Дмитрий Стус: «Не дай своим глазам превратиться в щели бойниц»

В 1985 году, в советском концентрационном лагере в Пермской области погиб человек, которого за несколько месяцев до его смерти Генрих Белль выдвинул на соискание Нобелевской премии по литературе.

Погиб человек, который фактически впервые со времен эпохи поэтов «Расстрелянного Возрождения» создал принципиально новые каноны украинской поэзии, не зашоренной на самолюбовании и самобичевании, а впитывающей опыт мировых культур.

Погиб человек, таящий в себе множество загадок, — одна из которых — откуда в семье простых рабочих из города Сталино (нынешний Донецк) мог появиться ребенок, эрудиция и охват знаний которого превосходили все мыслимые пределы, для которого имена Борхеса, Рильке, Гете, Достоевского и многих других были путеводными звездами в жизни.

Погиб человек, которого ненавидела до зубовного скрежета советская власть. Ненавидела за то, что он был ДРУГИМ, ИНАКОВЫМ, за то, что не вмещался в рамки системы, за то, что был свободным даже за лагерной колючей проволокой.

27 лет назад погиб Василий Стус.

Сегодня мы вспомним о поэте вместе с его сыном — Дмитрием Стусом, писателем и литературоведом, автором книги «Василий Стус. Жизнь как творчество», за которую он был удостоен Национальной премии Украины им. Т. Шевченко.

Елена ВАВИЛОВА
Максим ШАПКА

Дмитрий Стус — из тех людей, которых никогда не поймут, не постигнут и не подомнут под себя разнообразные спекулянты от литературы, от политики, от культуры. Рамки и штампы — это не о нем. Что совершенно неудивительно. Иначе он не был бы сыном своего отца. Мы ожидали увидеть настоящего украинского анархиста — и мы его увидели.

— Дмитрий, у каждого человека, рано потерявшего отца, по-разному запечатлевается его образ в памяти. У одних — это обрывки воспоминаний, у других — туманные очертания, а у кого-то всего лишь эмоции. Каким в вашей памяти остался Василий Стус?

— Разным, ведь с годами образ меняется. Сегодня мне кажется, что мое восприятие отца сформировано 1989 годом, а это — перезахоронение, угроза ареста в Перми, когда мы с Олегом Покальчуком были за шаг от голодовки. Политики чего-то там наверху решают, машины для перевозки не приезжают, а мы раскапываем могилы. И когда подняли папин гроб, открыли, то там оказалось совершенно нетронутое тлением тело... Вот именно это все вместе создало чистую ноту восприятия. Во мне тогда что-то изменилось, что-то щелкнуло: сформировалось решение работать над наследием отца. Я на протяжении 5—6 лет сидел в архивах, работал, описывал, изучал, систематизировал. Сквозь эту призму я сегодня и воспринимаю свое детство.

Я был ребенком непослушным, мы трудно сходились с отцом, особенно между лагерными сроками. В те несколько месяцев, когда он вернулся после первого срока, мы вообще не находили общего языка — нас его друзья мирить приезжали. А потом в школу пришел кагебист. И начал мне рассказывать, какой у меня плохой отец. Я ведь анархист, и единственный украинский политик, которого я уважаю — это Нестор Иванович Махно. И уже тогда это давление со стороны КГБ как бы от обратного очень помогло мне найти точку соприкосновения с отцом. Если система так давит на папу, значит, он чего-то стоит! Значит, система его боится! Значит, он — другой! А мне другие всегда нравились. Это были мои герои.

Те пять месяцев, что мы прожили вместе до его второго ареста перед московской Олимпиадой, стали основой всех моих знаний, особенно внутренних, духовных знаний. А потом я лет до 33—34 просто набирал фактаж, раскладывая его по полочкам, по нишам, заложенным во мне отцом еще тогда. Так и создавал систему знаний. Самый важный мой урок «философии Стуса» — это день, когда отца забрали навсегда.

...Я возвращаюсь после школы домой, открываю дверь, и меня хватают какие-то люди. При себе у меня была тряпичная сумка с парой тетрадок, больше я не носил, так как школа у меня всегда вызывала отвращение. Люди отбирают эту сумку, я захожу в комнату, где все перевернуто вверх дном. И ощущаю жгучую обиду, дикое унижение и бессилие что-либо изменить: я — растоптан! В глазах — слезы, никто ничего не объясняет, в соседней комнате идет обыск, а я не знаю, что вообще делать дальше. Помню, я подошел к телевизору, включил его, а время было послеполуденное, в телевещании перерыв — заставка с противным гудящим звуком. Я включаю этот звук на полную мощность, и вся квартира, весь этаж наполняется этим свистом.

Врывается «товарищ», выключает телевизор и что-то резко мне говорит. Когда он вышел, я снова включил звук на полную мощность. Кагебист хватает меня и отталкивает от телевизора, но я бросаюсь и опять включаю... Может, мне показалось, но в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Он ведь пришел арестовывать «страшного врага родины», а не бить 12-летнего пацана. В комнату вошел отец и спросил у него: «Можно, я его успокою?» На лице «товарища» даже обозначилось подобие благодарности за разрядку ситуации.

Потом мы с отцом долго говорили, картошку жарили, между делом он подготовил свое последнее письмо и бросил отдельные листы за диван (позже это письмо было передано за границу и там опубликовано). А потом пришла мама, плакала. И уже после двенадцати часов, когда папу забирали, он сказал очень важные для меня слова, которые я повторяю своим детям, но немножко в другой форме. «Знаешь, — сказал отец, — я очень хорошо понимаю, что сегодня случилось. Ты почувствовал обиду, унижение и бессилие. Это страшный коктейль для парня, который хочет стать мужчиной. Но я прошу тебя: не дай своим глазам превратиться в узкие щели бойниц, через которые в этот мир струится ненависть. Если ты озлобишься, если дашь своей душе зачерстветь, мир ответит тебе тем же, и в твоей жизни уже не будет любви, того единственного цветка, ради которого и стоит жить на этом свете. Попробуй, если не простить, то хотя бы понять этих людей». И после паузы добавил: «Я, к сожалению, уже не могу».

Вот это стремление понять мотивы, понять, почему случается так, а не иначе, понять, что даже жертва в большинстве случаев несет свою вину в том, что ситуация сложилась именно так, а не иначе... уже много лет и является тем самым главным жизненным уроком, сквозь призму которого я пытаюсь познать мир. За этот урок я очень благодарен отцу.

— Когда человек преждевременно уходит из жизни, — это судьба, это несправедливость или Божий промысел? Василий Стус погиб в 1985-м. А спустя 5—6 лет студенты уже писали курсовые по его творчеству. Человек не дожил всего пять лет. У вас нет чувства несправедливости?

— Отец учил меня, что разницы между добром и злом практически не существует. Вот вы говорите: «преждевременно ушел из жизни»... А что мы вообще знаем о категории времени? Когда мы говорим о людях, горящих на протяжении своей жизни, то забываем, что все они ушли раньше: у одного не выдержало сердце, другой спился... И Стус тоже износился. Он же постоянно находился на грани — с 1972 года. Но если бы он жил по-другому, разве создал бы все то, что создал? Ведь в нашей жизни так много талантливых людей разменивается на фальшь, на различные материальные блага. Сколько он мог, столько и шел по жизни. За это заплатил целым букетом болезней. Когда в 1980-м ему вынесли второй приговор, состояние его здоровья было таким, что все понимали: отправка отца в лагерь особого режима — очевидная смерть. У человека по сути не осталось здоровых органов, хотя на силе характера, силе воли и на нервной системе он продержался еще пять лет. Нервы сгорели, а характер остался.

Это очень хорошо описал Бородин, главный редактор журнала «Москва»: «Когда нас посадили вместе, я думал: ну и воля у человека, ну и нервы... Через несколько дней я понял — у него просто уже нет нервной системы». То есть весь его ресурс был отработан. Посему здесь нельзя говорить о справедливости или несправедливости. Нужно говорить о том, что сделано и как это сберечь. К сожалению, мы живем в таком культурном пространстве, где достижения не ценят, в отличие, например, от культуры британской или японской. Думаю, величие Стуса в том, что он за время с 1985-го по 1995-й вошел в культурное пространство Украины и остался там. Вот вам ответ на все вопросы — он остался. Остались его слова, осталось все то, что было для него важным. Другое дело, что многое испохабили политики, но они все похабят. Карма у них такая.

— Дмитрий, вы 20 лет исследуете биографию отца. Есть такая загадка, которую вы пока не смогли разгадать?

— Да их полно. Так сложилось, что его очень часто подставляли украинцы. Не хочу детализировать, даже в книгу свою многое решил не включать, но таких фактов — масса. Иллюзий относительно многих представителей своего народа у отца не было. Но Стус поднимался выше, к неимоверной, нечеловеческой любви к своему народу. Может, потому что понимал — без такого фундамента он не реализуется во Вселенной как творческая личность. Вот это главная его загадка: умение любить. Все остальное — не суть важно. Или — почему в своем творчестве он перекликается с Гете, с Рильке, с Пастернаком... А вот с украинской классической поэзией — ни на грамм. Да, всегда присутствует большое уважение к ней, но на уровне интеллектуальных, глубинных созвучий — ничего, пустота. Он и в «Письмах из лагерей» советует мне читать Борхеса, Достоевского, Толстого, но в этом списке нет наших украинских писателей.

— Но ведь Стус писал и о своих украинских коллегах по литературному цеху...

— Писал, давая им очень жесткие оценки. Хотя о многих личностях и текстах 1960-х годов вспоминал с теплотой. Кого-то он называл капитулянтом, кого-то еще как-то. Но я, к примеру, считаю, что не имею права повторять эти суждения. Потому что Стус за это право заплатил — он прожил свою жизнь по-другому и мог сказать то, что думает.

— А что по поводу его оценок и характеристик думают сегодня те же Драч, Яворивский, Павлычко? Вам приходилось с ними общаться?

— Мне это абсолютно неинтересно. Люди прожили свою жизнь, находятся в конце пути. Есть Бог. Во всяком случае я в него верю, в какой бы ипостаси Его люди ни трактовали. И они сами Ему обо всем отчитаются. Разве дело в оценках? Дело в том, что они сделали позитивного. У каждого из них это можно найти.

— Дмитрий, как вы считаете, памяти вашего отца современная Украина отдала должное или в очередной раз использовала его имя в угоду политической конъюнктуре?

— Государство практически не вкладывало в Стуса денег. Их находила Михайлина Хомовна Коцюбинская (филолог, литературовед. — Авт.), а потом искал я. В лучшем случае государство финансировало готовые проекты, что составляло не больше 10—20% нужной суммы. Долгое время это обижало и злило, но потом пришло озарение: это же нужно и тебе лично. Дело ведь не в государстве, оно лишь механизм, который должен сформировать идеологию. И руководствуясь ею, решить, что нужно народу. А когда куча политиканов начинает мне говорить о памятнике Василю Стусу, я спрашиваю: «Да полно. Зачем вам памятник? Бабки хотите отмыть? Памятник что, будет работать на создание культурных механизмов государства? Да как можно в нищей стране строить памятники, а не школы?»

— «Украинская муза носит кожух Шевченко», — так писал ваш отец 35 лет назад. Собственно, мало что изменилось с тех пор. Как избавиться от этого кожухового духа, который отгоняет от учебников украинской литературы наших детей?

— У меня есть слабая надежда, что даже если мало шансов что-либо изменить, все равно нельзя опускать руки. Каждый народ несет печать своего прошлого. У имперских народов, например тех же французов, одни проблемы, связанные с их имперским прошлым. Современная Франция — это, ко всему прочему, огромное количество выходцев из бывших колоний, которые заполонили метрополию, изменив ее лицо. В связи с этим там возникла проблема, о которой все говорят, но не очень понимают, как ее решить. Национальный вопрос стоит очень остро.

Если же мы говором об Украине, идею которой по большому счету сформулировали Тарас Шевченко и кирилло-мефодиевские «братчики» в «Книге бытия украинского народа», которую (для меня это шок!) во многих вузах студенты старших курсов филологических факультетов даже не читали... Но что делать. Мы не знаем своей культуры, своей традиции. Это наш уровень, и как следствие — наше уважение к себе. Мы долго находились под чьим-то культурным диктатом, поэтому и занимались не развитием, а сохранением. Боялись заимствований, чтили традиции и чистоту языка. Но без заимствований и взаимных влияний нет развития. К сожалению, сегодня наша культурная философия так же провинциальна, как и во времена СССР. Надо развиваться, а мы бдим чистоту. Это один аспект.

С другой стороны, рассуждая о современной Украине, надо понимать ее боли, проблемы и то, как эта земля формировалась. Ведь если речь идет о козаках мамаях, то это не только о нас, это и о тюрках. Когда говорим о местечковой культуре, то это и о еврейских влияниях. Я мечтаю когда-нибудь посвятить один номер журнала «Киевская Русь», где я работаю главным редактором, еврейской культуре. Захер-Мазох, Целан, Шолом Алейхем, музыкальная еврейская культура в переплетении с украинской, польской, русской, цыганской... А кухня, которая принимала в себя все влияния. А быт, а уникальная психология семейных взаимоотношений в Украине. Мы живем в уникальной земле, где переплелись запад и восток, юг и север, и все спаялось в уникальном культурном карнавале — с ведьмами-борщами-неистовством-любовью-ненавистью. Но мы почему-то обо всем забыли: не видим, не слышим и не помним... И плата за все — отсутствие чувства собственного достоинства, отсутствие любви и уважения к самим себе...

Если уж речь зашла о Донбассе, то надо понимать, что там живы традиции определенной свободы, вольности, права сильного, пренебрежение законом. На Донбасс приезжали люди из России, Беларуси, бежали из Украины, со всех просторов СССР и там образовался котел, в котором все перемешалось. Возможно, поэтому там рождаются самые красивые, на мой взгляд, женщины в Украине. Сегодня нам жизненно необходимо сформировать культурную матрицу, которая строится не по принципу или-или, а по принципу и это — и то — и вон то тоже...

Мы не можем изучать украинскую культуру и литературу, выбросив из нее Гоголя, Короленко, Волошина, заявляя, что это зарубежная литература. Какая она зарубежная, о чем вы?! Мог ли Гоголь в середине XIX века писать и издаваться на украинском? Да еще нормативного языка не было. А ему, чтобы работать, необходима была царская стипендия, которая позволяла жить и писать в Италии! С другой стороны, нельзя говорить, что Гоголь — чисто украинский писатель, это писатель великой империи, писавший на ее государственном языке. Его невозможно разрезать и поделить. Он сам говорил о двух половинах своей души, и это не есть предательство. Один из моих любимых литературных героев — Андрий Бульба. И я своим студентам говорю: анализируя Андрия, не зацикливайтесь на предательстве, ведь есть еще и жертва во имя любви. Разве его любовь не возвышенна? Не надо оценок, надо постараться понять.

Я очень люблю творчество киевлянина Виктора Некрасова, которого еще Сталин отмечал, но его у нас сегодня не изучают. Почему?! Забыли прекрасного поэта Бориса Чичибабина, взяв и забраковав по языковому принципу. Если говорить о музыке, то забыли о гениальном Козловском, который принес Украине всемирную славу! Да разве только о них...

— Пока не будет собрано все лучшее, что было создано на этой земле на любых языках и в любой сфере, мы не сможем осознать, кто мы есть, и понять, что такое народ Украины.

— Почему дети не читают украинскую литературу? Да возьмите любой учебник и почитайте биографию любого писателя. Достаточно лишь чуть подправить биографические данные такой статьи, изменить названия текстов, и получится универсальный текст о любом нашем классике. Безликий и неинтересный. А ведь каждый прожил непростую и часто красочную жизнь. Но ни живых людей, ни лучших текстов в учебниках нет. Вот и теряют дети интерес к литературе своего народа. Ко всему наши учебники совершенно не адаптированы к новым вызовам. Я был на литературном вечере в Днепропетровске и обратил внимание на то, что люди там стесняются украинского языка, но при этом говорят на таком русском, что становится и смешно, и грустно...

Мне кажется, единственный путь — это глубинное познание народом себя. Пусть не до Трипольской культуры, но за последние двести лет, когда формировалась украинская нация. Давно пора понять, что российская культура создается в России, нам же надо создавать что-то свое, но при этом найти в себе силы протянуть друг другу руки, прийти к согласию. И постепенно изменять университетские программы, готовить педагогов, которые смогут преподавать новую историю по новым учебникам и на школьном уровне.

Все эти 20 лет мы находились за границами культурной традиции, закладывая под себя бомбу непонимания и отчуждения. Если ситуацию не изменить, дальше будет намного хуже: разные части населения не будут воспринимать друг друга вовсе.

— Дмитрий, мы часто слышим, что «надо менять ситуацию». К этому призывает каждый новый министр культуры, политики и чиновники. Но все остается на уровне деклараций. Может, процесс намеренно блокируется кем-то или это «блок» ментальный? Кто виноват?

— Вы думаете, что я — Господь Бог?

— Вы умный человек...

— (Смеется). О-о-о! Так меня давно не обижали! Предателем недавно один бывший нардеп назвал, но умным человеком... Мне кажется, мы проходим обычный период накопления и сбора опыта. При этом слишком ориентируемся на Запад, совершенно забыв о Востоке. Стремимся перенести западные клише на нашу ситуацию, полагая, что они сразу заработают, и мы заживем, как на Западе. Возьмем элементарный пример: все украинцы мечтают победить взяточничество. Но когда их чадо поступает в вуз, то приблизительно 75% из нас обивают пороги, пытаясь дать взятку, чтобы дитя гарантированно поступило. «Ну какое же это взяточничество?! Это же мой ребенок!»... И так в любой сфере.

Я вообще убежден, что масштабное взяточничество связано с низким уровнем жизни. Полностью победить взяточничество нереально, ведь когда велика цена вопроса, люди во всем мире перестраховываются. Но у нас к экономике добавился и управленческий коллапс. За 19 лет мы наплодили армию чиновников, которые минимум раз в пять превышают их численность во времена СССР. Количество людей, которые сидят на мизерных зарплатах, но хотят вкусно и есть, и пить, многократно возросло. Все они хотят жить достойно. Но зарплаты на такую жизнь не хватает. Что делать? Или армия депутатов всех уровней, квалификация которых значительно ниже, чем у большинства наших уборщиков или пекарей. Напринимала эта армия законов, по которым жить нельзя, но все как-то крутится, а депутату и пенсия, и льготы, и... все довольны, и никто ни за что не отвечает... А вы спрашиваете, «кто виноват» и «что делать». Понять, что все наши беды от бескультурья, которое приводит к нестабильности всей системы. Все народы начинали с изучения себя. Я не знаю иного прецедента становления независимого государства. Мы этого не сделали и потому проигрываем сегодня в культурной сфере и белорусам, и молдаванам. Так почему же, не уважая и не зная самих себя, мы должны хорошо и достойно жить?

Я не знаю другой такой европейской страны, где бы к собственной культуре относились так пренебрежительно. Возьмите хотя бы пример с музеем Тараса Шевченко. В Украине практические все уважают и чтут его. Но с 2003-го по 2010 год никто НИЧЕГО не сделал, хотя деньги выделялись. Я не видел документов и не хочу называть те астрономические суммы, о которых мне говорили. Но ведь семь лет — слишком много для реконструкции, если и вправду любишь, если и вправду считаешь Шевченко необходимым для Украины. Но.., но нужно было волевое решение Виктора Януковича, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. А когда Лариса Скорик за рекордные несколько месяцев таки провела реконструкцию, мы услышали шум знакомых голосов: не так, неправильно, почему не посоветовалась... И почему-то никто не говорит, что, кроме денег, за это время фактически пропала залитая водой библиотека музея, что утрачены древние издания... Или Шевченко не общенациональное достояние, а субстанция, на которой несколько сотен людей зарабатывают неплохие деньги? Если так, то и вправду, к чему реставрировать музей — проще брать деньги и ничего не делать. К сожалению, я и сам открыл для себя Тараса Григорьевича лишь в 35 лет, отбросив школьную лабуду и увидев гонористого европейца, который не вписывался ни в какие схемы. Но для большинства людей он, как и раньше, находится на пьедестале. Непонятый и непонятный. А жаль...

— Возможен ли в такой ситуации культурный взрыв, революция?

— Взрывы и революции не могут изменить систему и сделать жизнь комфортнее. Они способны лишь поменять тех, кто рулит. Одна часть людей получает всевластие, а другая плачет: «Хіба ж я знав, що так буде...» Я сторонник совершенствования общества через совершенствование человека. Мне интересны разные люди, хотя особо привлекают, конечно же, крайности. В частности, я перечитываю практически все, что удается достать о Гитлере и Сталине. Их называют преступниками. А для меня они люди, которые в силу определенных причин стали именно такими и в которых отразилось очень много черт их соотечественников.

— В нашей газете велась широкая полемика о личности и роли Сталина и о том, нужно ли ему сегодня ставить памятник. Что вы думаете об этом?

— Меня уже «били» за «неправильный» ответ по этому поводу на телевидении. Я отвечу вам так: в истории случается множество парадоксов: нет такого зла, которое не оборачивалось бы добром, и добра, которое не приносило бы людям зло. И Сталин — очень яркий пример этого парадоксального правила мироустройства. По сути, именно Троцкий и Сталин собрали и конституционно закрепили большую часть территории Украины государственными границами. Ведь территория УНР была крошечной, а до и после войны Сталин присоединил Галичину, Закарпатье, позднее Хрущев присоединил Крым. То есть, именно врагами и изуверами была собрана территория, то, о чем мечтали, но чего не могли добиться тысячи патриотов. С точки зрения государства — это очевидный и бесспорный факт. Но мы смотрим на все с исторической перспективы и не можем не знать цену вопроса. А вот она страшна. Ведь если людей довели до того, что зафиксированы многочисленные случаи, когда матери ели своих детей, то... В то же время не надо никого демонизировать. Сегодня очень легко и удобно все валить на злодея Сталина, страшных коммунистов, а народ осмысливать как безневинную жертву. Так не бывает. Да это и не конструктивно.

Мне кажется, что с памятниками нам необходимо взять тайм-аут. Я всегда был противником их сноса. Вот сокрушаются, что памятников Ленину в Украине были десятки или сотни тысяч. Но ведь те же люди, которые их с гордостью ставили и открывали, зарабатывая на этом деньги, с не меньшей гордостью потом сносили. Я думаю, что это неправильно. Поставили памятник человеку, который оказался злодеем? Что же делать? Пусть стоит. Пусть всем нам будет стыдно. Но только так можно что-то изменить, чтобы в следующий раз сперва подумать, а потом что-либо открывать. В нищей стране, большинство населения которой находится за чертой бедности, где уничтожаются исторические памятки на Майдане и в его окрестностях, а вместо них строится бездарный «Глобус» и над ним странная девушка верхом на колонне, нужно строить школы, больницы, библиотеки, мосты, приюты, а не памятники.

Но коль кто-то очень хочет поставить памятник Сталину — не вопрос. Нужно лишь спросить у граждан этого города: «Вы хотите памятник? — Хотим! — Платите дополнительный налог! Это стоит столько-то. Кроме того, столько-то стоит его содержание. Это деньги из ваших пенсий, стипендий, зарплат». И если люди платят — это их решение.

Деньги нужно вкладывать в то, что даст людям возможность чувствовать себя защищенными, уверенными в своей стране и своем будущем, что поможет полюбить себя и свою Родину и хоть немножко уменьшит массовое желание выезжать за границу, чтобы любить Украину оттуда.

Елена ВАВИЛОВА, Максим ШАПКА
http://2000.net.ua/2000/svoboda-slova/sudby/68674