Как родился «Фауст»?

Речь пойдёт не о том, как создавался «Фауст» Гёте, а о совершенно новых пьесе и спектакле, премьера которых состоялась 28 октября 2016 года в Луцке – «Фауст, або Лиш той життя і волі гідний... (трагікомедія на дві дії Анатолія Юрченка та Павла Босого)». Оба создателя нового произведения состоят в Конгрессе литераторов Украины (Кировоградская областная организация; Анатолий Юрченко также и член МСПУ). Павел Босый стал режиссёром и художником-постановщиком названного спектакля, а со всеми его создателями можно познакомиться, кликнув по ссылке в заголовке произведения (см. выше).

Вот как представляет новую постановку сам театр: «У першій дії вистави відтворена безсмертна п'єса видатного німецького письменника Йоганна Вольфганга фон Гете. У другій дії через призму сучасного життя, суспільно-політичних подій в нашій країні автори змушують задуматися над суттю людського буття, про справжні духовні цінності і щирі почуття та фальшиві і надумані їх замінники. Загалом вистава – про вічну боротьбу між добром і злом. У виставі звучить музика Й.С. Баха, В.А. Моцарта, К. Орффа, С. Барбера, Н. Римського-Корсакова, Й. Брамса, Ф. Шуберта, Дж. Верді, Р. Штрауса, використані вірші Й.В. Гете у перекладі на українську Миколи Лукаша». Однако, возможно, театр несколько недооценивает как представленную пьесу, так и собственную работу: да, это, с одной стороны, как бы классический «Фауст» Гёте по пьесе, в которой использованы фрагменты (цитаты) его классического перевода на украинский язык Николая Лукаша. С другой стороны – это совершенно новая пьеса (и спектакль), которые, не перечеркивая первоисточника, привносят в него очень много нового и современного. К тому же, стоит заметить, что изменился и жанр: «Фауст» Гёте – это трагедия. Созданный же на его основе современный парафраз («Фауст, або...») вполне оправданно стал трагикомедией. И в этом нужно отдать должное в первую очередь Анатолию Юрченко, который, дебютировав в жанре сатиры и юмора (в «Крокодиле» и «Литературной газете») в 1970-х, сохраняет ему верность и по сей день. Здесь уместно сравнение и с тем, что делал для театра известнейший драматург-сатирик Григорий Горин: его «Чума на оба Ваши дома!» – это как бы и Шекспир, но уже Горин, а «Тот самый Мюнхгаузен» – уже и вовсе не Распе. Поэтому и утверждение, что первый акт нового спектакля воспроизводит бессмертную трагедию (как, кстати, и второй акт, о чём театр «забыл» сказать – возможно, как раз из-за новаций, которые ярче всего выражены во втором акте), можно принять только с вполне определёнными оговорками.

Как рассказывает П.Босый, известный в профессиональных кругах Украины, США и Канады театральный художник и режиссёр нескольких спектаклей, поставленных в кировоградском студенческом театре «Маленький Глобус», желание поставить именно «Фауста» Гёте и первоначальный замысел его сценического воплощения родились достаточно давно, во время работы над спектаклем «Медея». Хотя сама трактовка Иоганном Гёте древней европейской легенды оставляла ряд вопросов, на которые П.Босый не находил в тот момент ответа.

Тем не менее, когда в 2014-м, в юбилейный год Тараса Григорьевича Шевченко, Павел Босый завершил (как художник-постановщик) работу над спектаклем «Думы Кобзаря» в Волынском академическом областном театре кукол и тут же получил от художественного руководителя театра Д.А. Поштарука предложение сделать для театра ещё один спектакль (на этот раз уже одновременно и в качестве художника, и в качестве режиссёра-постановщика), он предложил поставить «Фауста». Как спектакль, который может быть интересен как старшим школьникам, изучающим «Гёте» на уроках литературы, так и взрослым…

Рассказывает Анатолий Юрченко:

– Когда в конце весны – начале лета 2014-го Павел Босый обратился ко мне с предложением сделать инсценизацию «Фауста» для Волынского театра кукол, я первоначально отказался. Я переживал в то время, что называется, не лучший период в жизни. Вдобавок продолжались переговоры с кировоградским областным театром имени Кропивницкого о постановке моей эпатажной комедии для взрослых «Комета без расписания»: главный режиссер театра даже анонсировал её в одном из своих интервью для еженедельника «Украина-Центр», но затем начались какие-то «непонятки». К тому же в это время у меня вызрел и замысел новой пьесы, рабочим названием для которой я выбрал слово «Шестидесятники» (вкладывая в него двойной смысл) и которую начал писать – урывками, насколько позволяли мои обстоятельства зимы-весны 2014 года – в жанре жёсткой комедии.

Но гётевского «Фауста» я всё же полистал – для очистки совести, наверно. И тут произошла удивительная вещь – я вдруг, неожиданно для самого себя, увидел: всё, что я хочу сказать в «Шестидесятниках, которые бог весть когда ещё будут написаны и будут ли востребованы, всё, что волновало меня зимой, весной и в начале лета 2014-го, я могу сказать уже сейчас, сделав парафраз трагедии Гёте (насытив её при этом элементами юмора и сатиры), для которой уже есть конкретный заказчик.

П.Босый прислал мне ту часть текста для задуманного им сценического воплощения «Фауста», которую он уже успел подготовить, но я, прочитав, предложил, сохранив канву Гёте, и начать, и продолжить совершенно иначе.

Начало, в котором у Гёте происходит короткий диалог между Творцом и Мефистофелем, мне виделось в виде шахматной партии. Ну да! Вот так вот, вроде бы запросто, заходит Мефистофель к Творцу, чтобы сыграть в шахматы. А соответственно и диалог может идти так, как он происходил бы между двумя пенсионерами, играющими в шахматы где-нибудь на скамейке в городском парке. Это позволяло и насытить этот диалог юмором, и ярче обозначить конфликт, задающий развитие всей пьесы. Больше того – вся пьеса превращалась в одну большую шахматную партию (чего у Гёте, конечно, нет) между Творцом и Мефистофелем.

С удовольствием приведу первоначальную редакцию этой сцены:

«ГОЛОС (в темноте). Начнём: е2-е4.

2-й ГОЛОС (тоже в темноте; во время этого диалога в мультимедийной проекции продолжает вращаться Земля). Ответим: d7-d5.

ГОЛОС. Вот, даже в этом, в такой мелочи, проявляется твоя сущность: начать с конфликта, пожертвовать пешку, чтобы следующим ходом вывести ферзя и превратить мудрую игру в сущий ад, – а если я не хочу играть скандинавскую защиту?

2-й ГОЛОС. Что?! Мою идею уже присвоили какие-то скандинавы?

ГОЛОС. Ещё нет. Этот дебют назовут так в двадцатом столетии.

2-й ГОЛОС. Так нескоро? Через столько веков?! Ладно, к тому времени я ещё что-нибудь придумаю.

ГОЛОС. Что ж, гамбит так гамбит, но тогда по моим правилам: d2-d4.

2-й ГОЛОС. А может быть, сыграем лучше в кости?

ГОЛОС. И снова проявляешь суть свою: ты не играешь в кости, не мухлюя. Когда захочешь – выбросишь шестёрки, а для противника и тройки будут чудом.

2-й ГОЛОС. Но разве и Тебе такое не под силу?

ГОЛОС. Шути – но в меру. Эти мелкие фокусы ниже моего достоинства. А шахматы – великая игра: всё на виду, всё честно.

2-й ГОЛОС. Так почему ещё ни разу я не выиграл?

ГОЛОС. Да только потому, что я просчитываю варианты на два-три хода дальше, чем ты. Вот и всё.

2-й ГОЛОС. Ах так? А как Тебе такая комбинация? Я просчитал её на сто ходов вперёд!

ГОЛОС. Но проглядел вот этот тихий ход… Да будет свет!

Темнота сменяется светом, становятся видны Творец и Мефистофель, играющие в шахматы. Изображение Земли меркнет, но не исчезает.

МЕФИСТОФЕЛЬ (прикрывая глаза рукой). А свет зачем, Создатель?!

ТВОРЕЦ. Затем, Мефистофель, что понял я – что это хорошо. Хотя тебе, конечно, тьма милее… Ну, что там, на Земле?.. (Делает жест в сторону изображения Земли.)

МЕФИСТОФЕЛЬ. Худо, Создатель, худо. Твой венец творенья совсем обнаглел – вообразил себя божком, властителем планеты, суёт нос куда надо и не надо, а сам подобен саранче, что жадно пожирает и опустошает всё на своём пути. Шах!

ТВОРЕЦ. От шаха ещё никто не умирал… от шаха в шахматах, я имел в виду… (Делает ход.) Похож, ты говоришь, на саранчу?..

МЕФИСТОФЕЛЬ. Да, Создатель. Лучше б ты его оставил обезьяной – вреда было бы меньше. Надо же! Самое слабо вооружённое животное на планете – ни клыков, ни когтей…

ТВОРЕЦ. Вот я и подумал: а может быть, это надо как-то компенсировать?..

МЕФИСТОФЕЛЬ. Да уж! Зато вооружён сегодня до зубов – и всё ему мало. Вот ведь парадокс: самое слабое существо стало самым сильным на планете, но обладает всё той же слабой моралью – моралью мартышки!

ТВОРЕЦ. Так всё-таки: саранча или обезьяна?

МЕФИСТОФЕЛЬ. По повадкам – мартышка, а в остальном… А Ты ещё им дал зачем-то разум!

ТВОРЕЦ. Я дал им душу.

МЕФИСТОФЕЛЬ. Да уж! В каждом – искра Божья, но что-то из неё никак не возгорится пламя! Зачем? Зачем Ты сделал эту глупость, когда они её и в грош не ставят, душу?

ТВОРЕЦ. Но ценишь ты! За чем бы ты охотился так рьяно, когда бы не было у них души?

МЕФИСТОФЕЛЬ. Вот спасибо за заботу! Но, думаю, Ты душу дал не тем тварям.

ТВОРЕЦ. Тебя я не спросил, кому её дать! Но… вообще-то начал я с дельфинов… Какие красивые и умные существа!

МЕФИСТОФЕЛЬ. Я и не знал! А результат?..

ТВОРЕЦ. Он неизвестен. Кстати, твой ферзь под ударом.

МЕФИСТОФЕЛЬ. Вижу. Даже Тебе, всеведущему?!

ТВОРЕЦ. Увы. У них вроде бы даже свой язык есть, только его никто не понимает.

МЕФИСТОФЕЛЬ. Так, может быть, и стоило на том остановиться – на дельфинах?..

ТВОРЕЦ. И пришлось бы тебе, Мефистофель, работать в водной стихии – а ты воды боишься…

МЕФИСТОФЕЛЬ. Только святой. Ну… ещё из-под крана.

ТВОРЕЦ. Вот я и подумал… Шах! Чем чёрт не шутит – а не создать ли мне нечто по своему образу и подобию… не создать ли мне человека?.. И сделал это я совсем не для тебя!

МЕФИСТОФЕЛЬ. Знавал я шахов, от которых умирали… Не в шахматах, я имел в виду…»

А. Юрченко продолжает:

– Позже, уже делая театральную постановку, П.Босый счёл необходимым добавить ремарку: Мефистофель – падший ангел (т.е. всё-таки ангел, хотя и падший), вот потому он и вхож к Творцу, а Творец, в свою очередь, не оставляет попыток его «перевоспитать», вернуть на путь добра…

Хотя это и не главная линия, она важна, она добавляет красок спектаклю. Главное же – борьба за душу Фауста.

Павел Босый предложил очень интересную идею: Фауст, подписав договор с Мефистофелем, становится молодым не потому, что выпил какое-то там молодильное зелье, а потому, что Мефистофель обменивается с ним телами. Мне она понравилась: не просто ускорялось сценическое действие, но возникали и почти шекспировские предпосылки для комедийной путаницы. Это зритель знал, кто теперь – Фауст, а кто (в каком теле) – Мефистофель, но не сценические персонажи (земные, разумеется).

Конфликт – основа драматургии, без него нет зрительского интереса. Поэтому я в первую очередь старался выстроить фабулу так, чтобы конфликт присутствовал постоянно: между Творцом и Мефистофелем, между Мефистофелем и Фаустом, и, наконец, конфликт между Фаустом и Вагнером, его адъюнктом, – конфликт как бы обозначенный Иоганном Гёте в одной из первых сцен, но… затем как бы и «забытый» автором. У Гёте Вагнер проходит вспомогательным персонажем, но в «Фаусте, або…» он выходит на первый план, задавая в конечном итоге пафос спектакля: человек и власть, власть и народ, и, наконец, кульминация: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой» (бессмертная фраза Гёте).

Собственно, рассказывать о пьесе можно очень долго, но лучше просто сказать, что закончена она была в июле 2014-го, и тут же вместе с Босым мы начали делать её украиноязычную (стихотворную – по его настоянию) версию. И, думаю, Павел Васильевич был прав: пусть стихотворных цитат из перевода Лукаша в пьесе немного, но чисто прозаический текст рядом с ними выглядел бы проигрышным. Впрочем, соревноваться с Лукашом я не собирался, но на компромисс пошёл – белый стих и верлибр. Хотя в тех местах, где был крепкий прозаический текст, я оставлял, не желая его «портить», прозу – в конце концов есть такое дело и в пьесах Шекспира…

Так вот и родился новый «Фауст»…

О том, чем определялась сверхзадача спектакля, рассказывает Павел Босый:

– Справедливость и прощение. То есть грех, воздаяние и покаяние. Эту задачу я и ставил перед актёрами. Каждый из персонажей что-то в результате получает, но то ли, чего он хотел, – это уже другой вопрос. Особенно это верно для Вагнера. … Наша действительность сегодня очень тяжела, порой безнадёжна, люди теряют саму надежду, что справедливость в этом мире может существовать. Но для себя и актёров я определился так: мы верим, что справедливость действительно может восторжествовать. … Правда, в своё время, думая о «Фаусте», я никак не мог найти ответа на вопрос: а справедливо ли вмешательство Творца в конфликт Фауста и Мефистофеля – «Оставь его, он Мой»? И тут я очень признателен Анатолию Петровичу Юрченко за то, что он придумал очень элегантный ход и тем самым развязал всю пьесу…

Осталось добавить, что подготовка пьесы к постановке заняла около полутора лет. Но, наверно, это по-своему даже хорошо: и куклы, и костюмы, и декорации, и сопровождающая действие анимация – всё сделано на очень высоком, можно сказать, европейском (если не мировом) уровне. И в этом огромная заслуга не только театра, не только анимационной студии, привлечённой к работе над спектаклем, но и режиссёра и художника Павла Босого, в последние годы не только работающего для профессиональных театров (и не только в Украине), но и преподающего на факультетах театральных искусств в университетах США и Канады.

Неплохи и первые рецензии на новый спектакль, по-хорошему радует и то, что отдельные фразы из него рецензенты уже начали «растаскивать» на цитаты.

А трейлер нового спектакля можно посмотреть по этой ссылке – https://www.youtube.com/watch?v=liubYwfQvf0

Соб. инф.