Диалог о поэзии и поэтах

Как в прозе писатели теперь Ксения Собчак и Лена Ленина, так и в поэзии – профессионалы Илья Резник и Лариса Рубальская. Ну и пусть.


Нет больше такой профессии – поэт. Ни в России, ни в мире. И не будет больше никогда. И кто вообще сказал, что поэзия должна быть профессиональной? Может быть, стих как таковой выживет благодаря любителям? Не знающим, «как надо» писать стихи для толстых журналов, но любящим жизнь и слово, имеющим что сказать читателям. Которых у нынешней как бы профессиональной «армии поэтов» просто нет.
Ольга: - Помнишь, как на толстожурнальной тусовке, лет пятнадцать назад, подошла к нам незнакомая девушка? Назвалась по имени и добавила: «Я поэтесса. Работаю няней».
Владимир: - Да, и мы тогда сошлись на том, что гораздо приятнее было бы услышать: «Я няня и пишу стихи». Няня то и дело нужна кому-то из родных и знакомых. А услышав: «Я - поэт», тут же мысленно продолжаешь: «Этим и неинтересен».
Ольга: - Самозванцев всегда было достаточно, а подлинные стихи творятся единицами, меньшинством. Вот Владимир Губайловский в статье «Профессиональная поэзия» как раз задался целью это меньшинство обозначить.
Владимир: - Статья занятная, и прежде всего тем, что располагает к спору. «Профессиональный поэт - это тот, чьи стихи подчиняются новому конструктивному принципу», - пишет Губайловский, апеллируя к авторитету Тынянова, что приятно. Но сито выбирает со слишком маленькими дырками.
Преступление допустимо лишь на вершинном уровне - середняки его себе позволить не могут. Масскульт "правилен" и моралистичен. Заповедь "не убий" не смели оспорить ни Конан Дойл, ни Агата Кристи, ни тем более Донцова с Дашковой.
Переступи!
В тыняновском контексте носитель «нового конструктивного принципа» - это поэт гениальный, по крайней мере великий (не склонный к пафосу Тынянов предпочитал говорить: «поэт принципиальный»).
В статье «Промежуток» он отказал в наличии оригинального конструктивного принципа Ходасевичу и Есенину. Так-то. А сколько в поэзии начала ХХI века имеется новых конструктивных принципов? Не более двух-трех, по-моему…
Ольга: - Но в этой статье названы еще два условия: «работа профессионального поэта востребована более чем в одной независимой группе» и непременно вызывает нападки.
Я бы c этим «более чем» согласилась, слегка переформулировав: поэт – это тот, кто имеет более чем одного независимого читателя. Хотя бы двух таких, как мы с тобой.
Мы оба независимы и бескорыстны - в том смысле, что сами стихов не слагаем, но хотим, чтобы другие их для нас, за нас написали. Чтобы на место лирического «я» подставлялось наше «я». Ну, сочините, пожалуйста, новое «Я научилась просто, мудро жить» или «Заблудился я в небе, что делать?..».
Владимир: - И все-таки «профессиональная поэзия» и «настоящая поэзия» - понятия разного плана. К примеру, Геннадий Айги, открывший новый конструктивный принцип, не был профессионалом.
Его стихи надкоммуникативны, то есть существуют независимо от восприятия. Читатели разных стран и вер его открывали и открывают сами для себя.
А многократно осмеянный Эдуард Асадов профессионалом был. И книги его выходят посмертно, и каждый год среди новых абитуриенток непременно встречаю хотя бы одну его читательницу-поклонницу.
Ольга: – Да, его «таргет-груп» самовоспроизводится. Так, может быть, профессиональность – это предназначенность, адресность. Подтвержденная обратная связь делает пишущего профессионалом.
Бог с ними, с гонорарами, которых у поэтов теперь почти нет. От читателей-собеседников можно заправиться энергией, это тоже питание. Но и читателю кушать надо. Как насчет калорийности журнальных стихов?
Случайно обратила внимание в журнале «Дети Ра» на стихи Владимира Новикова. Да-да. Я уже подумала неладное… Потом смотрю: автор – кандидат физико-математических наук, а ты все-таки доктор, да и наук филологических.
А кандидат по натуре, однако, скорее лирик, чем физик:
Сосна, береза, ель, осина,
Пейзаж за речкой луговой —
Средь полевых цветов, Россия,
Встает неброский образ твой.
Владимир: - Ну, это типичная художественная самодеятельность. То есть стихи, написанные по образцу профессиональных.
Самодеятельные поэты могут быть и кандидатами филологических наук, и докторами, да хоть и академиками. Когда человек знает тысячи чужих строк наизусть, у него нет-нет, да и свои «стишки выкинутся», как у гоголевского героя. Хотя никто не вправе запретить высокообразованным дилетантам самовыражаться метрически …
Ольга: - Так получается, что у нас поэтическими профессионалами слывут люди, знающие тексты предшественников и знающие, как надо писать? Независимо от природных данных.
Владимир: - Да, господствующий формат именно таков. Вот примерчик уровня более высокого, чем у нашего с тобой однофамильца:
Март-апрель, а по углам зима,
но сырая, пахнущая дёрном.
Талый снег спускается с холма
в осветленном воздухе просторном.
Ольга: - Ты что, «Наш современник» по ночам тайком читаешь?
Владимир: - Да нет, куда мне. Это Михаил Айзенберг в «Знамени». Вот как бы профессионал, то есть труженик формата, пребывающий на вечных стихотворных галерах. Грамотность и техника налицо, но адресата таких стихов никак не могу вообразить.
Ольга: - По принципу «кому это нужно?» можно все что угодно отвергнуть. А ты попробуй посмотреть на современную поэзию изнутри, исходя из ее интересов.
Два первых способа - диалог с миром и самоотверженное служение культуре. Третий - работа на массмедиа. Четвёртый - интерес к другим людям. Ну а пятый и шестой?
Не только Бродский
Как это уже полтора года делает Дмитрий Бак в своем эссеистическом цикле «Сто поэтов начала столетия». Это ведь тоже способ очертить пространство истинно профессиональной поэзии.
Работа продвинулась уже на треть. Список персонажей не сектантский, а вполне плюралистичный. Ахмадулина, Чухонцев, Гандлевский соседствуют с Иваном Волковым, Марией Ватутиной и Ксенией Щербино.
Просто интересно, как и кем будет Бак добирать свою сотню. Он, кстати, в этом году сам засветился как поэт, напечатав весьма нетрадиционную подборку, непохожую на осторожные стихи филологов.
С учетом этого факта я посоветовала бы ему остановиться на цифре 99, чтобы самого себя, как говорится, не обидеть.
Владимир: - А мне вот что подумалось после прогулки с Баком по аллеям отечественного стихотворства. Не приходится сомневаться в профессионализме присутствующих здесь «патриархов». Но они поэты двадцатого века, и профессиональный статус завоевали в советские годы (Ахмадулина, Чухонцев, Олег Хлебников), либо в перестроечные и «лихие девяностые» (Айзенберг, Алехин, Арабов, Бунимович, Гандлевский и др.).
На их плечах – генеральские или офицерские погоны той армии поэтов, которая на рубеже веков расформировалась окончательно. Что же до «молодых», то есть тех, кому меньше пятидесяти лет…
Ольга: - У Амелина, Воденникова, Шульпякова сильный профессиональный запал.
Владимир: – Но большинство стихотворцев, признанных только профессиональным кругом, только коллегами-поэтами, просто не ведает, что это такое – быть воспринятым, что такое явственно услышать реакцию удовлетворенного партнера. Отсюда – неизбежный оттенок любительства. Это не то, что самодеятельность, но все-таки…
Ольга: - У тебя получается: поэт, признанный только профессионалами, - не профессионал?
Владимир: - Да, если на то пошло.
Ольга: - Тогда хочу защитить любительство. Недаром оно происходит от глагола «любить». Разве поэзия, да и искусство вообще по своей сути и по своему происхождению - профессиональны?
Люди, любящие жизнь и слово, письменно воспроизводящие свою единственную личность со всеми ее странностями, - это и есть настоящие художники – в поэзии, в прозе. И не надо фетишизировать профессионализм, он может оказаться ложным ориентиром.
Как в прозе писатели теперь Ксения Собчак и Лена Ленина, так и в поэзии – профессионалы Илья Резник и Лариса Рубальская. Ну и пусть.
А маргиналы, обреченные на статус «любителей», сохраняют свою честь и на следующем витке истории выйдут из подземелья, найдя читателя – не тоталитарного, а индивидуального.
Владимир: - Дай им Бог! И все-таки даже тем, кто попадет в «список Бака», не советовал бы представляться: «Я – поэт». Подождите, когда «Он - поэт» («Она - поэтесса») про вас скажут (не напишут, а именно скажут в живом человеческом разговоре) хотя бы несколько независимых, незнакомых читателей.