Итак, последняя страница прозаических историй в очередной книге Виктора Шендрика перевёрнута. Остаточные ощущения сложны и многомерны. После длительной прогулки – требуется отдых. Впечатления должны перебродить и упорядочиться в единое целое. В сжатом формате послесловия трудно быть беспристрастным. Всё внимание невольно обращено к небольшой повести «Горе». Это, пожалуй, смысловой и композиционный центр сборника, несколько смещённый в сторону зачина. Во всяком случае, как мне видится, самоё  название книги «Скромное обаяние моветона» произрастает именно из этого энергетически ёмкого центра.

У произведений Виктора Шендрика характерная особенность – интриговать читателя, что называется, «с корешка», с названия. «Двенадцать дней свободы, или Носки Ани Малик», «Был городок», «Мир выжил», «На десяти шагах», «В зале ожидания», «Любит - не любит»…

У книги «Скромное обаяние моветона», название, по сути своей, самое сильное, и неожиданное – как выстрел! Этот изящный оксюморон, ироничный и глубокомысленный, на самом деле сродни не только автографу времени, в границах коего творит писатель, но прежде всего, он – неподдельный автограф души самого автора. Всякая творческая парадоксальность взрывоопасна тем, что обладает энергией преодоления логики «здравого смысла». Совместим ли моветон (дурной тон) с «обаянием», пусть даже и скромным?! Людская природа поразительно неустойчива во времени, как в приоритетах эстетического, так и этического… Личностная совесть императивна, но, как внутренний цензор, часто уступает напору зоологической природы, особенно в пору «смутного времени». Юрий Андрухович, например, широко известный украинский писатель и эссеист, даже гордится «цілковитим і остаточним витісненням із себе решток внутрішнього цензора», полагая, что при этом у него произошла «своєрідна реактивація» творческого процесса. Архаика соотношения «гения и злодейства», «таланта и безнравственности» – как тема, в большинстве своём, сегодня уже не обращает на себя сколько-нибудь серьёзного внимания со стороны и литературы, и критики. На самом деле – тема никуда не исчезла. Она всего лишь несколько притупилась. Это всё  –  ещё и лезвие опасной бритвы, на котором, над бездной брутальности и цинизма, в современных общественных отношениях балансирует творящий ум, вырисовывая конфигурацию собственной модели мира.

Виктор Николаевич Шендрик – счастливый обладатель двух, далеко не всегда совмещающихся талантов: поэта и прозаика. Не стану утверждать, что более всего преобладает в творческом потенциале писателя… Сам он как-то в беседе со мной признался: писать прозу труднее, чем писать стихи. Помнится, ту же самую мысль высказал однажды и Григорий Половинко – зрелый украинский литератор. Впрочем, мысль эта не новая, и, на мой взгляд, достаточно сырая, если речь вести о серьёзном поэтическом или прозаическом осуществлении в литературе. Шендрик интересен и как поэт, и как прозаик. Писатель способен многократно обращать на себя внимание небезразличной читающей публики, мягким юмором выигрывая у неё признательность и уважение. Выражаясь терминологией боксёра, он «одинаково хорошо владеет, как левой, так и правой рукой», и может достаточно профессионально использовать весь арсенал боевых средств, в стратегии и тактике писательского искусства. Об одной броской особенности шендриковского реализма нельзя умолчать. Цепкий и неутомимый, при создании фабулы той или иной художественной откровенности творческий ум Виктора Шендрика постоянно пребывает в состоянии алертности, бдительности… Кажется, что он всё время парит на восходящих и нисходящих потоках как допустимой, так и ненормативной лексики, иногда даже подчёркнуто эпатажно. Его часто невыдуманные истории, напоминают иллюстрации к фрейдовской теории о сублимации… Что это? Реализация естества свободной воли художника, или коньюктурный реверанс в угоду дурному вкусу читающей публики?!..

Когда-то Флобер иронизировал по поводу прозы Ламартина – французского писателя, говоря о «Грациелле»: «…И главное, давайте выясним: спит он с ней или не спит? Это же не живые люди, а манекены. Хороша любовная история, где главное окружено такой густой тайной, что не знаешь, что думать, – половые отношения систематически обходят молчанием, как и то, что люди пьют, едят, мочатся и т. д.!.. Этот предрассудок меня возмущает. О, лицемер! Рассказал бы правду, как дело было, насколько бы получилось лучше!»… Всему своё время! Флоберовская эстетика – эстетика «перехода» под знаком французской революции 1789 г. – уже, казалось, выполнила свою миссию, обогатив мировую литературу крепким иммунитетом от безвкусицы, пошлости и пуританского ханжества. Однако что сказал бы великий французский реалист – творец современного романа, погружаясь в мутные воды эстетики постмодерна и литературы нынешнего времени? Афоризм Флобера – «Всё, что прекрасно – нравственно», – сегодня более похож на сентенцию, которую можно оспорить.

Структура повествования в рассказах Виктора Шендрика, как мне видится, стихийно сохраняет в себе отголоски дофлоберовской эстетики – где предмет искусства не обязательно должен был быть прекрасным, но обязательно должен был быть возвышенным, даже в своём безобразии, и «в безобразии этом включённым в жизненную гармонию». Иногда в прозе Шендрика можно ощутить, услышать, отдалённые интонации, реминисценции  прозы Сергея Довлатова… Но это лишь фантомный след давних, добрых пристрастий молодости. «Молодость смело, далеко вперёд проектирует опоры, потом находит их не там, но находит…» – невольно вспомнилось из «Тетивы» Виктора Шкловского. Вовремя вспомнилось!

Публикацию подготовила Л.Цай