Будучи человеком активным, ища выход своему общественному темпераменту, 12 лет назад я перешла с темы культуры в журналистике на темы правозащиты. Мои ожидания оправдались, удовлетворение от жизни я получала неоднократно, когда мои журналистские расследования, и написанные по ним статьи, приводили к позитивным сдвигам в жизни конкретных людей или даже общества в целом. Сыновья ругали меня за эту деятельность, ведь писать откровенно о преступлениях сильных людей опасно, и они упрекали меня в недостатке любви к ним. Но я уповала на цыганку, которая сказала, много раз ты будешь в опасной ситуации, но у тебя очень сильный Ангел-хранитель. Поэтому всякий раз, когда дети принимались меня обрабатывать на этот счет, я их отсылала поговорить с моим Ангелом-хранителем. И все-таки, несмотря на ощущаемую от такого рода деятельности полноту жизни, я решила «завязать» и вернуться к темам кино, театра и литературы. Сейчас, собственно, я пишу это не только для моих обычных читателей, но и для очень симпатичной мне Т. Крайниковой, киевлянки, которая работает над докторской диссертацией на тему обращений граждан в СМИ. А главное – на тему журналистских расследований и их результативности. Она просила рассказать ей о своем опыте в этом деле, и я подумала, что напишу эту исповедь, и заодно тем самым дам материал для работы Татьяне. Итак, вкратце. Чем отличается адвокат от правозащитника и журналиста-расследователя? Прежде всего, тем, что адвокат и правозащитник-журналист относятся к разным профессиональным цехам. Адвокат – это юридический коорпус. Он заканчивал юрфак вместе с теми выпускниками, которые сейчас сидят в судейских и прокурорских креслах. Они часто бывают закадычными друзьями и видятся помимо работы. Зачастую связаны денежными делами, все отлично знают, что адвокаты «носят» судьям деньги от клиентов. Их так и называют, «решалы» или «несуны». Не все, конечно. Я знаю адвокатов, которые полагаются только на свою настойчивость, знание юриспруденции и закон. Но таким достаются довольно бедные клиенты, которые не могут заплатить судье. И дела таких клиентов, как правило, мелкие и скучные. Если человек судится с соседями за один квадратный метр кухни, значит, он живет в коммуне и он беден. Если он судится за два парохода, значит, у него есть деньги и адвокат тоже соответствующий. Но в любом случае, как бы ни окончился процесс адвокат, прокурор и судья остаются друзьями, коллегами. Каждый из делает свою работу, и так они это и понимают. Журналисты-расследователи относятся к корпусу журналистов. С судьями и прокурорами, как правило, не общаются, зачастую бывают врагами. Бывает иногда, что берут нужную информацию в прокуратуре или милиции, но редко, а уж деньгами не связаны точно. Главное – это то, что все происходящее на процессе, остается внутри юридического корпуса, а то, что журналист публикует в печати, благодаря интернету обходит весь город, страну или мир. Адвокату пострадавший платит гонорар, журналисту не платит ничего. Отсюда вытекает очень интересная психологическая коллизия. Не заплатить адвокату клиент не может. Тот не начнет заниматься его делом. Адвокаты нынче у нас дороги и, отвалив энную часть своего годового бюджета адвокату, пострадавший начинает его именно за это уважать. Он надеется на результат, а если результат выходит со знаком минус, то деньги не вернешь. Но уважения к адвокату от этого не убавляется. Ну, значит, судья плохой попался. Или противник «больше дал». Другое дело журналист-правозащитник. Потерпевший ему не платит, а потому считает, что работа журналиста-расследователя – дело плевое. Была б работа как работа, небось, бы денег заломил. Но вот в результате многомесячного копания журналиста в разных документах, встреч с разными людьми, добыванием всяческих справок и поездок в разные места, появляется на свет тот самый материал, который будет позже оформлен в статью. Это первый этап. Теперь материал надо анализировать, обработать, и выписать статью так, чтобы она была убедительной, доказательной и желательно достаточно литературной, чтобы не было читателю скучно, и он не бросил бы ее читать с первых строчек. Это второй этап. Третий этап. Когда статья опубликована и под ней появляются комменты читателей, когда она становится достоянием гласности, когда народ заинтересовался проблемой, журналист-правозащитник начинает переписку с властями. Мол, товарищи, руководящие страной, посмотрите, что делается, вот какое безобразие, пресеките это немедленно. И пресекают, если журналист все сделал грамотно и был достаточно настойчив. И вот, после долгой переписки журналиста с властями, пухлых заказных бандеролей с документами во все властные структуры и т.д. журналист может радостно сообщить потерпевшему, что его дело выиграно, и он, потерпевший, может занять свою старую квартиру, или вселиться в новую, или выйти из СИЗО, или выгнать вон рейдеров со своей территории, или еще как-нибудь отпраздновать свою жизненную победу. И тут начинается тот удивительный психологический феномен, о котором я говорила выше. Потерпевший, едва пережив вполне понятную радость, начинает понимать, что журналист сделал для него огромное дело. И что он ему весьма и весьма обязан. Но результат уже есть, он никуда не денется, а чувствовать себя обязанным не хочется. Нет, с него никто не просит никаких денег, даже почтовых и телефонных расходов, совершенных из личных средств журналиста по делу потерпевшего, но потерпевший-то понимает, что обязан этому человеку по гроб жизни. А это означает, что этот самый журналист выше его по интеллекту, силе духа, возможностям, и что потерпевший, как порядочный человек должен его хоть как-то отблагодарить. Деньгами категорически не хочется. Как-то иначе означает, что… смотреть выше. Поэтому бывший потерпевший идет совсем другим путем. Вместо того чтобы набрать жизненный опыт и подняться до уровня журналиста, старается опустить его до собственного уровня, желательно еще ниже, если получится. Вот типичные варианты «возможных путей». Вариант номер один. «Да что вы для меня сделали, и без вас результат был бы точно таким же. Мне квартиру не давали 12 лет, я 12 лет над этим бился, а вы ее за полгода для меня выбили? Это потому что я сам уже все наработал». Номер два. «Да вы мне просто гадость сделали. Да, вы ездили в Киев, побывали во всех лечебных заведениях, где меня угробили и сделали глубоким инвалидом, но вы испортили мне отношения с теми врачами, я теперь к ним больше не смогу обратиться». Номер три. «Сбросьте мне, пожалуйста, вашу статью на электронную почту, я же должен проверить фактаж. Нет, печатать ее уже не надо, я ее показал начальнику СИЗО и пригрозил, что она будет напечатана, если безобразия в отношении моей жены не прекратятся. Они прекратились. Ну и что, что вы работали, а у вас не будет даже публикации. Ведь для вас, как я понимаю важнее всего, восстановить справедливость? Она восстановлена. Не печатайте, я обещал начальнику, что она не будет напечатана. Попробуйте только опубликовать, я подам на вас иск за вмешательство в личную жизнь моей семьи». Номер четыре. «А я вас не просил меня из тюрьмы вытаскивать. Мне там было хорошо. Три раза в день жратву дают на шару. Да, я жаловался в газету. Но я же не лично вам жаловался, а в вашу газету». Трижды был еще такой странный результат. После глубокого изучения документов, я приходила к выводу, что государственные чиновники попросту продали принадлежавшее государству имущество, объявив, что на них напали рейдеры, и, умолчав о том, что эти рейдеры им сперва заплатили за слабое сопротивление безобразию. После сделанного мной открытия, пострадавшие резко переставали жаловаться во все инстанции и очень просили их обидчиков, рейдеров, простить. Мол, они уже их сами простили. В принципе можно было бы не обращать внимания. Ну, такой у нас народ. Но есть же исключения. Вот, например, Татьяна Анатольевна, героиня публикации «Нехорошая квартира со смертельным исходом». Хотя эта публикация относится к крайне малому проценту, когда не удалось добиться положительного результата, Татьяна Анатольевна всегда встречает меня на улице с радостным лицом, обнимает и говорит, как она меня любит. Вот и вспоминай всегда одну Татьяну Анатольевну, твержу я себе, и об остальном не думай. Делай свое правое дело. Но возникает этический вопрос, а насколько оно правое, если объект твоих стараний не стоит твоих усилий? Так может сам Господь карает такого человека, а ты вмешиваешься в Божий промысел и мешаешь ему? Насколько мы вообще можем знать, что хорошо и что плохо? Может у Бога свои понятия добра и зла? Этические категории вообще тонкое дело. Поэтому я раздумывала над ними долго и мучительно. В мире есть какое-то количество зла и какое-то количество добра. Представим себе, что это зло и добро существуют сами по себе, не соотносясь с определенными конкретными личностями. А те люди, которые совершают плохие или хорошие поступки являются только марионетками высшей силы, к рукам и ногам которых привязаны нити, ведущие к этим поступкам. Тогда старания правозащитника оправданы в любом случае. Мы увеличиваем количество добра в мире и уменьшаем количество зла безотносительно к их носителям. Что, на мой взгляд, и есть назначение человека на Земле, и ради этого он приходит в этот мир. Вот к таким выводам я пришла, и такими соображениями успокаивала себя, когда обнаруживала, что очередной подзащитный или очередная, пригретая на груди змея, выпустила свое жальце и, вот оно, тоненькое, остренькое, дрожит с шипением меж разверстых губ. <<br />




Не хочу раздумывать, что это – классовая ненависть, или тот психологический феномен, о котором я писала выше. Мне это все равно. Пусть те люди, кто еще обратится ко мне за помощью, простят меня, но я больше не хочу никого защищать. Животных – да, буду. Выступать против негативных явлений в обществе – буду. Понадобится выйти на Майдан – выйду. Протестовать против любого закона, ухудшающего жизнь людей, но принятого Верховной Радой – буду. Нападет на Украину враг – запишусь военным корреспондентом. Понадобится стрелять – научусь. Но защищать отдельных людей – не буду. <<br />




Ранее здесь шло продолжение, в котором я описывала последний случай, повергший меня в шок, из-за которого, собственно я села и принялась писать эти строки. Но поздно ночью ко мне позвонил человек, очень просивший повременить с публикацией статьи. Я иду навстречу его пожеланиям, но, думаю, что впоследствии наберу больше материала и все-таки закончу статью. Она очень социологично значима. С уважением к моим читателям Виктория Колтунова