ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРИТИК АЛЕКСАНДР БАЛТИН О СТИХАХ ИЗ СБОРНИКА 
ВАЛЕРИЯ СУХОВА "ПАМЯТНЫЙ КАМЕНЬ"

Русским – отчасти таинственным, отчасти – деревенско-конкретным духом пропитанные стихи: очень русские, живущие особостью нашего мировосприятия поэтические ленты индивидуальности разворачивает Валерий Сухов: «Эта сказка живёт и во мне: / Дед и баба сидят на бревне. / В огороде желтеет сурепка. / Что же делать? – задумались крепко. / Уж совсем старый дом обветшал — /Дождь в заросшем саду прошуршал. / Вижу я: наяву иль во сне?/ Дед и баба сидят на бревне./ Пожелтело на стенке их фото.../ Слышу: кто-то окликнул кого-то /На закате сгоревшего дня /–Может, прошлое ищет меня?..» Так, начиная от конкретики картин, поэт переходит к глобальности обобщений: и словно вибрируют эти века, звуча сложно и таинственно, и русская деревня воспринимается, как… отчасти Китеж.
Строки Сухова точны и мускулисты, их объединённый напор рассчитан на сильное воздействие на читательское сознание: не заросло бы жиром, не закоснело бы… Поэт конкретен: никаких расплывчатостей, и естественность дыхания – вместе с этим – организует интересный стихоряд. Воспоминания у поэта перевиваются с явью: и русский снег в метель на Рождество ассоциируется с летящими над его родным русским селом ангелами: «Красный угол. Тёмная икона. / Мама — деревенская мадонна. / Тихо колыбельную поёт. / За окном январь. Метель метёт./ И откуда в русское село /Ангелов то столько занесло?../ Полусмыто старенькое фото./ Потому дороже отчего – то /Это ощущенье Рождества. / Улыбнулись мамины уста…»
Вместе с тем стих Сухова весом и конкретен: даже символы словно прорастают через разнообразие явлений и феноменов, представляемых миром. Трагедия и память будут потом: но – не безнадёжность: её лишена поэзия Сухова даже в трагическом своём аспекте. И вспомнившиеся похороны матери и отца не будут космосом отчаяния, хоть разумеется, отливают печальными огнями. Ибо поэт верит свету – и верит в свет; и созвучия черпает из него: таинственного, одухотворяющего жизнь: «Лес угрюмо шумит на холодном ветру, / Засыпая листвою погост. / У могил двух родных я стою на юру. / Задаю молчаливый вопрос. / Я у ветра спрошу: где мои старики?/ Где моя «уходящая Русь»? / Слишком дорого я заплатил за стихи ,/ Свой слагая «Сорокоуст». / И качаюсь, как дерево, я без корней /На сожжённой родимой земле, /Потеряв тех, кто был всех на свете родней. /Только кружится пепел во мгле…/У могил, как молитву, шепчу я стихи, / Свой слагая «Сорокоуст». /Молча мать и отец мне прощают грехи. / Светит святцами в сумраке Русь».
Сильное слово отца: развёрнутое на всё дело жизни, на разнообразные её нюансы, и – на соло отцовства: ибо сын библиотекаря и краеведа Алексея Сухова стал поэтом и литературоведом Валерием Суховым; сильно звучат сыновние строчки: своеобразный отчёт о прошлом, переплавленный в нежность художественного воспоминания; сильно и просто, вмещая в простоту оную столько сложности: «Библиотеки сельской холод. / Неутолимый книжный голод. /Знакомый запах старых книг. / Закапывался жадно в них. / Отец мне книжки выдавал. / С улыбкой головой кивал: /«Ну, ты, сынок, и книгочей…».
Ключевой образ книги Валерия Сухова – Памятный камень…Камень твёрд: сила его от вечности, но… что она такое, если о поэзии, скажем, Атлантиды, мы не знаем ничего – также, как и о том – была ли она? Можно говорить только о долговременности, и Валерий Сухов, по-разному воскрешая образ долго прожившего отца, словно перебирает…многие камни былого: «Память озаряется туманная /От лучины, вставленной в светец. / Вспомнилась вдруг школа деревянная, / Где ещё учился мой отец. / Дети фронтового поколенья. / Выпали им горе и нужда. / В печке дымной вспыхнули поленья –/ И стекала со стекла слюда. / Ждали и боялись почтальонки. / А её-то, бедной, в чём вина?! / Жёлтый треугольник похоронки, / Как осколок, в грудь вонзит война!»
Грустные камни: вспыхивающие на солнце духа: стих, однако, звучит стоически, всепониманием: жизнь – необходима, и – необходимо же перетерпеть всё, что кажется каверзами судьбы, равно – любые трагедии, которые… для чего-то нужны, вероятно.
Поэзия Сухова создаётся на единстве лирического дыхания, сильное звучание обеспечивается… в том числе и им. Сквозят пестротой воспоминания отца: в частности – об атеистическом мировосприятие реальности: о том, что вызывало споры с сыном, словно зёрна грядущего сеялись в почву… неведомости: «Бога нет, а душам нужен лекарь – / Верил мой отец - библиотекарь / Только в книги истово-светло./ Окормлял родимое село. / В помыслах своих высок и чист – /Комсомолец, истый атеист! / Из библиотеки по пороше / Книги разносил он книгоношей…»
Внешне просто выстроенные стихи полнятся содержанием жизни, чья чистота и честность определяют вектор её, и эти параметры, оттеснённые в последние десятилетия прагматизма и эгоизма, словно расцветают – великолепием цветов подлинности. Стремление отца – донести книгу до каждого дома, книгоноша и библиотекарь сливаются в благородстве порыва; возникают герои войны, жизнь слоится трудно, жизнь трёт людей в мозолистых, шероховатых ладонях, добиваясь от них… понять бы – чего?
Разносятся стихи сына, стихи о родных местах, где отсутствие «райского» заменяется родной явью, - настолько родной, что другой не надо: «Я родился в селе Архангельском. / Коренном, российском - не ангельском. /Там земная юдоль - не райская, /Церкви нет уже с давних пор. /Но родное село Архангельское – /Вот Архангельский мой собор». Полнота жизни предстаёт в ореоле финальных кадров бытия: «Что делает любовь с лицом.../Мать улыбается с отцом. / Сидят вполоборота / На чёрно-белом фото. / Родного человека / Найди – прожить полвека!/ И ясно всё по взглядам... / И их могилы рядом». Туго скрученное – в смысловое гнездо – стихотворение: стихотворение-жизнь – будто вся она прослежена, без ненужной цветистости, только главными, глагольными планами: вплоть до последнего.
Своеобразная праведность окрашивала жизнь отца. Память о ней своеобычно окрасит и стихотворение, посвящённое отцовским качествам: которые и должны быть смыслообразующими в жизни, устроенной правильно: «Своими крепкими руками / Огромные ворочал камни. /Так смог меня он убедить – /Фундамент должен крепким быть./Был по характеру – кремень. /Враньё он не любил и лень. /В труде, как праведник, прожил. /Построив дом, сам печь сложил». Камень – подразумевает крепость; он – как сгусток неведомых сил. И сын, не в силах, как и все, ни воскресить отца, ни удержать его бесконечно на свете, словно и то, и другое производит стихами своими: трепещущими искренностью на онтологическом ветру бытия; раскрывающимися подлинностью основных красок жизни. Поэт верит свету и верит в свет! Так, используя разные смысловые регистры, согревая слово любовью, творит свой мир Валерий Сухов, возвеличивая душу читающего, призывая её к полёту, к мечте, к неиссякающей надежде…
Александр Балтин, литературный критик, поэт. Москва.