Евгений Степанов

Евгений Евтушенко — один из ярчайших людей современности. В 2010 году от России только он и Белла Ахмадулина были номинированы на Нобелевскую премию в области литературы. Он, действительно, самый известный поэт в мире. Профессиональный артист и чтец-декламатор. Он один из тех литераторов, кто может собрать полные залы.
В чем же секрет успеха этого незаурядного автора, вот уже шесть десятилетий подряд приковывающего к себе внимание многотысячной аудитории?
Рассуждая о поэтике Евтушенко, я полагаю, многие исследователи его творчества подбирают к нему, говоря словами Велимира Хлебникова, неправильный угол зрения. Стихи Евтушенко — это, как правило, зарифмованная журналистика, светская хроника (где зачастую герой он сам), агитка. Чтобы не быть голословным, приведу из книги "Памятники не эмигрируют", М., Эксмо, 2005) несколько примеров того, как Евтушенко пишет светские репортажи

* * *

мне записку прислал Горбачев:
"Ваше завтра — оно послезавтра".

* * *

…великий актер-перевоплощатель Витторио Гасман обомлел, увидев, как русский поэт (Евгений Евтушенко. — Е. С.) его "переигрывает на итальянском языке", читая "Ярмарку в Симбирске".

* * *

А потом я стал читать им по-испански отрывок об Альенде…

Примеров и дальше можно приводить до бесконечности. В процитированных строках все профессионально создано по законам жанра светской хроники, светского репортажа. Упоминаются "звезды", они что-то делают… Выпивают, плачут, совершают те или иные поступки… Правда, обычно светские хроникеры пишут про других, но Евтушенко развивает возможности жанра: он вель и сам знаментиый человек, так почему бы не рассказать о себе? Тем более что он и других не забывает. Вот как он пишет про других поэтов.

Про Афанасия Фета:

весьма усмешливый помещик по прозвищу "Афан-Афан".

Про Марину Цветаеву:

Любимая дочь на тебя показанья под пытками лепит.

Про Николая Клюева:

С рукою протянутой Клюев хранил на щеках своих вмятых есенинских поцелуев дыхание клевера, мяты.

Про Георгия Иванова:

А вы слыхали, что Одоевцеву он чуть ли фрицам не сдает! Она, как миленькая, доится — ему на водку выдает.

Про Николая Заболоцкого:
Николай Алексеевич Заболоцкий подливал "Телиани" — так нежно ко мне, и вину…

Про Николая Рубцова:
Милый Коля, по прозвищу Шарфик.

Обратите внимание — что интересно автору. Прозвища поэтов, интимные и скандальные подробности их семейной жизни, алкогольные пристрастия и т. д. Это как раз то, чем изобилует светская хроника любых глянцевых журналов. А светскую хронику читают всегда. И Евтушенко четко знает, как привлечь внимание публики. Поэтическое произведение построено по журналистскому принципу. Этот прием, конечно, не нов, однако следует признать: владеет им Евгений Евтушенко профессионально, на уровне современных рыночных отношений, когда очень важно привлечь к себе внимание. Евтушенко расширяет возможности поэтического языка, смешивает жанры (репортаж и светскую хронику, очерк и лирику, газетную передовицу и рекламный слоган), во многом наследуя традициям Владимира Маяковского. (Не будем сейчас говорить о политических метаниях поэта — см. об этом мою статью "Евгений Евтушенко — суперзвезда мирового пиара", "Дети Ра", № 9, 2006).
Важно другое — Евтушенко состоялся и как поэт в рамках общепринятых литературных традиций. Он написал немало замечательных стихотворений. Он — мастер, владеющий версификационной техникой, его ассонансные, паронимические и составные рифмы новы и неожиданны:
буйно к щеке—будущее; целоват—целый сад; о свободе? На!—родина; нал или чек—наволочек; выражал—варежках; прикрас—предаст и т. д.
Евгений Евтушенко много отдал сил политике, легко меняя свои взгляды. Но не этим он интересен. Он интересен как поэт. Он интересен, когда сбрасывают с себя политические, журналистские и пиаровские вериги, которые надел на себя в ранней молодости, и говорит спокойным, внятным языком. Говорит, как человек, многое переживший и видевший. И главное — не красующийся перед самим собой и другими.

* * *
И все-таки я с тобою,
и все-таки ты со мной,
зажатые шумной толпою,
придавленные тишиной.

И все-таки мы родные,
а это нельзя не сберечь,
и все-таки мы иные,
чем были до наших встреч.

У памяти столько заначек,
что хватит их нам наперед,
и кто-то из нас заплачет,
когда из нас кто-то умрет.

* * *
Все выживаю, выживаю,
а не живу,
и сам себя я выжигаю,
как зной траву.
Что впереди? Лишь бездну вижу.
Она лежит
между двуличным словом — выжить,
и безграничным — жить.