или  поэтический императив в пространстве эстетики существования Владимира  Спектора

В истории литературы и искусства есть немало знаковых фигур, чья творческая биография выходит за формальные рамки непосредственного обнаружения ими своего собственного культурного существования.

По мнению ряда исследователей, этот онтологический парадокс возникает как следствие неких особых эмоциональных переживаний художественно-одарённой личности на раннем, ещё не осознанном, возрастном этапе творческой самореализации благодаря нестандартно ёмкой природной памяти и генетически обусловленной способности к интеллектуальному ситуационному моделированию  — игре воображения.

Владимир Спектор – человек счастливой судьбы не в смысле хронологии, достаточно богатой впечатлениями личной жизни, а в смысле врождённого качества сознания.

Спектор относится к той категории людей, ориентированных  на светлую сторону жизни, и в такой степени, для которой самоё существование их становится явлением исключительно светосодержащим: с молоком матери приобрели они   крепкий  иммунитет против «столбняка» древнейших инстинктов пещерного сознания.

Даже название книги Владимира Спектора –  «Для счастья есть ещё время»  симптоматично:

                                                 Взгляни в окно

                                                И позабудь на миг

                                                 Забот привычных бремя.

                                             За снежной дымкой

                                            Дальний путь.

                                             И есть ещё для счастья время.

«Я подозреваю, что главное для поэта – не пространство слов, которое кичится своей завершённостью и волшебным звучанием, а попытка выделить какие-то невыразимые, скрытые стороны человеческой всеобщности…» Не могу не согласиться с этим прозорливым мнением   создателя «ферганской школы» русской поэзии – поэтом и прозаиком Шамшатом Абдуллаевым из Ферганы.

В самом непреложном факте существования на стороне светлых сил жизни, на мой взгляд, и заключается нравственный и поэтический императив Владимира Спектора, для которого поэтическое пространство есть одновременно пространство  этическое:

                                          Дней оголтелость упрячу в карман,

                                         Тёплой ладонью согрею…

                                          Тают обиды, и гаснет обман.

                                          И даже враги – добрее.

Однако при упоминании о «скрытых сторонах человеческой всеобщности» невольно напрашиваются параллели из области фрейдовского психоанализа. С позиции Фрейда феномен поэтического творчества является не социальным продуктом (как, впрочем, и вообще искусство), а ограничивается исключительно узкой сферой индивидуального сознания, отягчённого «проклятием» самых древних и консервативных инстинктов.

Небезынтересны в этой связи многочисленные усилия западной философской мысли  исследовать уникальность иррационального бытия человека, осмыслить неоднозначную природу явлений (феноменов) сознания в их историческом развитии.

Эпоха модернизма XX века на почве ужасов двух мировых войн и тоталитарных режимов ознаменовалась особым ответвлением в философии и эстетике – экзистенциализмом или философией существования. Основательный фундамент  этому  культурологическому явлению  заложил ещё в XIX веке суровый ученик немецких романтиков датский религиозный философ С. Кьеркегор,  в дальнейшем – Гуссерль Э., Сартр Ж-П., Камю А., Хайдеггер М., Ясперс К., Шестов Л., Бердяев Н., Бубер М., и др.

В понятие «экзистенции» - (существования) – (от лат.Existere – выделяться, появляться)  вводится представление об исключительном статусе внутреннего содержания бытия людской персоны, с её самодовлеющей напряжённой динамикой душевных переживаний в конечном, ограниченном небытием, отрезке времени – от бессознательно радостного акта своего рождения до  тревожного осознания своей неизбежной смерти. Как остроумно заметил Артур Шопенгауэр – один из самых маститых немецких иррационалистов  XIX века, «Характерной чертой первой половины жизни является неутолимая жажда счастья; второй половины – боязнь несчастья...»

Не выходя, однако, далеко за пределы основной темы очерка, надо сказать, что, поскольку «поэзия является одним из способов исследования человека» (В.Шкловский),  то и поэтический экзистенциализм стремится к тому же самому, но через призму экзистенциальных феноменов (данностей), таких как труд, свобода, любовь, господствование, одиночество, ответственность, выбор, бессмысленность, смерть, т. е.  через те разработанные им универсалии, посредством которых можно понимать и изъяснять существование любого человека.

Но «экзистенциальные данности нуждаются в раскрытии», что является предметом интеллектуальных переживаний и благодаря которым, собственно, и осуществляется поэтическая личность: «Блажен, кто знает сладострастье высоких мыслей и стихов!» (А.Пушкин). 

В  широком смысле, идеология экзистенциализма является идеологией отождествления системного кризиса социально-экономической структуры общества с кризисом духовности, разума и гуманизма.

Характерной особенностью всякой идеологии является её «въедливость» в массовое сознание.

Этот продукт духовной деятельности, или «метаязыковой миф» (по определению Ролана Барта), в какой-то момент овладевает сознанием людей и становится материальной силой, опосредованно воздействующей на человеческую жизнедеятельность и культуру. Причём  идеология по своей природе всегда стремится к упрощению и переподчинению всеобщего  частному, и эта очевидная  конфликтность рано или поздно разрешается переоценкой старых смыслов и выработкой новых...

Именно на таком «тектоническом» сдвиге культурной и политической жизни в СССР – (50-х – 70-х гг. прошлого столетия) параллельно с общекультурным течением «шестидесятничества», исподволь, формировалось экзистенциальное поэтическое  мироощущение Владимира Спектора – одного из самых видных  луганских  литераторов нашего времени.

Поэт и публицист, журналист и общественный деятель, заслуженный работник культуры Украины, член исполкома Международного сообщества писательских союзов (МСПС) и Президиума Международного Литературного фонда, руководитель Межрегионального Союза писателей и сопредседатель Конгресса литераторов Украины, лауреат нескольких литературных премий... Послужной список можно было бы продолжить, но, как сказал о Спекторе  Андрей Медведенко, председатель Луганской областной организации Национального союза писателей Украины, «… если степень реализации человека в жизни получилась весьма высокой, то это говорит о нём больше, чем все  его награды».

Справедливая сама по себе реплика в отношении Владимира Спектора нуждается в уточнении, c учётом врождённой в нём предрасположенности к синтезному мышлению.

Биография Спектора «вчистую» не вписывается в условную  схему  противопоставления физиков лирикам, противопоставления, искусственно притянутого «за уши» в литературу из области научного  открытия (в начале 70-х годов  XX века)  американского нейробиолога  Роджера Уолкотта Сперри, касающегося функциональной специализации полушарий головного мозга человека.  

Владимир Спектор – и физик, и лирик одновременно, живёт, «гармонию и алгебру не разделяя…», и существует  вполне адаптированно к «гремучему» сочетанию бытийного практицизма с романтическим началом;  благодушно несёт свой крест «советского технаря» и небесного мечтателя «книгочея-бессребреника»…

Золотой медалист средней общеобразовательной школы; успешный выпускник машиностроительного института; инженер-конструктор; ведущий конструктор на тепловозостроительном заводе; автор 25 изобретений; член-корреспондент Транспортной академии Украины, и… представитель, как это не странно звучит, экзистенциальной поэзии в Донбассе. Спектор привлекает и подкупает своей  впечатляющей масштабностью.  

Помнится, лет десять тому назад, в Алчевске, в канун 75-летнего юбилея предприятия ОАО «Алчевсккокс», руководство коксохима поощрило своих поэтов-коксохимиков финансовой поддержкой на издание и презентацию коллективного литературно-поэтического сборника «Пламя сердец трудовых». На торжественном представлении широкой общественности альманаха в переполненном кинозале Дворца Культуры коксохимиков было много именитых гостей из различных городов области, в том числе из Луганска.

Оттуда я вынес своё первое впечатление от встречи с Владимиром Спектором. Прекрасный ритор, мягкий душевный человек, не лишённый внешней элегантности, и той естественной, ненавязчивой простоты в общении, что выделяет истинно утончённую натуру из широкого круга публики, «интеллигентной» лишь по образованию. В качестве финала своего приветственного обращения к виновникам торжества, Спектор прочитал несколько поэтических строк. Они запомнились легко и надолго:

                              Не хочется спешить, куда-то торопиться,

                              А просто – жить и жить, и чтоб родные лица

                              Не ведали тоски, завистливой печали,

                              Чтоб не в конце строки рука была –

                              В начале…

После того памятного вечера, алчевский поэт Андрей Аксюта «подсунул» мне небольшую книжицу стихов  Владимира Спектора  «Не по Гринвичу отсчитывая час» с предисловием Мирославы Радецкой.

Автор «вступительной» классифицировала лирику Спектора, как «медитативную» жанрово-тематическую разновидность философской поэзии. Определение, на мой взгляд, не слишком корректное, ибо в историческом аспекте «медитативная лирика» как форма поэтического углублённого размышления над экзистенциальными данностями бытия, затрагивает философские проблемы, но не «сливается» с ними.

Кроме того, в поэзии луганского поэта нельзя не заметить достаточно сложную работу интроспективного ума, а поток непростых эмоциональных переживаний инициируется как бы без видимых определённых мотивов, обнаруживая тенденцию склонения  в область «намёков» – к суггестивной лирике, в метафоричность:

                                             Бездомность, бесприютность,

                                                                  боль пространства,

                                            Небес обетованных постоянство.

                                             И невозможность заглянуть за грань,

                                            Туда, где растворяется свобода,

                                            Где память – отраженье небосвода,

                                              А поле брани – поле, а не брань.

                                              Полёт или паденье по спирали,

                                              В котором одиночество вначале

                                             Рождает ощущенье новизны.

                                              В котором «долго» означает «кратко»,

                                              А каждое мгновение – загадка,

                                              И даже счастье – с привкусом вины.

Интроспективный ум, склонный к самокопанию, к самоанализу, к совестливости; неконфликтность, воспитанная на незаживающих рубцах детской памяти, на болях и аффектах непонимания; известная синкретичность религиозного чувства и номинальный космополитизм, как реакция на архетипы национального самосознания в условиях тоталитарной системы власти… И, наконец, традиционная подчинённость культурной среде близкородственного окружения Владимира Спектора послужили благодатной почвой для экзистенциального мироощущения, идеи которого, как дымы, носились в воздухе 40-х – 50-х гг., вплоть до середины 60-х — «эпохи хрущёвского потепления».

Не будем забывать, что экзистенциальная модель мира условно разделена на две части –она биполярна… Дух экзистенциалиста, обречён на «трагическое миросозерцание» границы света и тени, и для него этот факт – есть высшая реальность, в полноте своей фатальная и разумом непостижимая:  

                                              Параллелограмм перестраивается

                                                                          в круг

                                              И спрямляет углы.

                                              Бывший враг говорит тебе:

                                                                         «Друг»,

                                                А вратарь забивает голы.

                                               День темнеет и падает

                                                                        В ночь,

                                                Улыбаясь, светлеет мрак…

                                                Тот, кто может, не хочет помочь,

                                                Тот, кто хочет, не знает как.

Помнится, в юности меня поразило название фильма «Оптимистическая трагедия», поставленного режиссёром Самсоновым по пьесе Вс. Вишневского. Поразила парадоксальность словосочетания «оптимизм» и «трагедия».

Экзистенциализм, как культурологическое явление, в известном смысле, тоже можно назвать трагедией…Трагедией ума, свободы и отчуждения: например, как у Патрика Зюскинда. Но возможен ли «оптимистический экзистенциализм»?!

Справедливости ради скажем, что в эстетике Спектора мы не обнаружим симптомов болезни, характерной для XX века. – «отчуждения своего Я от самого себя», или же элементов эсхатологического страха перед существованием «вне предшествующего и последующего», чего не избежали ни Р.Рильке, ни И. Бродский…

Более того, эстетика Спектора не пронизана экзистенциальными мотивами страдания или отчаяния в коллапсе неподвижного времени – образом неминуемой гибели. Укрытостью  от экзистенциального смятения для Владимира Спектора является возвышенное эмоциональное подспорье – не томясь, чувствовать себя на границе Света и Тени, Любви и Смерти, в надежде, что «…осталось больше, чем ушло»…

                                              И всё как будто не напрасно, –

                                              И красота, и тень, и свет…

                                             Но чем всё кончится – неясно.

                                              У всех на это -  свой ответ.

                                             Он каждый миг пронзает время,

                                             Касаясь прошлого всерьёз,

                                           Смеясь и плача вместе с теми,

                                            Чья память стала тенью звёзд…

Примечательно, что в ранних стихах Владимира Спектора, в период «неутолимой жажды счастья» (по Шопенгауэру), присутствует живое ощущение пульса городской жизни, звуки и тени какого-то индустриального  движения в границах большого и шумного пространства искусственной среды, ощущение созидательной деятельности, солнечного света и свежести весенней грозы:

                                            В частном доме с утра –

                                                                           Деревенский покой.

                                            Лишь трамвай прозвенит вдалеке.

                                            Это город родной

                                                                         За рекой, под рукой

                                             На вишнёвом стоит сквозняке.

 Или:                                      Головокружение – не от успехов –

                                             От весны, от лета, от тепла.

                                             Кто-то улыбается мне сверху,

                                             Жизнь проходит.   Но ведь не прошла!

                                               Отвечаю небесам улыбкой.

                                              Песню, как весенний флаг, несу.

                                              Силуэт удачи зыбкий, зыбкий

                                              Виден сквозь весеннюю грозу.

Пройдёт всего-то чуть более двух десятков лет, и поэтическая лира Владимира Спектора зазвучит в иной драматической тональности «лихих 90-х годов»…

                                             Сияющая даль социализма

                                             Исчезла за холмами небылиц.

                                              Мы дышим спёртым воздухом цинизма,

                                              И удивленье сходит с наших лиц

                                              Кто был никем…   А, впрочем, был иль не был –

                                               Душа молчит, как смятая ботва.

                                              То хлеба не хватает ей, то неба…

                                              То слов. Хотя вокруг – слова, слова, слова.

Невозможно не споткнуться на четверостишии – семантической кальки с характерно-дворовой жанровой сценки постсоветского периода:

                                              Дух сытости рядом витает.

                                              И, всё-таки, что-то не так.

                                              Старуха, как осень седая,

                                              Исследует мусорный бак.

Как выразительно и с какой высокой долей тактичности, мастерски тонко и точно прописан образ старухи – героини сюжета! Не вызывает он ни жалости, ни брезгливости, напротив, – остро убедителен и обличительно скуп;  память невольно возвращается к жанровым акварелям Павла Федотова из давно забытой городской жизни Николаевской России первой половины XIX века.

Воистину, светлый талант – «луч света в тёмном царстве»!  

И, тем не менее, «Уходит время бескорыстных песен»… «Теряет голос эхо наших дней». На Родину поэта, в Донбасс, вместе с войной приходит время неисчислимых бед и страданий. Экзистенциальная отчуждённость не поможет миру. Поэтический голос Спектора зазвучал на октаву выше и в ином частотном диапазоне –в диапазоне гражданской войны:

                                       Добро и зло меняются местами.

                                       Не разобрать, кто прав, кто виноват…

                                       Из ненависти облако над нами,

                                       Из облака – не дождь на ниву – ГРАД.

                                       Откуда эти бешенство и злоба,

                                       И гибельный, безжалостный сквозняк?

                                      Толпятся, забивая крышку гроба,

                                       Добро и зло, и бывший другом враг.

Со стороны может показаться  странным и противоестественным отсутствие в военном цикле стихов у Владимира Спектора смысловой и композиционной последовательности, необходимой для полноты проявления авторского сущностного содержания, но она есть. Эта последовательность, как мы уже говорили, характеризуется « укрытостью» от экзистенциального смятения, уходом от темы страдания в область иных противоположных сущностных данностей: мира, надежды, добра, любви, света…

                                           Когда закончится война,

                                           И станут красными все даты,

                                          Засохнет кровь, и брат на брата,

                                          Познав все ужасы сполна,

                                           Не будет наводить прицел,

                                           А наведёт мосты по-братски…

В силу специфического контекста данного очерка, автор его не затронул ряд тем, близких по духу лирике Владимира Спектора. В частности, обошёл вниманием не менее интересные темы «Любви» и «Времени». Ничего не сказал о замечательной прозе писателя… Думается, что незначительное «упущение» это компенсируется повышенным интересом самого благодарного читателя. Что же касается такой философской категории как «Время», то я позволю себе вспомнить стихотворение Александра Кушнера на этот счёт:

                                                             Крепко тесное объятье

                                                             Время – кожа, а не платье.

                                                             Глубока его печать.

                                                             Словно с пальцев отпечатки,

                                                             С нас – его черты и складки,

                                                             Приглядевшись, можно взять.

Виталий Свиридов