Ирина КАРПИНОС

Ирина Карпинос родилась в Киеве. Окончила Литературный институт в Москве в 1991 году. Поэт, прозаик, автор-исполнитель песен. Член Союза театральных деятелей и Межрегионального союза писателей Украины. Лауреат международных литературных премий. Пишет на русском языке. Автор четырёх книг прозы и четырёх поэтических сборников.

Ирина Карпинос печатается в журналах и альманахах с публицистическими и культурологическими эссе, выступает с музыкально-поэтическими концертами.

В начале 2016 года вышла книга стихотворений «Перевёрнутый мир», посвященная нынешнему трагическому разлому времени, войне и миру. Книга удостоена премии им. Максимилиана Кириенко-Волошина (премия учреждена Национальным Союзом писателей Украины) - за лучшую поэтическую книгу 2016 года, изданную в Украине на русском языке.

НА МЕДЛЕННОМ ОГНЕ

Из стихотворений 2016-2018 годов.

ВЕНЕЦИАНСКОЕ

В Серебряном веке, коротком и ярком,

поэты любили в Венецию ездить

и с чашечкой кофе сидеть на Сан Марко

и в небе полуночном трогать созвездья.

Венеция рядом с времён Сансовино:

крылатые львы и певцы-гондольеры.

Поэты пируют, поэты пьют вина,

поэтов ещё не ведут на галеры.

И Блоку покуда не снятся двенадцать,

и пуля не скоро убьёт Гумилёва.

Поэты ещё не отвыкли смеяться

и верят в могущество вещего слова.

Не пахнет войной голубая лагуна,

собор византийский с квадригой прекрасен,

ещё не задернули занавес гунны

и хмель венецийский ещё не опасен.

И можно до слёз любоваться Джорджоне

и долго бродить по Палаццо Дукале,

стихи посвящать беглым ветреным жёнам,

катать их в гондолах, купать в Гранд-Канале...

Поэты в Венеции пьют на пьяцетте,

война мировая вдали, как цунами.

Запомните лица их в огненном цвете!

Всё кончится с ними. Всё кончено с нами.

НОЧЬ

Ночь морозная, грузная, грозная,

полусны пограничные розданы,

догорает окурок в ночи,

заговаривай боль, не молчи...

Предают, привирают предания,

до свиданья, двойник, до свидания,

нет уже ни воды, ни вина,

я на ведьмином спуске одна...

На краю, на ветру, на ристалище,

в ритуальном прокуренном залище

херувимы хреново поют

про любовь, про последний приют...

Гарь такая, что рвется дыхание

от убийственного полыхания,

никого не обнять, не спасти,

лишь зола золотая в горсти...

Не ищи меня в римах, лютециях

и в оврагах да прагах, венециях -

я уже далеко от земли,

огонёк дотлевает вдали...

Дряхлый мир, на крови обустроенный,

обветшавший до дыр, грубо скроенный;

беспробудно ваятель был пьян,

налепив, как блины, поселян...

Мы теряем, теряем, теряемся -

и уходим и не возвращаемся...

Равнодушно глядит Он с высот

на погромный программный исход...

ЛУНА И ГРОШ

Мы родились в двадцатом веке,

совки, поэточеловеки,

и пьём, не чокаясь, до дна

за участь, что на всех - одна...

Эпоха нас не закалила,

кровь ближних не опохмелила,

стоим на ледяном ветру

у края в чёрную дыру...

Повремени ещё, мгновенье,

покуда догорят поленья

всех наших помыслов и слов,

летучих золотых ослов...

Куда нас молодость водила,

каким залётным был водила!

Кто ляжет рядом - тот хорош,

вся наша жизнь - луна и грош...

Свеча горела, до упаду

плясали мы свою ламбаду

и гибли в долбаном бою

за рифму - родину свою...

В конце времён мы дали слово,

что сочиним многоголовый

молитвоблуд - наш пропуск в рай.

Пётр, кого хочешь, выбирай...

МОЛИТВА

Мой ангел, мой заступник вечный,

замолви за других словечко!

За тех, чьи бедные дома

смела военная зима,

за тех, кто вырваться не может

из городов - кровавых ножен,

кто потерял своих детей

и стал апостолов святей.

За тех, кто не покинул близких,

когда летели пули низко,

за тех, кому не всё равно,

чем это кончится кино,

за тех, в автобусах убитых,

за тех, в оврагах позабытых,

за них, кого Господь не спас -

за весь расстрелянный Донбасс!

Мой ангел, чёрный или белый,

молю тебя, лети на дело

и ослабевших защити

и путь-дорогу освети!

Дай им тепло в большую стужу,

дай им воды, ночлег и ужин!

И в этой прОклятой войне,

мой ангел, помоги и мне:

ты донеси мою молитву

до тех, кто вновь готовит битву,

и всем безумцам дай понять

два слова: ХВАТИТ УБИВАТЬ!!!

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Знаешь, в эпоху больших перемен,

горьких, немыслимых, немилосердных,

можно совсем не бояться измен,

слепо держаться за нежных и верных...

Знаешь, так важно кого-то любить!

Бога и кошку, дитя и мужчину...

Всё принимать и сомненья забыть,

сок бытия выжимать из кручины...

Знаешь, не в самой счастливой стране

хочется чувствовать силу былую,

как в неразбавленном крымском вине,

в перебродившем ночном поцелуе...

Мне не уехать отсюда, мой друг:

я заглянула уже в эту бездну.

Где-то судеб завершается круг...

Все мы на шарике утлом проездом.

Я повидала другие края...

Там хорошо! Но совсем не поётся

грустная странная песня моя.

А без неё... знаешь, сердце не бьётся...

КИТЕЖАНКА

Я могла бы далеко-далёко

оказаться от родных широт,

где-то там, где Бунин и Набоков...

Знать бы, что за времечко грядёт!

Так я и не стала парижанкой

и сегодня вижу наяву:

я - пожизненная китежанка,

в граде Китеже, как встарь, живу.

Никуда не скрыться, не забыться,

с ним возможно только затонуть,

ледяной водою захлебнуться,

к царствию подводному примкнуть.

Здесь течёт Венеция по венам,

воды Борисфена, древний Тибр.

Острова далекие над Сеной

душу будоражат, как Магриб.

Ладанка на шее китежанки

предопределила всю судьбу:

время и страну для каторжанки,

осужденной на тоску-журбу.

Град мой, Китеж! Я тебя не в силах

бросить, как болезного отца.

Не тревожься, не печалься, милый!

Мы пребудем вместе до конца...

КОНКВИСТАДОР

Он на Ржевском полигоне

в мирный тот денек

закурил, прикрыв ладонью

слабый огонёк.

И с последнею затяжкой

в небеса взглянул,

улыбнулся и бесстрашно

под прицел шагнул.

Он, железный конквистадор,

воин и поэт,

жил давно со смертью рядом,

словно смерти нет.

Было у него три Анны:

две жены и мать.

И исполнилось недавно

только тридцать пять.

Расстреляли Гумилева...

Пустыри кругом...

Много лет искали вдовы

этот полигон.

И брели по миру Анны,

и звучал для них

над землёю окаянной

гумилевский стих...

ВТОРАЯ РЕЧКА

По улицам шатался, как Гомер,

и изучал науку расставанья,

шум времени, бессонницу, скитанья,

с безмерностью поэта в мире мер.

Владивостокский пересыльный пункт.

В бараке лагеря "Вторая речка"

под разговор о Данте бесконечный

уходит жизнь... Нет больше сил на бунт...

А далеко на западе жена

идёт под снегом в траурном костюме

и говорит: "Сегодня Ося умер.

Отмучился. Так радуйся, страна!"

Ох, сколько зим прошло! Могилы нет.

Есть улица, не в Питере - в Варшаве.

Но юбилеи празднуют в державе,

поэта убивавшей много лет.

Он умирал, шутник, гордец и враль,

так далеко от нищенки-подруги!

Под Новый год, под завыванье вьюги...

Вторая речка... Вечная печаль...

РОЖДЕСТВО

Наступит вновь рождественская ночь...

Я вспомню строчки доктора Живаго...

Метель, свеча, герой уходит прочь...

Но замело дорогу за оврагом...

Всё меньше яблок, золотых шаров,

цветная мишура давно поблекла,

похож на крепость необжитый кров,

и ветер, зимний ветер рвется в окна...

Нет, я не стану в эту ночь гадать.

Я знаю всё. Я ворожбе не верю.

Кому-то навещуют благодать,

кому-то - только новые потери.

Как мне в Сочельник грустно! Где-то фронт...

Все так и не приблизились к согласью...

Любимые ушли за горизонт...

Но вновь Младенец улыбнется в яслях...

Ах, в эту ночь, рождественскую ночь,

мир заискрится в снежном отраженьи!

Метель, свеча, и Он уходит прочь...

И страшно далеко до Воскрешенья...

НАМ ВЫПАЛО В НОЧНОЕ ВРЕМЯ ЖИТЬ...

Сто лет не сплю. И мертвый телефон -

эпохи войн невыносимый фон.

Гудки, гудки, гудки - и нет ответа.

Как поминальный зуммер: где ты, где ты?

Всех унесло взрывной волной времен.

Я помню только несколько имён.

Но чем их меньше, тем они дороже.

Их голоса волнующи, до дрожи...

Я так боюсь остаться без любимых,

людей, зверей, пока ещё хранимых

той силой, что превыше тьмы и света!

Но телефон молчит - и нет ответа...

Нам выпало в ночное время жить,

глаз не смыкать, на гуще ворожить

и ждать обетованного рассвета,

читать стихи и доверять поэтам.

Эх, тяжек путь, в котомке - ни гроша,

и так отчаянно болит душа!

Но перед утром чудеса бывают -

и голос в мертвой трубке оживает.

ЖЕНЩИНА ПОСТМОДЕРНА

Женщина со следами совсем недавней красы,

что ты смотришь устало с неизвестной картины?

Над тобой весьма откровенно посмеиваются в усы

молодые еще плейбои – редкостные кретины.

Женщина постмодерна хочет быть молодой,

очень тонкой и звонкой, очень сильной и стильной:

она спешит на рассвете в бассейн с ледяной водой,

красит губы яркой помадой, наряжается инфантильно.

Женщина гиблой эпохи необъявленных войн

жаждет любви не меньше, чем в спокойные годы,

но стареет внезапно и становится слишком злой

и назло равнодушным мужчинам хочет пасти народы.

Она быстро теряет надежду в липком коконе лжи,

женщина постискусства, женщина постмодерна…

С каждым новым рассветом ей все меньше хочется жить,

ей хочется стать картиной, неизменной, двумерной…

ДВЕ ВОЙНЫ

И когда облачается в шкуру врага твой друг,

оборвав христианские струны, ты шепчешь: лучше б он умер!

Не сегодня, вчера, когда-то, без чьих-то рук...

Но уже бы затих, разрядился в виске этот чертов зуммер!

А пока - все бессонные ночи одним куском.

Вам нарезать? Но нож тупой, а ночи все толще.

Песен больше я не пою и почти не плачу тайком.

обо всех, с кем раньше сражалась, забыла в общем.

Потому что за эти годы бессмысленная война,

с ее мнимыми перемирьями вперемежку,

растоптала ясные чувства, выпила кровь до дна.

И я тупо мечусь, мой Гамлет, бытием и забвеньем между.

Потому что инстинкт выживанья быстро перегорел,

и инстинкт продолженья рода в упор расстрелян.

Мне плевать, что в гнусное это времечко я - не у дел,

мне плевать на лживые исторические параллели!

И в дыму юбилеев Победы, в дни неназванной новой войны,

горстка выживших стариков - с двух сторон на переднем плане.

Им привить пытаются правнуки комплекс чужой вины...

Лучше б дали сто грамм фронтовых в кружке, в граненом стакане!

Чтоб на сердце у них полегчало, хотя бы чуть-чуть!

Невозможно смотреть этот ад без анестезии!

Я хочу за погибшего деда поставить свечу...

Только негде! Торговцы в храмах наследили и наслезили.

Два обломка кровавой родины нечем соединить.

Все осколки дружб и любовей теперь смертельны.

Как же ты сомневался, Гамлет: быть, мол, или не быть?

Как же ты сомневался! Вот и вороны налетели...

В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ А.С.П.

Никто не будет подавать патроны,

отстреливаюсь, как всегда, сама...

На голове - бумажная корона,

в руке - всё та же нищая сума...

Мир - балаган, кровавый шоу-бизнес,

жить на юру - не поле перейти...

Как мачеха, неласкова отчизна,

и развезло все млечные пути...

Был близкий друг - портрет висел на стенке.

Вчера сняла: друг оказался вдруг...

Лицейские закончены поминки.

Последний тост. До дна. Всё уже круг...

Ну что, брат Пушкин, сердцу веселее

от кружки, с нянькой в вечности вдвоём?

Ты был недавно так отъюбилеен!

Давай сегодня по чуть-чуть нальём...

Мороз и солнце, комары да мухи,

Александрина, Анна, Натали...

На свете счастья нет - одни лишь слухи,

и Чёрной речки берега вдали...

ВАВИЛОН

Я всё сказала и добавить нечего.

В реальности - безумия броня:

растленье душ раскручено, разверчено,

поп с автоматом - новый символ дня.

Я так любила питерские дворики

и киевский каштановый уют!

Соврут о нашем времени историки,

чтоб не рехнуться, запросто соврут.

Бог вовремя забрал своих любимчиков,

оставив нас, нелюбых, горевать.

Какие гуттаперчевые личики

у мальчиков, рожденных убивать,

у девочек, что машут им платочками,

у матерей, что слёз уже не льют!

А за полями, боже, за лесочками

тела лежат и соловьи поют...

В эфире - телебашня вавилонская!

Распалась связь понятий и времён.

Ревёт навзрыд труба иерихонская

и ждёт заказа лодочник Харон.

СВОБОДА

Выпей яду, Сократ, выпей яду!

Не меняй на побег свой кубок!

Стала невыносимой Эллада...

Вот цикута. Смочи ею губы.

Выпей яду, Сократ! Невозможно

наблюдать, как безумны Афины.

Босоногий философ-острожник

обречен на такую кончину.

Стала Аттика, словно Спарта,

на военный лагерь похожа.

Выпей яду, Сократ, для старта:

станешь статуей с мраморной кожей.

Всё Платон за тебя напишет,

в "Диалогах" своих растолкует.

А живой ты в Афинах - лишний.

Посмотри, как демос ликует!

Выпей яду, Сократ, выпей яду!

Ты свободен и лик твой светел.

Сгинул век золотой Эллады.

Наступило твоё бессмертье...

ЖАН ВАЛЬЖАН

Герой из детства Жан Вальжан

спасает бедную Козетту.

Я лучше многих парижан

всё понимала в книге этой.

И, зачитав Гюго до дыр,

всегда отверженных жалела.

Тот Жан Вальжан, тот книжный мир...

Я с детства Францией болела.

О вымечтанный мой Париж,

где нищим умер Модильяни,

с мансардами глазастых крыш

и Елисейскими Полями!

С такой знакомой Нотр-Дам

и монпарнасскою "Ротондой"!

Я полюбила навсегда

столицу юности свободной.

Но так сложилось, так сошлось,

такая выткалась картина:

не там живу я, вкривь и вкось,

в реинкарнации Фантины.

И не успеет Жан Вальжан

найти меня за краем света.

Я лучше многих парижан

судьбу предчувствовала эту...

АРЛЕЗИАНКА

Я сегодня спрошу у Винсента:

как ты жил в этом бешенстве красок?

Мы с ним выпьем, конечно, абсента,

полетаем от Арля до Грасса...

Золотая терраса Прованса,

сумасшедшая близость Ван Гога...

Август звёзды роняет, как вазы,

и осколками блещет дорога...

Это буйство и цвета, и света,

одиночества и ожиданья,

в жарких корчах кончается лето,

тянет холодом из мирозданья...

Эх, родиться бы арлезианкой!

Выпивать на террасе с Ван Гогом,

приносить ему холст спозаранку

и не клянчить удачи у Бога...

МОДИ И ЖАННА

Когда умер Амедео Модильяни, его жена Жанна выбросилась из окна

Не подходи, не подходи к окну!

Живи ещё! Мы встретимся позднее!

О Жанна, о жена, не множь вину!

Как мне на Страшный Суд явиться с нею?

О Жанна, на земле стихи писать

я не умел, я чёркал на салфетках

изгибы шей, змеиную их стать,

в тех тонких девочках-кордебалетках...

И лишь одна Верлена наизусть

читала ночью - северянка Анна,

и навсегда исчезла - ну и пусть,

освободив тебе дорогу, Жанна!

Не умирай! За каждый мой портрет

тебя осыпят серебром и златом.

Не знаешь ты ещё, что смерти нет!

Есть Божий дар и вечная расплата.

О Жанна! Ты летишь в последний бой!

Я принимаю страшную награду.

Теперь мы скоро встретимся с тобой.

Я снова твой. Люблю тебя. Ты рада?

ПАМЯТИ ЭЛЬДАРА РЯЗАНОВА

Эльдар Александрович Андерсен

уходит, летит, улетает...

Эльдар Александрович Андерсен

о том, что он умер, не знает.

И ангелы крыльями белыми

ему аплодируют плача,

и яблоки падают спелые

в Эдеме, у Бога на даче.

Эльдар Александрович, сказочник,

волшебник, весёлый и странный,

опять улыбается, кажется,

с небес его обетованных...

И Ханс Христиан его слушает...

И круг собирается дивный...

И музыку к этому случаю

играет им Таривердиев.

Рязанов Эльдар Александрович,

за смутное время простите!

Мы любим Вас, Гений Закадрович!

Летите, летите, летите...

НА ДНЕ ОТЧАЯНЬЯ

на дне отчаянья течёт ничей ручей...

и я тянусь к нему, тянусь воды напиться,

покуда сердце продолжает гулко биться,

превозмогая черный чад моих ночей...

на голове кленовых листьев паричок...

меня никто не узнает при лунном свете...

и я попалась в те серебряные сети,

что сплел неспешно предрассветный паучок...

я не люблю дневные тусклые слова,

их трёхгрошовый оптимизм на постном масле...

покуда все огни в округе не погасли,

в октябрьском мороке кружится голова...

и запах листьев, и букет ночной ничей,

его мерцающее медное сиянье,

и с миром тонущим последнее слиянье...

на дне отчаянья... потерянных ключей...

исходит время убивающих речей...

кровь темно-красная... густая - не водица...

покуда сердце продолжает гулко биться,

на дне отчаянья течёт живой ручей...

ЗИМНИЙ СОНЕТ

Вот год опять уходит воровато,

ныряет в морок, чёрную дыру,

в какую-то кромешную нору...

Скажи, хранитель: в чём я виновата?

Дождь ледяной декабрьский беспощадный

и сумрачные мысли по ночам,

и гаснущая на ветру свеча,

и запах мглы на лестничной площадке...

Я новогодний бред перезимую

в какой-нибудь неведомой глуши,

где тело спит в объятиях души,

о необъятности любви тоскуя...

От Рождества Христова столько лет!

А счастья, воли и покоя нет...

НА МЕДЛЕННОМ ОГНЕ

Где вы были до тринадцатого года?

Пили водку и горилку аки воду,

нагревалась кровь на медленном огне,

проливалась только истина в вине...

Жили-были, пели-пили, не тужили

и бродячую беду приворожили,

и теперь она на медленном огне

души грешные пытает при луне...

Где вы были до семнадцатого года?

Убивали, суп варили из народов,

закипала кровь на медленном огне,

ангел смерти проносился на коне...

И с тех пор у нас на площади центральной

отпеванья, отпеванья, отпеванья...

и язычество на медленном огне

жертвы требует в родимой стороне...

И покуда не найдется отворота,

души будут изгоняться за ворота

и гореть на клятом медленном огне...

Слышишь реквием? Он по тебе и мне...

МАМА

Мама в больнице читает стихи

голосом чистым, как в юности, звонким.

Я для тебя так и буду ребенком,

блудную дочку прости за грехи!

Мама читает стихи о войне

и говорит: это лучше, чем Мориц?

Лучше стократ и добрей, кто же спорит!

Нет больше мира, по общей вине...

Мама... красавица... тонкая кость...

Каждый шажок - словно путь на Голгофу.

Льются напевно любимые строфы,

а у кровати - лекарства и трость.

Всхлип где-то в горле, глазницы сухи...

Близкие наши - родные стихии...

Господибоже, спаси, сохрани их!

Мама в больнице читает стихи...

У ПЕТРОВИЧА

Сходи на литтусовку в кабаке:

там пьяных муз невнятное мычание,

и ты сидишь, и губы на замке,

и всё невыносимее отчаянье...

И ты молчишь и каменеет вновь

душа, что раскрывалась нараспашку

навстречу смерчу с прозвищем: "любовь,

сорвавшая последнюю рубашку"...

Убогость ритма, смысла сорняки,

из ключевых словечек - пот и сперма.

И ты срываешь поводок тоски,

над "жрицами" куражишься, как стерва...

И бешенство в дрожаньи кулаков,

и маска снисходительной ухмылки,

и жизнь-нежизнь на поле дураков,

и стихоплетства жалкие обмылки...

НА КРАЮ

Сирота - вот и найдено слово,

сирота среди мира пустого,

позади - разноцветный обман,

впереди - только чёрный туман...

На краю провороненной жизни,

в эпицентре бродячей отчизны

сердце реже и глуше стучит,

дней, часов не осталось почти...

Я тебя никогда не забуду...

и никто не увидит оттуда,

как моя погорелая жизнь

на промерзшей дороге лежит...

И не встать, и не выразить боли

в бесприютной сиротской юдоли,

не нащупать у пропасти дна...

пей до дна... жизнь одна... смерть одна...

Я - невидимый призрак, когда-то

сочинявший плохие баллады

о безмерной бессмертной любви

на ветру... на краю... на крови...

Я неслась по болотистым кочкам,

чья-то жёнка, любовница, дочка,

и летела сквозь небо звезда

в никогда, никому, никуда...