Николай Глазков (1919-1979)

 
(Стихи разных лет)

* * *

Мне ночь дарует мрак,
Сверлит сознанье рок.
Да здравствует дурак,
Проникнувший в мирок.
А я совсем не то,
И песнь моя не та.
Я гений и знаток,
Но действую не так.

1938


* * *
В недрах соответствующего строя
Веял исторический борей,
И простой пастух, свирель настроя,
Воспевал идиллии полей.

Он не знал, что за работу плату
Всякий должен получать мастак,
Что противники матриархата
Говорили: мать твою растак!

Что друг друга невзлюбили люди
И вооружились до зубов,
Что огромная эпоха будет
Эрою свободных и рабов…

Но уже прошла эпоха эта.
Тот певец древнее, чем Гомер.
Мыслят современные поэты
Образами радужных химер.

1939

* * *
Поэзия! Ты не потерпишь фальши
От самого любимого поэта.
Я для себя пишу всё это. Дальше
Плывут стихов задумчивые баржи.

Я для себя пишу – и в равной мере
Для всех других. Они прочтут поэта,
Который ненавидит лицемерье
И скуку открываемых Америк.

И если я не буду напечатан,
А мне печататься сегодня надо,
То я умру, швырнув в лицо перчатку
Всем современникам, – эпоха виновата!

Я захлебнусь своими же стихами,
Любимый, но и не любимый всеми.
Прощай, страна! Во мне твоё дыханье,
Твоя уверенность, твоё спасенье.

1940

* * *
Не я живу в великом времени –
А время в моих строках,
И тем не менее,
Я оставался в дураках.

Что мне ждать ещё?
Мне не до смеха ли?
Ехали ухари
Морем-сушею.

Эхо ли?
Ухо ли?
Слышало?
Слушаю.


На небо просишься,
Страх в лице. Спрячь его.
Выдумай прозвище
Самого зрячего.

Что ж ты надеешься?
Что тебе хочется?
Выдумай день ещё.
Ночь придёт. Кончится.

1941

* * *
Я не знаю, братцы,
Что с чего берётся.
Надоело драться,
Драться и бороться.

А за дело браться,
Может, и охота,
Но наскучил панцирь
Нео-Дон Кихота.

И у нас в двадцатом
Не найти дворца там,
Не зарежу шпагой
Бурдюки с малагой,

Не пойду мечети
Покорять мечом,
Ибо даже черти
Нынче нипочём.
1942

* * *
Кто за меня, кто за него,
Не всё равно, не все равны;
Но на себя на самого
Я посмотрел со стороны.

Мой предок раб. Мой предок скиф.
Он неразборчив был на средства,
И недостатков нет таких,
Что б я не получил в наследство.

Как предок, для своих побед
Готов идти на что попало.
Но я пророк. Но я поэт,
Хочу, чтоб было небывало.

И в то же время надо мне,
Моё чтоб имя стало громким,
И я шатаюсь по стране,
Что между предком и потомком.

1943

* * *
Я весь век свой желаю опередить,
Что не всякий умеет делать,
И себя пытаюсь определить,
Но так, чтобы не определить.

Я поэт своего поколенья,
Стих мой правдив и вещ.
Откровенность на уровне откровенья –
Очень хорошая вещь.

Я писатель белых ворон,
Не поверивших в истуканов.
Что услышал я в ходе времён?
Звон стаканов.

Я здорово написать могу
Про любовь и вино,
А редактора, мать их за ногу,
Не напечатают всё равно.

Я больше поэт в девять (в энной степени) раз,
Чем король Лир – король,
А представители широких масс
Не понимают, какой я герой.

Я общепризнанный непризнанный гений,
Легендарный Глазков,
Может быть, глупее своих творений,
Написанных мною стихов.

1943

* * *
Можно с одной спать ночь,
С другой – что-нибудь ещё,
С третьей гнать мысли угрюмые прочь
За поллитрычем хорошо,
С четвёртой – кататься на коньках.
Какую из них любить?
Какую любить – означает как
Быть или не быть.
Любить надо всех, хоть их будет сто,
Чувство любви дробя.
Одну надо только любить за то,
Что любит она тебя,
Другую за то, что спит с тобой.
Третью можно за ум её.
Между любимой и любой
Лишь две буквы «им», так я думаю.

Из поэмы «Люблю»

1944

Стихи, написанные под столом
Ощущаю мир во всём величии,
Обобщаю даже пустяки,
Как поэты, полон безразличия
Ко всему тому, что не стихи.

Лез всю жизнь в богатыри да в гении,
Для веселия планета пусть стара.
Я без бочки Диогена диогеннее
И увидел мир из-под стола.

Знаю, души всех людей в ушибах,
Не хватает хлеба и вина,
Пастернак отрёкся от ошибок –
Вот какие нынче времена.

Знаю я, что ничего нет должного.
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника,
Карточки тогда бы рисовал

Продовольственные или хлебные,
Р-4 или литер Б.
Мысли, изумительно нелепые,
Так и лезут в голову теперь.

И на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный –
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Я мудрец, и всяческое дело чту,
А стихи мои нужны для пира.
Если ты мне друг, достань мне девочку,
Но такую, чтоб меня любила.

1945

* * *
Я пишу на редкость мало
О напитке этом милом,
А среда не понимала
И считала водкофилом

И пропойцей – а на деле
Без волшебного напитка
Пребываю я недели,
Что есть нравственная пытка.

Мне, бедняге, очень трудно
На поэтовом престоле.
Полотенцем с горя тру дно
Стаканчика пустое.

Ничего не замечаю,
И в глазах моих печаль.
Знаю, водка лучше чаю,
А приходится пить чай.

1946

Моя жена
Не две дороги светлого стекла,
Не две дороги и не две реки...
Здесь женщина любимая легла,
Раскинув ноги Волги и Оки.
Запрокинув руки рукавов
И золото своих песчаных кос,
Она лежит на ложе берегов
И равнодушно смотрит на откос.
Кто знает, что она моя жена?
Я для неё не пожалею строф,
Хотя не я дарил ей кружева
Великолепно связанных мостов.
Она моя жена, а я поэт...
Сто тысяч раз изменит мне она, –
Ни ревности, ни ненависти нет:
Бери её, она моя жена!
Она тебя утопит ни за грош:
Есть у неё на это глубина,
Но, если ты действительно хорош,
Возьми её, – она моя жена.
Возьми её, одень её в гранит,
Труды и камни на неё затрать...
Она такая, что не устоит
И даст тебе всё то, что сможет дать!

1950-1951

* * *
Подальше убраться
Из мира огромности?
Подальше держаться
В тени или в скромности?..

Я слышал. Спасибо
За все поучения.
Лишь дохлая рыба
Плывёт по течению!

Я буду бороться
Со всем ненавистным мне
За счастье, за солнце,
За вечные истины!

За жизнь, за призванье,
За место, за званье!
Со всеми – и с вами,
Тупицы и бездари.

1953

За новое счастье
На столе много разной закуски, и хлеба,
Апельсинов, пирожных, конфет, и вина…
Если б мог я взлететь в тридевятое небо
И отправиться в прошлые времена,

Я б туда захватил этот стол новогодний,
Превосходно накрытый богатой едой,
Я б из многих годов выбрал самый голодный:
Из столетья двадцатого – сорок второй.

Я созвал бы друзей самых лучших и милых,
На себе испытавших тяжёлые дни;
Я продуктами этими всех угостил их,
Так что были бы мною довольны они!

В нашей власти, друзья, сдвинуть горы и скалы,
Только старому горю не сможем помочь…
Так за новое счастье подымем бокалы
В эту радостную новогоднюю ночь!

1955

* * *
Быть хочешь постоянно пьяным,
Пей в будни так же, как по праздникам.
Будь безнадёжным графоманом,
Будь беззастенчивым развратником,

Будь, если хочешь, морфинистом,
Будь неврастеником, лунатиком…
Но если сделался марксистом,
Не будь, пожалуйста, догматиком.

1964

Гимн клоуну
Я поэт или клоун?
Я серьёзен иль нет?
Посмотреть если в корень,
Клоун тоже поэт.

Трудно в мире подлунном
Брать быка за рога.
Надо быть очень умным,
Чтоб сыграть дурака.

Он силён и спокоен,
И серьёзно смышлён –
Потому он и клоун,
Потому и смешон.

И, освоив страницы
Со счастливым концом,
Так легко притвориться
Дураку мудрецом!

1968

Песня разлуки
Из кинофильма «Романс о влюблённых»

Печальной будет эта песня
О том, как птицы прилетали,
А в них охотники стреляли
И убивали птиц небесных.

А птицы падали на землю
И умирали в час печали,
А в них охотники стреляли
Для развлеченья и веселья.

А птицы знали-понимали,
Что означает каждый выстрел,
Но неизменно прилетали
К родной тайге у речки быстрой.

И не могли не возвратиться
К родимой северной округе,
И песни горестной разлуки
Весной весёлой пели птицы.

А в них охотники стреляли
И попадали в птиц, не целясь,
И песню скорби и печали
Весной весёлой птицы пели.

1973

* * *
Есть преданье: Иуда повесился
На осине, на горькой осине, –
И дрожит мелкой дрожью невесело
Лист осины по этой причине.

Полагали так божии странники,
Но в садах Иорданской долины,
По проверенным данным ботаники,
Не росло ни единой осины.

А у нас острова есть лосиные,
И леса, и болота покуда
Чрезвычайно богаты осинами,
Но не вешается Иуда!

1977

* * *
Настанет день – России добрый год,
Когда спадёт подъём болотных вод,
Когда на Волге-матушке моей
Луга подымут звонкие стога,
Когда народ, внимательный к стиху,
Стерляжью дегустирует уху.

Экскурсоводы у руин плотин
Вспомянут сумрачность былых годин
И поведут спасительную речь:
«Природу надо сохранять, беречь!»

1978

Тутанхамона видел я в гробу

Е. В. Стаднику

Как редкостная птица марабу
И как жуки степные – скарабеи,
Он был людей сегодняшних глупее, –
Тутанхамона видел я в гробу!

Позабывая важную борьбу,
Он утолял тщеславие пустое:
Хлестал придворных плетью золотою, –
Тутанхамона видел я в гробу!

С печатью величавости на лбу
Он золота имел посмертно много,
Но выглядел напыщенно, убого, –
Тутанхамона видел я в гробу!

Мои друзья, знакомые, коллеги,
Живущие в двадцатом бурном веке,
Зря не пеняйте на свою судьбу, –
Тутанхамона видел я в гробу!

Наш век свою имеет похвальбу,
Свои золотоносные распадки,
И благородней наших дней порядки, –
Тутанхамона видел я в гробу.

1979

* * *
Врач Зевс зовёт врача Орла,
Консилиум усилия:
– Картина ясной чтоб была,
Нужна нам биопсия!

Врачебный приговор жесток,
Навязчива идея,
И вырвал печени кусок
Орёл у Прометея.

Потом нависла над больным
Смертельная угроза.
Не ясно, что творится с ним,
Не шевелит больной ногой,
Лишь говорит: – И где я?
А люди чувствуют огонь
И пьют за Прометея!

1979

© Николай Глазков, 1938–1979.
© 45-я параллель, 2013.