Лада ФЕДОРОВСКАЯ (1934-2020)

 БЫВАЕТ ЖЕ …

На поляне за аллеей,
Видно всем издалека,
Приглашающе белеет
Табуреточка пенька.

Будто кличет, уверяя:
«Ну, не будь же прихотлив,
Я ведь мебель не простая –
Я, бесспорно, эксклюзив.

Срез мой чистенький и ровный –
Для сиденья в самый раз,
Он и гладкий, и просторный –
Я же мебель на заказ.

Не пенек я бесполезный,
Вы присядьте – и окрест
Вид откроется прелестный –
Здесь в избытке чудных мест.

И увидеть их сподручней
Лишь в сообществе со мной,
Я не тот зануда скучный,
Что зевает день-деньской.

Кто-то скажет «пень замшелый»,
Всё ж не слишком заносись,
Я ведь чуточку волшебный,
Ты присядь и – убедись».

Люди мимо пробегали,
Все спешат, у всех дела,
Люди много потеряли,
Я ж, присевши, обрела.

Обрела почти забытый
Безмятежности покой,
Мир, для радости открытый
И наивно молодой…

 ВСЁ ВМЕСТЕ – В ШУТКУ И ВСЕРЬЕЗ…

Март на исходе, а весны все нет,
Студёно, льдисто, ветер стыл – не влажен,
На сумерки похож больной рассвет –
Погодный цикл тут явно не отлажен.

В душе под стать природе разнобой –
Ростки надежд и изморось безверья…
Невнятный спор веду сама с собой,
В нем точку не поставишь, хлопнув дверью.

Но не всесильно туч столпотворенье,
В их скопище вдруг заяснел просвет,
Там ждет меня мое стихотворенье,
Глядит из тьмы и просится на свет.

За строчкой строчка, ну, смелей, дружок,
Еще не стих ты, но уже – стишок,
И не страшны нам вьюги и дожди,
Нас двое – то ли будет впереди!


 НА ЧУЖБИНЕ

Не первый год живу в чужой стране,
А я ведь никуда не уезжала,
В загранпосольствах в двери не стучала,
И виза на отъезд без надобности мне.

Но отчего ж душе так неуютно,
Ведь всё знакомо – улицы, дома…
И всё же ощущаю поминутно,
Что родиной моей прошлась чума.

Что уцелело – будто омертвело,
И тусклость анемичная во всём…
Да нет – шумим, блестим, но в том и дело –
Без настоящей радости живем.

Что будет завтра – никому не ясно,
Но знают все – хорошего не жди,
О будущем даже гадать опасно,
А в прошлом всё нам объяснят вожди:

«Там было лучше? Это заблужденье!
Там мрак тотальный! Там на всё запрет!»
Но мысль одна гнетет, как наважденье –
Что ныне ни на что запретов нет.

Всё скверное на первый план выходит,
Бесстыдство сплошь любуется собой,
Все сцены на предбанники походят –
Там не талантом блещут – голизной.

Обрушено всей жизни обустройство,
Упразднена извечная мораль,
И телеящик – адское устройство,
Уже не просто мелкий бес и враль.

Подмена бытия, души излом,
И непосильно неродное бремя…
Но как же так? Ведь мы в краю родном?
Чужбина из чужбин – ЧУЖОЕ ВРЕМЯ.



 НА ОБЛОМКАХ РУХНУВШЕЙ ЭПОХИ

Видно, развеять печаль не грешно –
Мне захотелось, представьте, в кино,
В зал, где уютно погашенный свет,
Где разговоров томительных нет.

Кресел ряды отдают стариной,
Мало людей, зал почти что пустой,
Именно это мне нужно сейчас –
Грусть утаить от приметливых глаз.

Здесь никому до меня дела нет,
Здесь неуместен вопрос ли, ответ –
Здесь я одна с тишиною в душе,
В мире ином, призабытом уже.

Жизнь на экране – как это давно!
Нынешнем временем упразднено
Многое, бывшее сутью для нас,
Тяжесть потерь – запредельна подчас.

Нет заменителей у красоты,
Нет светлых душ без святой чистоты,
В пору бесстыдного зла торжества
Мир – всё же храм, только… без божества.

 ВСЕГО СТРАШНЕЕ – НИЩЕТА ДУШИ…

Не такая уж я находка –
Ничего у меня за душой.
А душа-то – товар неходкий…
Впрочем, это и хорошо.

Нынче всё подлежит продаже,
Лишь в цене – и резон, и вопрос.
Потому утешительно даже –
Минимальный на душу спрос.

В броских россыпях, в горах товара
Как нелепость – душевный шарм,
И не будет с него навара
Оборотистым торгашам.

И выходит – никто не в убытке,
Без гроша ли, при барыше,
И не стоит множить попытки –
Прицениться к живой душе.

Отдавали в заклад и душу,
Не страшась ни греха, ни вины,
Не услышав свыше: «Послушай,
На бесценное нет цены…»

Может, это и вправду верно
/Полной ясности мне не дано/ -
Мы конечны – душа бессмертна,
А КАКАЯ – не всё равно!

Поберечь бы ее, бедняжку,
Ей по чину не тьма, а свет,
Ей не раз приходилось тяжко,
А она не сдавалась, нет.

Мрак окрест – а в ней солнце светит,
Гвалт вокруг – в ней поют соловьи,
Мы грешим, а она – в ответе,
Пощадим же души свои.

Ведь душа в нас – как искра божья…
Погасить ее, потерять –
Значит тупо брести бездорожьем,
Пробавляясь тлетворной ложью,
Пряча Каинову печать.

 КУРОРТНЫЙ РОМАН

Тогда еще мы знали безмятежность…
Свобода, легкость на качелях волн,
Одежд летящих мнимая небрежность,
Крым… И к тому же бархатный сезон…

Нас море познакомило – не берег,
Презрев буйки, спасателей надзор,
В свою непотопляемость поверив,
Поплыл за мною мурманский помор.

Я рассердилась – что за перегоны,
Когда плывешь вот так вот, наугад!
Спросил о чем-то голос незнакомый,
Не вслушалась, но был понятен взгляд.

О, нет, мы не ушли в морские дали,
Суровых стражей нам не обхитрить,
Спасатели нас дружно отругали,
Добавив грозно: - Будем штраф платить?!

Не слишком пострадав материально,
Мы сблизились настолько, чтоб решить,
Что, право же, не будет аморально
На танцплощадке вечер завершить.

А что еще? И много, и немного –
Нехитрый южных прелестей набор,
Но вот одно запомнилось надолго,
Да что надолго? Помню до сих пор.

Мы лодкой из Алупки надоевшей
Пораньше утром выбрались в Мисхор.
А в полдень нас, коварно налетевший,
На полпути возвратном встретил шторм.

Всё потемнело, волны разъярились,
Нас гибельно бросал за валом вал,
Я, чтоб не смыло, в борт сырой вцепилась,
А он, гребец, ладони в кровь сорвал.

Да, море нас едва не погубило –
Прибило лодку боком к валуну,
Он оттолкнулся /где взялись те силы?/,
Опередив ударную волну.

Мы все-таки назад добрались сами –
Так жребий выпал или бог помог?
Других – на веслах и под парусами –
Служебный катер позже приволок.

Стоим по-пляжному полунагие –
Никак не унимается гроза.
Взгляд подняла – а у него другие,
Другие, не курортные глаза.

- Вот куртка, хоть и мокрая, а всё же…
Простудишься, ану, бегом домой…
и голос тоже вроде б непохожий –
Всё тот же, но какой-то… не чужой.

От стал в общенье строже, но теплее,
А вскоре уезжать мне срок настал,
И на прощанье в утренней аллее
Он адрес мой домашний записал.

Я писем не ждала, но в день какой-то
Из Мурманска пришел тугой пакет,
Раскрыла – фотографии, да сколько! –
С припиской краткой: «Я грущу… Вы – нет…»


И я вдруг запоздало загрустила,
Поверивши лишь сердцу, не уму:
Ведь всё тогда неповторимым было…
Но что же было?.. Ах, сейчас пойму:

… Листва в свеченье золотых подпалин…
Нас осень завлекла в самообман…
Но как он был, о господи, реален,
Тот наш несостоявшийся роман.

 НА КОНЦЕРТЕ

Оркестр духовой играет
Старинный мечтательный вальс,
Он что-то такое знает,
Важней чего нет для нас.

Вальс «Грусть» - он совсем не грустный,
В нем робкой надежды свет –
Пока не изжито чувство,
То нет невозвратного, нет.

Ах вальс, ты кудесник мудрый,
Лукавы печали твои,
Как вечер – предвестник утра,
Так грусть – только зов любви.




ЗЕЛЕНЫЙ ЛУЧ
Выламывая ноги, гололед
Глаз не давал поднять от тротуара,
И я, не самый ловкий пешеход,
Наверно, не увидела б пожара,
Что в небе разгорался в этот миг,
Студеный, как бывает лишь в Крещенье,
Но кто-то тронул вдруг за воротник,
Как будто робко попросил прощенья.
То извинялся дикий виноград,
Что веткой зацепил меня недаром,
Я подняла глаза... ну, а закат...
Закат пылал, вот именно, пожаром.
Клубилась огнедышащая ярь
Багрово-синим, алым и лиловым,
Ошеломляя нынче, как и встарь,
Но что-то было в этот раз и новым.
Впервые в долгой путанице лет,
Как за земную тусклость воздаянье,
Вдруг подарило небо дивный свет —
Спокойное зеленое сиянье.
Был этот луч — как чистый изумруд,
Без примесей, как все, что драгоценно,
И вмиг забылся мерзлый неуют,
Душа рванулась юно и смятенно.
И вспомнилось — в один из хмурых дней
(О, эмигрантские скупые будни!)
Зеленый луч из комнаты своей
Увидел во французском небе Бунин.
Он написал об этом в дневнике,
Он удивлялся — до чего ж зеленый!
И карандаш дрожал в худой руке,
Несытостью всегдашней истомленной.
Да как же я могла в душе роптать —
С пустой авоськой, мол, изволь тащиться! —
Коль гений осужден был голодать
И постной пробавляться чечевицей!
Да если бы и вправду было так,
Что бог меня в моей судьбе обидел,
То разве не удачи редкой знак —
Увидеть то, что прежде Бунин видел?!
Слеза скатилась, след ее горюч
На коже, занемевшей от мороза,
Но смотрит мне в глаза неизъяснимый луч,
Прозрачный, словно бунинская проза.
МОЕ ПОДНЕБЕСЬЕ
Когда зафальшивит струна
И больше не радуют песни,
Меня привечает страна —
Обжитое мной поднебесье.

Там все начинаю с нуля,
Там день мой светлей и чудесней.
Но небо ведь есть... и земля... —
Зачем же еще поднебесье?

Открою вам тайну — зачем
(Коль сможете — сами проверьте):
Там спрятано в тонком луче
Согласье меж небом и твердью.

Там ум не блуждает во мгле,
А грезы любые — не небыль.
Там чище, чем здесь, на земле,
И все же теплее, чем в небе.

В семье кучевых облаков
Я нежусь без цели и срока.
Подняться туда так легко,
А падать не слишком высоко.

Там строчек изящных парад,
Там рифм волшебство несомненно.
Там чей-то единственный взгляд
Ко мне обращен неизменно.

Там всё на полтона нежней,
Там всё хоть чуть-чуть интересней,
Там я и слабей, и сильней —
В уютном моем поднебесье.

Уж так у меня повелось —
И розы, и хлеб по потребе.
Ну что ж, я земная насквозь,
А все-таки чуточку в небе.
ГОЛОС из безвременья
Я всем должна, а мне никто не должен,
Вся жизнь — как подсудимого скамья.
И мир вокруг постыден, а не сложен,
И без числа ворья, как воронья.
Там, за окном, разор и поношенье,
Тут — телевизор со своей тщетой...
Вот так, «без божества, без вдохновенья»,
Кручусь меж пошлостью и нищетой.
И что за участь жалкая досталась —
Досматривать несбывшиеся сны.
Полродины у нас пока осталось,
Но веры нет и, в общем, нет страны.
Безверье точит хуже, чем сомненья,
Порывы сердца на корню губя.
Зависнув на крючке у безвременья,
Не веришь даже в самого себя.
Судьба, пожалуй, есть, да вся в изломах,
Коль всем народом сбились мы с пути,
И в этой жизни только тот не промах,
В ком совести и следа не найти.
Бреду сквозь хаос как-то отупело,
Не гневаясь уже и не кляня,
И всё в душе так стерто, так несмело —
Да есть ли я иль вовсе нет меня?
Нет ничего — весна, а день осенний,
Да что погода, коль потерь не счесть...
Но, боже мой, есть Пушкин, есть Есенин,
Я верю им и, значит, тоже — есть!
БЕССМЕРТНЫЙ МАРШ
И снова День Победы... Спозаранку
Доносит марш мотив свой роковой —
Какая-то безвестная славянка
Прощается с любимым иль судьбой.
Сегодня нет парадности привычной,
Потерянность царит, а не подъем.
Фронтовики в колонне горемычной
Как будто не на празднике своем.
Как будто так — неглавная подробность,
Не сила, как когда-то на войне —
По-мародерски карьеризм и подлость
Их победили в собственной стране.
В день, от наград окопных золотой,
Их наградили... килограммом манки.
Мне душу рвет «Прощание славянки» —
Униженности дух витает над толпой.
Тут что-то очень важное распято:
Присвоивши Победу, как барыш,
Вышагивает пошлость толстопято,
Как будто воровской глумливый шиш.
Да на виду, да во главе колонны!
Ее и трехдюймовкой не проймешь!
Я жмусь в тоске под красные знамена,
Чтоб унялась негодованья дрожь.
И пусть полотна эти огневые
Для снобов «исторически грубы»,
Грубы иль не грубы, зато — живые,
А прочие — не из моей судьбы.
Как ни беснуйся — знамя над рейхстагом
Оставило свой отсвет на века,
Освящено и подвигом, и прахом,
А те вон — нацсимволика пока.
Враз учрежденные бессильной силой
На гребне политической тщеты,
Они — не независимости символ,
А знак упадка, горя, нищеты.
Мне ненавистны прошлого тираны,
Новейшие противны хапуны,
Но мне болят, пусть и чужие, раны,
Терзает разворованность страны.
Зачем я здесь? Почти самоглумленье —
Глядеть в затылок прытким наглецам.
Но... есть святая верность поколенью
И нужное, как жизнь, доверие к отцам.
Сама природа не выносит фальши —
Цветок Победы, майская сирень,
Так не идет к прикидам пестрым вашим
И так к лицу солдатам в этот день!
С потертых снимков молодые деды
На нас с пытливой ласкою глядят...
Да мы же все, как есть, из Дня Победы,
Хоть и родились поздно для наград!
«Прощание славянки»... Есть такое,
Что свято помнит этот старый марш —
Бессрочны честь и мужество людское,
И краткосрочен низости шабаш.
Бессмертен подвиг — и вечна колонна,
И что б ни ждало — я за честь почту
Идти за ней, светло и неуклонно,
Хотя бы в замыкающем ряду.

В СУМЕРКАХ
... И что-то нежное опять дрожит в душе,
И легкий вздох срывается невольно.
— О чем ты? — говорю себе я. — Полно!
В порядке все, и дождь прошел уже...
О чем? Да разве мне понять дано,
Зачем утих в покорной ласке ветер,
И луч последний не зловещ, а светел,
И тени бродят, как в немом кино.
Одна облокотилась на окно,
И в сумерках непоздних засквозило
Лицо, что так любимо мною было,
Но, видит бог, разлюблено давно.
Проплыл знакомый силуэт плеча,
Донесся голос — преданно-усталый,
И хоть не май, а март ознобно-талый,
Сирень пахнула, ноздри щекоча.
Я не люблю теней, мне ни к чему
Тревожиться о том, неповторимом,
Мне эта память больше не по силам —
На свете, видно, есть предел всему.
И вечер был так кроток и хорош,
Так тих, так простодушно-бестревожен...
Неужто дар забвенья невозможен
И от себя вовеки не уйдешь?
Но снова нежность теплится в груди —
Опять не избежать мне наважденья!
И с нотой виноватого прощенья
Шепчу во тьму: — Постой! Не уходи!

 БАШЕНКА НА ЗАДВОРКАХ
Я не поверила глазам,
И нет вопроса —
Ведь неуютно чудесам
Средь затхлой прозы.
Но будто кто наколдовал —
В луче закатном
Старинной башенки овал
Стал взору внятным.
Облуплен выцветший фронтон —
Но как изыскан!
Изгиб, означивший балкон, —
Он кем отыскан?
Кто и зачем воздвиг ее
Среди задворок?
Вокруг течет житье-бытъе,
Она ж — осколок
Иного времени, чей след
Хранит лишь эхо,
Она, сомнений в этом нет, —
Почти помеха:
Здесь цепким бытом жизнь полна —
Его изнанка,
Среди курятников она —
Патрицианка.
Пускай завешаны бельем
Ее перила,
Но смотрит вдаль, за окоем,
На то, что мило.
Туда глядел когда-то тот,
В ком скрипка пела,
Он был поэт, а, может, мот —
Мне что за дело?
А, впрочем, точно — был влюблен,
И всех сильнее...
А может, нет... Но жил ведь он —
И мне... теплее.
А если мне, то и тебе,
Кого не знаю,
Но чье присутствие в судьбе
Я ощущаю.
И хоть спешишь — минуты нет,
А шаг замедли:
Взгляни — округлый силуэт
Сквозит сквозь ветви.

ВСЕГО НУЖНЕЕ...
Дожди, дожди... Весь мир промок
И сплошь простужен.
Из лужи выткнулся цветок —
Кому он нужен?

И тонкой веточки узор
Так бесполезен,
Но без него мне двор не двор,
Как год без песен.

Челнок, утративший весло,
Лишь с ветром дружен.
А всё ж — уже не для кого —
Зачем-то нужен.

Вот так за смыслом целый век
По грани зыбкой...
Зачем мне этот человек
С его улыбкой?

Не слишком в общем и пригож,
Скажу хоть трижды,
И в жизнь мою совсем не вхож,
А вот поди ж ты!

Он и не близок, не далек,
Нигде и всюду...
И все ж нелепый огонек
Гасить не буду.

Что важно тут, а что пустяк,
Душе виднее.
Ведь то, что греет просто так —
Всего нужнее.

 О ДРУЖБЕ
Мне хочется сжаться в комок
И голову спрятать в колени:
Мир слишком суров и жесток,
Замешан на зле и измене.
А я не гожусь для борьбы,
Хоть я не никчемной закалки.
Не дай мне — прошу у судьбы —
Причастности к нынешней свалке.
Поверив печали своей,
Я гордость почти что смирила,
Но серенький воробей
Вдруг сел за окном на перила.
Ощипан как будто слегка —
От кошки ушел, не иначе,
Он глянул исподтишка —
Надеется на удачу.
Повек бесприютством томим,
Он знает и холод, и голод,
Но мудрым сердечком своим
Пожизненно молод.
Не очень-то стройно поет —
Три такта, две ноты,
Но что-то мне знак подает —
Меня пощадят невзгоды.
Ну что ж, господин воробей,
Примите мое уваженье —
Вы духом меня посильней,
Спасибо за утешенье!
Вы выбрали верно окно —
Вам тут посветила удача:
В кормушке — вода и пшено.
А дружба моя — впридачу.

И для меня самой...
Когда в железо забраны все двери,
И уж не знаем, что еще закрыть,
Стыдясь чего-то и чему-то веря,
Душа без панциря и хочет нежной быть.

Побереглась бы птичка-невеличка,
Сегодня сантименты не в ходу,
Сейчас не ключик ко всему - отмычка,
Того гляди - нарвешься на беду.

Пусть мудрое, но ни к чему ей слово,
Когда манят небесные огни,
И расправляет крылья мотыльково,
Да что тех крыльев, дунь — и где они?

В стране, где тупо правит бал враждебность,
В ежеминутной круговерти злой
Моя усталая светящаяся нежность
Загадочна и для меня самой.

Пусть даже целый мир...
Умолкла музыка, а как вчера звучала!
Во всем неразбериха, как в толпе.
И если все так в мире одичало,
То хочется гармонии в себе.

Чтоб день был полон, сумерки уютны,
А утро - вечный лучик золотой.
Но небеса нахмурены и смутны,
И на земле забыли про покой.

Жестокость на жестокость — в поединке,
А доброте — тюрьма или сума.
И все же жить я буду по старинке,
Пусть даже целый мир сошел с ума.

Его я не последую примеру —
Не для меня законы волчьих стай.
В улыбку друга сохраню я веру
И не смешаю тупо ад и рай.

В потемках хмурых время растворилось,
Весна, зима — никто не разберет.
Но ... солнышко в окошке засветилось —
Оно ведь — даже нас! — не предает!

 Каждый день на рассвете...
Глаза б не открывала поутру...
И то сказать — зачем мне просыпаться?
Чтоб целый день, как проклятой, метаться
У злого безвременья на ветру?

Истома бесконечных разговоров
И лихорадка мелочных забот,
Нет дела при обилии работ
И нет гроша для нищих у заборов.

Как будто на бегу иль на лету,
Я вдруг, оторопев, остановилась.
Вокруг несчастья столько накопилось,
Что быть счастливой мне невмоготу.

Есть воля к жизни, нет азарта жить:
Я рождена не плакать — улыбаться,
Нельзя весь век унынью предаваться,
И грех своей природе изменить.

За всех мне не сказать и не решить —
Всезнающей не стану притворяться,
Ведь где ж мне знать, как вместе нам спасаться?
...Я просыпаюсь, чтоб тебя любить.

Незабытое
А было так: в голодный год войны
Я, первоклассница в шубейке «лысый суслик»,
Ждала подарка от своей страны —
Кулечка, где сухарь, конфетка, бублик.

Был праздник, и на сцене шел концерт,
Хор танцевал и пел в платочках ярких,
Я ж думала о том, когда зажжется свет
И детям раздавать начнут подарки.

Но снова танцы, песни и стихи,
А у меня в глазах уже темнело.
Да нет, стихи те были не плохи,
Я просто в этот день совсем не ела.

Вот, кажется, конец. Но, как назло, опять
Выходит мальчик, худенький, как спичка,
Да сколько ж будет он еще играть!
Невыносим мне этот звук скрипичный!

Но замер зал, услышав тихий плач,
И мужества призыв, и боль утраты —
Тот невесомый маленький скрипач
Из ленинградской вырвался блокады.

Ну, а потом — как после мрака свет,
Вдруг полилась мелодия, как греза,
Душа очнулась и смычку в ответ
Исторгла из себя святые слезы.

Все отошло — и голод, и война,
Другую жизнь мне скрипка обещала...
Вот озеро... и слабая волна
У ветхого, заросшего причала.

И платье белое, и листик на воде,
И все слова, что в книжках я искала,
И бабочек пиры в душистой резеде —
Я к той поре Тургенева читала.

Замолк последний звук, я вовсе не дышу,
От слез горючих мне светло и жарко,
Я, пряча взгляд, на улицу спешу,
Забыв и о себе, и о подарках.

Но не пропали скромные дары:
Догнав меня в темнеющей аллее,
Вручили мне кулек — как были мы добры,
И маленьких тогда еще жалели!

Но тот маэстро... Что тот мальчик мог,
Раз не забыт, хотя прошло полвека?
Я отдаю сегодня поздний долг
И думаю о тайне человека.

В другой эпохе и в другой стране,
Где весь порядок жизни — униженье,
Я помню о спасительной струне,
О мальчике, что задержал мгновенье.

 Где он теперь?..

 Неизвестная
В душной улице торговой
Сквернословит пестрый сброд.
Вдоль ларьков — не за обновой —
Тихо женщина идет.

Ругань воздух тут колышет —
Груб базарный этикет.
Ничего она не слышит,
Ей до прочих дела нет.

Ничего ей здесь не надо —
У нее порядок свой.
Всюду зной — а в ней прохлада,
Всюду злость, а в ней покой.

Будто враз прорвав плотину,
Хлынет сорная волна —
Только худенькую спину
Молча выпрямит она.

Никого не презирая,
Даже в мыслях — не виня,
Так идет она, другая,
Посреди чумного дня.

Что таит ресниц дрожанье?
Или рядом с ней — светлей?
Но мужское обожанье
Словно облако над ней.

Вслед смотрю — и воскресает
Отзвук собственных надежд —
Будто прелесть излучает
Сам покрой ее одежд.

Кто она? И как сумела
И в аду не огрубеть?
Ах, гадать _ пустое дело,
Просто хочется смотреть...

 Вареники с малиной
Пусть беды, взяв разгон, надвинулись лавиной,
Затею я с утра вареники с малиной.
Да знаю я, что вздор, что это неуместно —
Уму наперекор колдую я над тестом.
А надо бы бежать, спешить и суетиться,
Судьбу свою спасать, на что-нибудь решиться.
Вот я и приняла мудрейшее решенье:
Вареники и к ним — такое же варенье.
Малина дорога и время в дефиците —
Заботы и дела, уж вы меня простите!
Не так уж невпопад роскошная затея:
Мне нужен лес и сад, без них душой слабею.
Прольется аромат — и не скудна квартира,
Не только в доме сад, тот запах — на полмира.
В нем счастье и уют, покой, как в детской сказке,
От вазочки — лучи рубиновой окраски.
Пусть в поварских делах не очень я искусна,
Вареники леплю, не потому что вкусно.
В занятии простом — веселая беспечность,
И думаешь о том, что тяжкий день — не вечность.
И если сладкий сок неосторожно брызнет,
Почувствую я вновь и вкус, и радость жизни.

Лишь вспомню...
Найдется ль кто-нибудь, кто на вопрос ответит,
Хоть кто-нибудь, чтоб чудо разгадал:
Лишь вспомню о тебе — и сразу солнце светит,
Хоть день того отнюдь не обещал.

Не ладятся дела, сплошная незадача,
Все кувырком идет, наверное, назло.
Лишь вспомню о тебе — и сразу же удача
Подхватит на свое волшебное крыло.

Я пасмурна с утра и ничему не рада,
И, кажется, вся жизнь из тягот и скорбей.
Лишь вспомню о тебе — и сразу же награда:
Как будто райский хор поет в душе моей.

И с зеркалом война идет, не утихая:
Я хуже в нем порой, чем ведьма на метле.
А вспомню о тебе — и сразу же другая,
Другая женщина в сияющем стекле.

Сегодня все опасностью чревато,
И искренних речей надежнее молчок.
Но вспомню о тебе — и сразу же стаккато
Выстукивает мой отважный каблучок.

Кого-то удивит зависимость такая —
Что ж, каждому свое — хоть верь, хоть прекословь...
Но вспомню о тебе — и сразу точно знаю,
Что в нашем мире есть еще любовь.

 До конца!
Нелепейшее слово «проиграли» —
Да разве мы за карточным столом!
Мы сердце, душу гибельно сорвали —
Девятый вал не укротить веслом.

Накат над нами мутно нависает.
Мы за руки схватились, молча ждем.
Удачи нам ничто не обещает,
Но мы вдвоем, мы всё еще — вдвоем.

Волна идет, вскипая грязной пеной,
Всей жизни муть сумевшая вобрать,
А нам, крещенным злобой и изменой,
Одно осталось — до конца стоять.

Мы знаем, что стихию не осилить,
Известно нам — она насквозь подла.
Но, видно, есть и в ней свое бессилье,
Раз испугать нас все же не смогла.

Твоя ладонь меня о чем-то просит,
Но не понять уж — близок тяжкий вал.
Удар, рывок — и вот меня относит,
И свет померк, и горизонт пропал.

Несет меня безумное теченье,
В глаза бросая сор исподтишка,
И все же вижу... только на мгновенье...
В последний раз... вон там... твоя рука...

Родственные души
Пусть Новый год прошел, а елочка осталась,
Всем срокам вопреки, я с нею не рассталась.
Перезимуем вместе до весны,
Досмотрим дружно святочные сны.
В ней волшебство, во мне — колдуньи затаенность,
Бескрылы обе мы, но знаем окрыленность.
Убор мой голубой, ее наряд — зеленый,
Я — в гребнях, а она увенчана короной.
На ней колье, а у меня — монисто,
Но отсвет тот же — смугло-золотистый.
Она в подвесках вся, а у меня — сережки,
Да и душой похожи мы немножко:
Она вся в независимых иголках,
Никто которых не пугается нисколько,
А мне и игл природа не дала,
Сама не знаю, отчего смела.
Мы обе помним — жить грешно вполсилы,
А срок придет — так и уйти красиво:
В загадочном мерцанье, в позолоте,
Всё с той же верностью обманчивой свободе.
Пусть бренно все в померкшем мире этом —
Душе — лишь ей! — дано
светить бессмертным светом...

 ЗАНЯТИЕ, КОНЕЧНО ЖЕ, ПУСТОЕ...
Хоть вовсе не гадай — опять пиковый туз!
И так тяну я непосильный груз!
За что, скажите, припасла мне в дар
Судьба-злодейка этот свой удар?

И все же интересно — что потом?
Ага, письмо, и вроде прямо в дом.
Поклон от короля и деньги погодя
Мне обещают карты не шутя.

Дорогу и суровую разборку
Планируют мне дама и шестерка.
Зато потом чирвовая десятка
Все свары устраняет без остатка.

А если другу выпадет беда,
Я карту передерну без стыда.
Хоть шулерской науке я чужда,
Словчить необходимо иногда.

Колода вся ушла в незлой расклад —
Дела мои, видать, пойдут на лад.
А тот удар, что был предсказан мне,
Он, может, просто первый гром в окне.

Ведь знаки у судьбы порой темны,
Ее намеки нам едва слышны,
Но спор с судьбой — азартам всем азарт!
На столике опять колода карт.

Танец, длиною в жизнь...
В пятнадцять лет, для радости открыта,
Как только заиграет «Гуапита»,
Я знала, хоть и взор опущен вниз,
Что вновь услышу: «Разрешите, мисс?»
И так, «Вдыхая розы аромат»,
Я столько незабвенных лет подряд
Училась понимать, как «Дождь идет»,
И как фиалка вешняя цветет
В далеком парке с именем «Чаир»,
И как танцует танго прочий мир.
«Ромео», «Ревность», «Танго соловья»
Не танцевала — проживала я.
И верила, вдвоем или одна —
«Еще звучит в гитаре каждая струна».
О, солнце утомленное в Крыму —
В закатный час себя я не пойму.
Поклонники направо и налево —
Застенчивая пляжа королева.
Письмо на почте — в нем «упрека нет»,
Но нехватает духа на ответ.
«По-прежнему люблю» — но все-таки «Прощай»,
На сердце аргентинская печаль.
Шампанское — и брызги к небесам,
Душа любви открыта и слезам.
Признанья нелегки, но вторишь танго ты:
«Всё для тебя — и счастье, и мечты».
И так за годом год, как верности пароль, —
«Сильнее страсти, больше чем любовь»,
Ведь если «Дружба» нежности полна,
Всех прочих чувств надежнее она.
Чредой проходят сквозь мои года
Под этот ритм «Чужие города»,
И наконец, душе почти не нужен,
«Над морем розовым» — «Прощальный ужин».
Мне и самой, по правде, невдомек,
Как мой «Уединенный уголок»
Мне почему-то стал всего дороже.
Без танго буду жить теперь, похоже...
Но жизнь, мою природу не судя,
О возрасте с упреком не твердя,
Любя во мне себя, от всех щедрот своих
Мне предлагает «Танго для двоих».
Вот это да!

 ТЫ НЕ ПОКИНЕШЬ НАС...
Как горько пережить свою эпоху...
Чуть слышен вздох ее, а, может, нет и вздоха —
Лишь эхо, отраженное от эха,
Доносит отзвук слез ее и смеха.

В чужой эпохе, как в чужой стране —
Другой язык и непонятны нравы,
И правы те, что уж никак не правы,
Вовек не быть мне с ними наравне.

И очень хорошо — уж лучше чистый остров,
Чем мусором забитый материк,
И на прибрежных рифах гордый остов
Фрегата, что сдаваться не привык.

Я буду остров для себя самой,
Коль воля такова моей планиды,
Осколочек любимой Атлантиды,
Что так внезапно скрылась под водой.

Театр прекрасен _ жалок балаган,
Мне не нужна убогая подмена,
Ведь вижу я — трагедии на смену
Приходит фарс, коварный, как капкан.

И вот уже на сцене, как на троне,
Всем правит пошлость с грацией громоздкой —
Ее бы не пускать и на подмостки,
Да ведь она извечно не в уроне.

Где ты теперь, души моей земля,
И ты, мое оборванное время?
Вокруг меня течет чужое племя,
Свой шанс пустой напористо ловя.

Совсем недавно — а уже античность
Родная легендарная страна,
Что злому року в жертву отдана,
Чтоб процветала серая безличность.

Но ты жива, ты не покинешь нас,
Навеки наша Родина святая —
Все островки твои, не утопая,
Тебя вернут, вновь в материк сойдясь.

Пусть я осколок — это ничего,
Я как солдат последний в окруженьи,
Что пусть не знамя — краешек его,
Весь обгорелый, вынес из сраженья.

ОТКУДА БЫ?..
Столетьям вопреки, из хама вышел пан,
И все мы у разбитого корыта.
Свой долларовый бешеный канкан
Танцует воровитая элита.

Верхушка эта — нищие по духу,
Плебеи нравом, с честью не в ладу,
Их заверенья — оскорбленье слуху,
И срок придет — им всем гореть в аду.

Пока ж в стране сплошная непотребность,
Опущенность бомжовая во всем,
Себя самой почти стыдится верность,
Без радости живет наш обнищалый дом.

На улицах разбойная свинчатка —
Хоть за порог совсем не выходи.
Не видеть ничего и обо всем молчать бы,
Но что-то плачет тоненько в груди.

Народ, перебиваясь еле-еле,
Давно уже не верит ничему,
И, кажется, самим себе дешевле
Не думать больше — что и почему?

Вовек, похоже, не переведется
Копеечное жалкое житье...
Вот бы узнать — откуда же берется
Веселое бесстрашие мое?