Константин Фофанов (1862-1911)

Вступление - Михаил Синельников

Может быть, и зря гну свою линию и так часто пишу о разных поэтах. И времени мало, и работы много на остающемся отрезке, да и читателей малость. Но календарное напоминание о том или ином примечательном авторе навевает облако и приносит звук.
Всё же не всякий день рождаются поэты,заслуживающие в потомстве внимания и упоминания. Но вот день рождения Константина ФОФАНОВА...Отбирая его стихи для антологии, вдруг обнаружил, что собралось-то немало, и, может быть, прав был Игорь Северянин...Ну, а всякий отбор, понятно, субъективен.
...........Ф. стал певцом той поры, когда герань превратилась в любимый цветок бедных горожан, когда за самоваром до поздней ночи шли-тянулись мечтательные и безнадежные разговоры: «Мы замыслили много чистых дел… / До утра б сидеть, да всему предел!.. / Ты задумался, я сижу — молчу… / Занавесь окно, потуши свечу». Ф. вглядывался в туманное будущее и с тревогой, и с отчаянием. Ритмически этот поэт всегда подлинен и чрезвычайно разнообразен. Отчетливые отзвуки его интонаций мы найдем и у Бунина, и у Брюсова, и у Ходасевича, и у Исаковского. И, разумеется, у Игоря Северянина, считавшего себя продолжателем этой линии в русской лирике и посвятившего Ф. воспоминания и немало стихов и строк.

* * *
Потуши свечу, занавесь окно.
По постелям все разбрелись давно.
Только мы не спим, самовар погас,
За стеной часы бьют четвертый раз!

До пол´уночи мы украдкою
Увлекалися речью сладкою:
Мы замыслили много чистых дел…
До утра б сидеть да всему предел!..

Ты задумался, я сижу — молчу…
Занавесь окно, потуши свечу!...
Сентябрь 1881
* * *
Столица бредила в чаду своей тоски,
Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
Мешались с лязгом экипажей.

Движенью пестрому не виделось конца.
Ночные сумерки сползали,
И газовых рожков блестящие сердца
В зеркальных окнах трепетали.

Я шел рассеянно; аккорды суеты
Мой робкий слух не волновали,
И жадно мчались вдаль заветные мечты
На крыльях сумрачной печали.

Я видел серебро сверкающих озер,
Сережки вербы опушенной,
И серых деревень заплаканный простор,
И в бледной дали лес зеленый.

И веяло в лицо мне запахом полей,
Смущало сердце вдохновенье,
И ангел родины незлобивой моей
Мне в душу слал благословенье.
Октябрь 1884
* * *
Неправда ль, всё дышало прозой,
Когда сходились мы с тобой?
Нам соловьи, пленившись розой,
Не пели гимны в тьме ночной.

И друг влюбленных — месяц ясный —
Нам не светил в вечерний час,
И ночь дремотой сладострастной
Не убаюкивала нас.

А посмотри — в какие речи,
В какие краски я облек
И наши будничные встречи,
И наш укромный уголок!..

В них белопенные каскады
Шумят, свергаяся с холма;
В них гроты, полные прохлады,
И золотые терема.

В них ты — блистательная фея;
В них я — восторженный боец —
Тебя спасаю от злодея
И торжествую наконец.
Июнь 1885
* * *
Блуждая в мире лжи и прозы,
Люблю я тайны божества:
И гармонические грезы,
И музыкальные слова.

Люблю, устав от дум заботы,
От пыток будничных минут,
Уйти в лазоревые гроты
Моих фантазий и причуд.

Там всё, как в юности, беспечно,
Там всё готово для меня —
Заря, не гаснущая вечно,
И зной тропического дня.

Так, после битв, исполнен дремы,
С улыбкой счастья на устах,
В благоуханные гаремы
Идет усталый падишах.
1887
* * *
Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.

В зеленеющем уборе
Млеют темные леса.
Небо блещет — точно море,
Море — точно небеса.

Сосны в бархате зеленом,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.

И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком!
1887
У печки
На огонь смотрю я в печку:
Золотые города,
Мост чрез огненную речку —
Исчезают без следа.

И на месте ярко-алых,
Золоченых теремов —
Лес из пламенных кораллов
Блещет искрами стволов.

Чудный лес недолог, скоро
Распадется он во прах,
И откроется для взора
Степь в рассыпчатых огнях.

Но и пурпур степи знойной
Догорит и отцветет.
Мрак угрюмый и спокойный
Своды печки обовьет.

Как в пустом, забытом доме,
В дымном царстве душной мглы
Ничего не станет, кроме
Угля, пепла и золы…
Январь 1888
* * *
Заря вечерняя, заря прощальная
На небе ласковом тепло румянится…
Дорога длинная, дорога дальняя,
Как лента синяя, пестрея, тянется.

Мечтаю сумрачно, гляжу рассеянно.
Душа отзывчивей, сны — суевернее…
И, как печаль моя, как дым развеяна
Заря прощальная, заря вечерняя.
12 мая 1888
* * *
Посмотри: у пруда, где в прохладную тень
Зной струится сквозь ветки дрожащие ив, —
Реют мошки; родил их сверкающий день,
И умрут они к ночи, мгновенье прожив.

И родятся другие в ликующем дне…
Так в душе у меня сонм докучных забот
Расцветет, — уплывет на житейской волне,
И родится опять, и опять уплывет…
1888
Морозной ночью
Покинул город я мятежный,
Как беспокойную мечту,
И мчится поезд ночью снежной,
Роняя искры на лету.

Еще видны во мраке сонном
Нас обступающих полей
Каким-то клиром похоронным
Ряды покинутых огней.

Как будто шествие ночное
При свете факелов вдали
Хоронит что-то роковое
И горделивое земли.

Но дальше, дальше!.. Сумрак белый
Навстречу весело бежит;
Горит в алмазах помертвелый
Узор безлиственных ракит.

Поля блестящею пустыней
Лежат вокруг, и свет луны
На нас рассыпал отблеск синий
Из многозвездной вышины.

Недвижный воздух жжет и щиплет,
И мнится: ночь меж быстрых туч
Не звезды — иглы с неба сыплет,
Так блеск их радужный колюч!

Застыл и замер путь безмолвный,
Но и безжизненным путем
Несется поезд, жизни полный,
С победоносным торжеством.

И оснеженные деревья,
Весну, как жизнь, в себе тая,
Встречают зимний гром кочевья
Сквозь сон и ужас бытия.

И любо им в неуловимом
Морозе блещущей зимы
Дохнуть на миг теплом и дымом
Людской свободы и тюрьмы.
18 июля 1890
В сосновой роще
Тихо в роще — жар несносен;
Неподвижен длинный ряд
Желтостволых колоннад —
Опаленных зноем сосен.
Обессиленная мгла
Влаги ждет и небу внемлет;
Туча сумраком легла,
Туча холодом объемлет.
Ветер рощу колыхнул,
Ветки сдвинул, распахнул
И в вершинах их косматых,
Трепетанием объятых,
Белым сумраком зевнул.
Все темнее… все печальней
Уплывает высью дальней,
Перешептываясь, гул…
И сквозь хвои тощих игол,
Орошая бледный мох,
Град запрядал и запрыгал,
Как серебряный горох.
Сентябрь 1892
После грозы
Остывает запад розовый,
Ночь увлажнена дождем.
Пахнет почкою березовой,
Мокрым щебнем и песком.

Пронеслась гроза над рощею,
Поднялс´я туман с равнин.
И дрожит листвою тощею
Мрак испуганных вершин.

Спит и бредит полночь вешняя,
Робким холодом дыша.
После бурь весна безгрешнее,
Как влюбленная душа.

Вспышкой жизнь ее сказалася,
Ей любить пришла пора.
Засмеялась, разрыдалася
И умолкла до утра!..
1892
Заглохшая тропа
Иду я… Путь заглохший тесен.
Зеленый мрак вокруг меня.
И темь, и лес! Душа без песен,
И ночь без позднего огня!

И тяжко дышащим навесом
Сплелися ветки надо мной,
И новый лес встает за лесом,
Смущая очи темнотой.

Ах, если б там, сквозь хвои сосен,
Мелькнул веселый огонек,
Как луч надежды — жизненосен
И как мечтанье — одинок!..
1892

Герань
В день терпеливого труда,
В час одинокого досуга
Герань цветущая всегда
Печальных тружениц подруга.

Светлее розовых денниц,
Дороже утренней прохлады
Ее цветам лучи лампады
И теплый вздох у образниц!

Что ей до песни соловьиной,
Что ей до счастья мотылька!..
Лишь добродетели невинной
Мила ей верная рука…

Она цветет — и в гром призывный
Не освежат ее дожди…
Цветет — и в горести наивной
Терпенью шепчет: подожди!
* * *
На волне колокольного звона
К нам плывет голубая весна
И на землю из Божьего лона
Сыплет щедрой рукой семена.

проходя по долине, по роще,
Ясным солнцем роняет свой взор
И лучом отогретые мощи
Одевает в зеленый убор.

Точно после болезни тяжелой,
воскресает природа от сна,
И дарит всех улыбкой веселой
Золотая, как утро, весна.

Ах, когда б до небесного лона
Мог найти очарованный путь, —
На волне колокольного звона
В голубых небесах потонуть!..
1892
* * *
Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча!

Очи ясные потуплены,
Грустно никнет голова,
И в устах твоих прощальные
Не домолвлены слова.

Под окном шумят и мечутся
Ветки кленов и берез…
Без улыбок мы встречалися
И расстанемся без слез.

Только что-то не досказано
В наших думах роковых,
Только сердцу несогретому
Жаль до боли дней былых.

Ум ли ищет оправдания,
Сердце ль памятью живет
И за смутное грядущее
Прошлых мук не отдает?

Или две души страдающих,
Озарив любовью даль,
Лучезарным упованием
Могут сделать и печаль?
1893
* * *
Чем смертоносней влага в чаше,
Тем наслаждение полней,
И чем страшней бессилье наше,
Тем жажда жизни тяжелей.

Наш век больной, — в его безверьи
Мы вопли веры узнаем;
И, стоя к новому в преддверьи,
Влачим, как пытку, день за днем.

Горды надломленные крылья,
И смел коснеющий язык…
И грустно мне, что в дни усилья
Наш век бессилием велик.
<1896>
В гóре
И шум и грусть в родной столице.
Мой младший брат сидит в тюрьме,
Моя жена лежит в больнице,
При этом — не в своем уме.

Двух дочек взяли по приютам,
А старший сын, совсем дурак,
Мне угрожает или кн´утом,
Или под нос сует кулак.

Моя же муза, в самом деле,
Дрожит, как люди под замком,
Или в редакторском портфеле,
Или под цензорским ножом!..
* * *
Ищите новые пути!
Стал тесен мир. Его оковы
Неумолимы и суровы, —
Где ж вечным розам зацвести?
Ищите новые пути!

Мечты исчерпаны до дна,
Иссяк источник вдохновенья,
Но близко, близко возрожденье, —
Иная жизнь иного сна!
Мечты исчерпаны до дна!

Но есть любовь, но есть сердца…
Велик и вечен храм искусства.
Жрецы неведомого чувства
К нему нисходят без конца.
И есть любовь, и есть сердца!

Мы не в пустыне, не одни,
Дорог неведомых есть много,
Как звезд на небе, дум у Бога,
Как снов в загадочной тени.
Мы не в пустыне, не одни!..
1900
Элегия
Склонилась жизнь моя к закату,
Я слаб, я чаще нездоров…
Иду по смолкнувшему скату
Завечеревших берегов.

Воспоминаний нет со мною,
Зачем их праздные листки?
Они полны печальной мглою
Обид, позора и тоски.

Прощаюсь с днем без сожаленья,
Встречаю вечер без слезы,
Молю я сил, мою терпенья
Навстречу будущей грозы.

Иду, погоду замечая,
Потупив грустное чело.
Далёко туча грозовая,
Закатом — небо обожгло.

А там, где смерклось на востоке,
Вокруг оплаканных жилищ,
Я вижу пламенные строки
Пожарищ, битв и пепелищ!
1901
В заключении
За решеткой окно…
Серый каменный пол
Ты измерил давно,
Много раз обошел.

Вот железная дверь,
Вот с решеткой окно,
Мерь шагами и мерь,
Хоть измерил — давно.

Много раз ты прошел,
И не сбился досель.
Хоть отбросить бы стол,
Переставить постель!

Но — привинчено всё!
И в окне небосвод,
Как в ходу колесо,
Всё плывет и плывет.

Взглянет день — синева,
На закате — пожар.
Ночь крадется дева,
Тень — с углов и от нар.

Тяжело и легко
Созерцаешь себя.
Где-то там, далеко,
Уж не ждут ли, любя?
Январь 1907
Элегия
Папироса… Еще и еще папироса…
Я курю и в окошко смотрю.
Над водою всё ласточки кружатся косо.
Покурил. Закурил. И курю.

Мысли — злы. Для мучений больного вопроса
Нет ответа, иль бледен ответ.
Папироса. Еще и еще папироса…
А забвения думам мучительным — нет.

Пепел стол весь усыпал… С тупого откоса
В пруд сбегают утята толпой.
Папироса. Еще и еще папироса…
Как все глупо, старо, Боже мой!..
24 января 1909
* * *
В исканьи Истины и Бога
Мы сбились в сумерках с пути.
Хотя дорог есть старых много,
Зато нам новых не найти!

Идем, себя не разумея,
Идем в потемках, наобум,
Но сердце бьется, пламенея,
И жадно ищет новых дум.

Мы без компáса, без огнива,
А до рассвета — далеко!
И очи косятся пугливо,
И груди дышат нелегко.

Когда ж рассвет блеснет навстречу,
Стряхнут собраться тяжкий сон
И жадно бросимся мы в сечу
За честь поруганных знамен?
13 января 1910
* * *
Мелькают, как птицы, моторы
И пыль на дороге кружат,
И слепнут прохожего взоры,
И кажется, камни дрожат.

Под бешеный ритм завыванья
Во тьме исчезают густой —
То милые в шляпках созданья,
То с важною миной герой.

Горды молньепышущим лётом,
Напыщенны блеском своим,
Жизнь, чуждую горьким заботам,
Они расточают, как дым.

И хочется крикнуть: куда вы?
В погоню ль безумных страстей,
В погоню ль безумной забавы
Иль к плахе позорной своей?