Владимир Дорошкевич. Рецензия на книгу С. Черепанова «Тайна-о-Пасхи»

Случилось, что мне в руки попала книга С.Черепанова под названием «Тайна-о-Пасхи». Подумалось: современный вариант старинного сказочного сюжета. Ну и что же, ведь я люблю сказки. Стал читать. И понял, что ошибся. Мне не пришлось откладывать книгу на потом. Я закрыл её лишь тогда, когда прочитал до конца. Это заставило меня, философа-скептика остановиться и поразмыслить: что же не позволило мне оторваться от повествования? Ответ пришёл, когда глаза прочитали помимо всего прочего строчку о современном Киеве, в котором я живу всю свою сознательную жизнь: «Век двадцать первый. Городомор. Никакой тайны. Раскалённая асфальтовая пустыня» (с.49). И всё-таки город выживает. За счёт чего? Не за счёт ли того, что не поддаётся мору? Что же это? Ну, конечно же, мысль. В городе нельзя убить мысль. И книга С.Черепанова в моих руках – тому свидетельство.

Она вся направлена на мысль как таковую, на её сохранение и овладение ею. Ибо врагов у неё немало. Ведь она, прежде всего – тайна человека, делающая его свободным. Но в городе не осталось никакой тайны. Значит, не осталось никакой мысли. Почему так произошло? Автор внимательно вглядывается в больной город и обнаруживает виновника его болезни. Кто же он? Слово автору: «Чёрный человек. Раньше я не встречал его. А вот уже пару лет, как появился. Идёт по городу, которого всё меньше, а скоро – совсем не останется… Провожает в последний путь» (с.50) Хотите увидеть его, пожалуйста: Пиночет – диктатор Чили, Сталин и подобные. Их черноту мы находим в лаконичном описании автора: «Вот здесь – водитель (и по совместительству – гид) притормозил, - здесь они устроили засаду. Ракета ударила прямо под машину диктатора, но не разорвалась – это просто невероятно! – вылетела в пропасть. Они стреляли в упор, до последнего. Они все погибли, герои… А диктатору – ни царапины. Кого Бог хранит? Немыслимо! У него на совести более 300 человек! А Вы слышали – около трёх тысяч? Тем более, это тем более1 Как можно прощать? Выродку, монстру. У Вас таким был этот, Крущёв?.. А, да, Сталин, правильно. Сколько тысяч? Сколько? Миллионов?!.» (с.25).

«Втайне хранимое рассыпается – как жаль…» - звучит рефреном у автора, фиксирую разрушительный характер деятельности чёрного человека и ему подобных. Имя им – легион. Разрушается всё, становящееся объектом деятельности такого легиона. Об этом говорит, размышляя, один из персонажей повествования, указывая герою книги на облака: «Смотри, как клубятся, вырастают грибы облаков. Какое из них – Хиросима? Какое – Чернобыль? Как черно впереди. Очнись! Бомбу придумали мастера, а бросили лидеры. А пророки до чего довели… Вон гляди. Гляди! – пятнами пошёл океан, гнилыми морями мусора… Цивилизация, двадцать первый… А эти местные, рапануйские посвящённые. Они же все деревья на острове на таблички свои ритуальные порезали. Я когда узнал, сколько деревьев переводят, чтобы газету или книгу издать, перестал на книжный мотаться. А упаковка? А туалетная бумага? Леса, леса идут под топор цивилизации. В конце концов и камней не останется… И за это, пока не поздно, надо бы вышвырнуть нас всех за пределы Земли, как инородное тело – туда в холод и мрак.» (с.42-43).

Вот и ответ на вопрос автора : «Как спасти тебя, город?» (с.50). Надо прежде всего вышвырнуть туда, в холод и мрак Чёрного человека и иже подобных. А самим научиться воспринимать «шёпот камней (читай, шёпот природы), как научился воспринимать его автор. (с.96) Такому научению и посвятил автор свою книгу. Он убедительно и художественно красиво показал, что шёпот камей отличается фундаментальной загадочностью, присущей как национальным культурам (с.35), так и камням. Ведь «валуны и цветная земля кратера готовы что-то рассказать, явить (с.98)»

А что, спросим мы, читатели. Пройдём путь странствий автора к острову Пасхи и пообщаемся с древними человечьими фигурами в камне на нём. Скажете, что это невозможно. И ошибётесь, если вспомним те удивительные слова Паскаля: «Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он тростник мыслящий». Этим высказыванием Паскаль фиксирует тот факт, далеко не очевидный, что мысль не зависит от природы тела. В силу этого, камень может шептать, тростник – мыслить. Эта особенность мысли обуславливает два её вида. Один – это мысль, зависящая от тела, что выразилось в философском положении Аристотеля: «Нет ничего в интеллекте такого, чего прежде не было бы в чувствах». Второй – мысль, не зависящая от тела, что выразил в философии Лейбниц так: «Нет ничего в интеллекте, чего не было бы раньше в чувствах, кроме самого интеллекта». Соответственно с этим есть два вида людей: человек чувствующий и человек разумеющий. В этой связи люди создают для себя два мира: мир, данный в чувствах и мир, данный в мыслях. Образы этих двух видов людей и двух миров проходят через всё повествование автора. Первый вид представляет в книге такой персонаж, как таксист на острове – чилиец Педро. Автор описывает мир, данный в чувствах, его словами о происхождении моаи (каменных изваяний): «Пришельцы дурели от безделья – остров маленький, скука, тоска – народ надо чем-то занимать. Иначе анархия, преступность, разврат… Вот и придумали шоу – скульптурно-спортивное! А меня занимать не надо, я скучать не умею…» И тут автор даёт оценку словам Педро, заслуживающую самого серьёзного внимания: «Я промолчал. Педро парень хороший, мне такие нравятся, но шёпот камней заглушает» (с.96). Вот это – важное. Мир, данный в чувствах, заглушает шёпот камней. И автор спешит избавиться от того, что мешает воспринимать шёпот камней. Он обращается к посреднику между человеком и сущностями мира потустороннего, волшебного, а равно и силами природы (с.81), а именно к Логосу. Вот как он об этом пишет: «Крит. 1996-й. Фестский диск, купленный в киоске сувениров, поражает именно этим (принципиальной загадочностью – В.Д.) – до сих пор никто не смог расшифровать. Я верчу его и так и эдак, всматриваюсь в начертания знаков – и радуюсь, восхищаюсь этой бесконечной, но обозначенной человеческим разумением, тайной. Передо мной – Слово, Логос в чистом виде, форма с непознанным и, может бать, даже – непознаваемым содержанием! Держу бережно, всматриваюсь, благоговею…» (с.63-64).

Можно было бы эти слова – «держу бережно, всматриваюсь, благоговею» - объединить воедино, следуя автору, словом «внимать» (с.54). Держу и внимаю. С.Черепанов не случайно обратился к этому слову. Известно, что слово «Логос» ввёл в философию древний философ Гераклит. Он же и сказал: «Не мне внимай, а Логосу». Но как внимать? Молча, сказал его ученик Кратил. И доказывал подобный ответ своим образом жизни. Он полагал, как рассказывает Аристотель, что не следует ничего говорить, а только двигал пальцем. Знаком такого внимания считается знаменитый Сфинкс в Древнем Египте. Не поэтому ли автор обратился к образу сфинкса, о котором писал: «И вот какая картина пришла мне на память: Гиза. Силуэт Великой пирамиды. Фигура Сфинкса в закатных лучах. Лапки сложены, лик безмятежный. Хочется глядеть и глядеть не отрываясь… Каждый раз, приезжая в Каир, я приходил к нему, вслушивался, а он молчал… солидно, значительно… С таким и помолчать вместе – душу согреет…» (с.97 – 98). Погружаясь в интеллектуальный мир, мы бы продолжили. Такое погружение обостряет способность к вниманию в мире мысли. Только внимание, никаких слов. И тогда погружённому «непременно откроется что-то новое» (с. 8), как открылся автору «нетипичный» - фигура человека, которого ваяли с уважением и любовью (с.104) в отличие от других моаи на острове, каждый из которых истукан типичный – унылый узколобый чурбан, вытянуто-дегенеративный, утконосый, жаборотый» (с.103). Этот же моаи – сфинксоподобный. Он – знак мира мысли, «подсказка шёпотом» (с.7). И что же автору, внимающему знаки мира мысли, подсказал неслышным шёпотом нетипичный моаи, сидящий на корточках в двух метрах от внешней стены кратера? Послушаем автора: «И я – нет, не услышал – почувствовал: нетипичный дал направление – «прочь» от стены, прямо!» - по полю-не по полю - напрямик! – хорошее украинское слово – «навпростэць!» - по камням…» (с.105). Автор внял моаи, пошёл по открытому направлению, и привело оно его к скрытому изображению лика неизвестного на отвесной скале, которое автор назвал Окрылённое слово! «Здравствуй, Окрылённое слово!, - сказал он, - Теперь я не только слышу, но и вижу Тебя.» (с.113).

Итак, ясно, что в книге изложен путь перехода человека от мира чувств к миру мысли, свободному от чувств. Если в мире чувств отсутствует какая-либо тайна, то мир мысли окутан тайной, как это убедительно и художественно показал автор с помощью прекрасных фотографий, несомненно являющихся составной частью содержания, а не просто иллюстрациями. Поэтому свой мир мысли он населил путешистами и тайнолюбами, путь которых в этом мире – есть путь прикосновения, приоткрывания» (с.42) тайны мысли. О мире мысли мы читаем вдохновенные и романтические слова «Неведомый мир, стерегущий меня. Вот он, рядышком. Утром мысли самые ясные.А когда ещё не проснулся (как древний философ Кратил – В.Д.) и врата в сонное царство окончательно не прикрыты – именно оттуда тоненьким дремотным сквознячком навеваются лучшие из них, прозрачные, истинные…» (с.97, 81).

Да, книга, которую автор назвал «текст-лабиринт», расшифровывая это так: «микс из путевых заметок, научно-популярного эссе, мистического триллера, фоторепортажа, поэтических зарисовок и иронического рассказа» (с.5), - есть книга о романтике мысли. О чём фактически пишет и сам автор, вспоминая великого романтика (в т.ч. и мысли) Александра Грина: «Первооткрыватели, миссионеры, благородные пираты… Ваш путешизм – недуг царственный. И судьбы Ваши похожи – все Вы прототипы капитана Грея из «Алых парусов» Александра Грина» (с.21).

И она будет прочитана всеми, кто хочет овладеть «голубокровной тайнофилией».


Владимир Дорошкевич, философ – уже не скептик, гриновед.