкин
и не мышь
то не гость
а вздоха горсть
то не пусть
а просто грусть
то не вздох
не гвоздь
не кость
накось-выкусь
и авось
Бог не выдаст
черт не съест

либо Пушкин
либо крест

3.
вот он Пушкин –
русский гений
он почти-что эфиоп
вот на белом
он чернеет
вот он Пушкин
вот он – хлоп
с печки
босый

беспартошный
держит стих
промеж зубов

вот он Пушкин
вот он милый
вот веселый не унылый
по мордам Дантеса бьет

а Дантес в него стреляет
словно птичку убивает

а народ а что ж народ
или он уже не тот

или он уж не безмол
или книги не листает
к небу голову задрав

- вот он Пушкин-то
летааает

ПРЕЛЮДИЯ №1

Прозрачный небосвод
закрыт внезапным
смыслом.
Душа бежит одна,
где радуга провисла,
а может быть, и выше,
тут как знать,
где обретешь,
какую благодать,
где винт найдешь,
а потеряешь гайку,
где разорвет вода
столетий спайку,
и руку вдруг
ошпарит кипятком...

Едва ли мне
могло в другое время
прийти на ум,
что не зависит семя
от одуванчика,
от клена и сосны.
Что ветер переменит
вектор
и унесет за тридевять
земель,
и что не обойдется
без потерь.

Блеснул и уничтожился
в пространстве
печальный светлячок.
Как хороша в недвижном постоянстве
природа притаилась
и молчок.
Гроза, любовь...
Немало темных слов
придут, помнутся,
ничего не скажут,
но вновь узлом
соединят, завяжут,
соединят,
соединят,
соединят.
Я в первый раз попал
в такую переделку.
Бросаю вверх
столовскую тарелку,
она сейчас же
надо мной зависла –
и обнаружила тем самым
много смысла.

КУСТ ШИПОВНИКА

Как шар, шиповник
цвел среди цветов поляны,
напоминая мне иные страны.
Как шар воздушный.
Мир был цветочный, пахнущий
и душный.
Как счастье, как
любовь,
которая слепа
и колется шипами,
и простодушно
ахает цветами.
И зоркая роса дрожала
на вырезных листках,
напоминая об иных краях.

СНОВА ЗА ЗОЛОТЫМ РУНОМ

В лапах казенного леса
невидаль – не заблудиться.
Дерево – из железа,
как сквозь него прорубиться?
Что это, братцы, случилось
с нашей старинной сторонкой?
Ветка слегка надломилась,
ойкнула звонко.
Мельница что ли стояла,

то-то осталась запруда.
То ли сгнила, то ль упала.
Вот эта песня откуда.
Свист ударяется в стену,
падает лист дребезжащий.
Путник окликнет Сирену,
как Одиссей настоящий.
Память твоя одинока,
сможешь ли вызвать из праха
время, где ветка намокла,
время, где плыли без страха...
Цапля стоит одноного.
Ласточка чиркнет о провод,
времени жаждешь иного,
только и это не довод.

О, не страшась, не помешкав,
в путь собирались и плыли.
Через Обман и Насмешки.
Или загинут. Или…