Любовь ЦАЙ


о книге стихов Владимира Спектора 

    Читатели романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита» наверняка запомнили страницы диалога Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри, где словами «добрый человек» Иешуа называл всех без исключения, поясняя, что кажущееся несоответствие такому званию имеет свои причины, корни. И это несоответствие преодолимо, главное, чтобы человеку на его пути встречались понимание свет, добро, любовь.
    — А теперь скажи мне, что это ты всё время употребляешь слова «Добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?
    — Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете.
    — Впервые слышу об этом, — сказал Пилат, усмехнувшись, — но, может быть, я мало знаю жизнь! ... в какой-нибудь из греческих книг ты прочёл об этом?
    — Нет, я своим умом дошёл до этого.
    — И ты проповедуешь это?
    — Да.

     Помню далёкий 1989 год. Дворец Культуры имени Ленина. Какой-то концерт заезжих звёзд — не запомнила, да и неважно это (посетили, по-видимому, чтобы разнообразить нашу провинциальную жизнь в Луганске). В фойе ДК мы купили книгу стихов в мягком переплёте, изданную на серой газетной бумаге. Это были «Старые долги» Владимира Спектора (Донецк, изд. «Донбасс», 1989). На память о том на обложке книги осталась авторская надпись. Это и было первым знакомством с поэзией человека, живущего рядом, в одном городе. С той поры многое изменилось в нас, в стране. Я уже с интересом следила за творчеством Владимира Спектора, с которым впоследствии довелось близко общаться, сотрудничать в писательском союзе. На моей книжной полке — несколько сборников его стихотворений, публицистики. В его книгах — мудрые, в то же время, пронзительные, трогательные стихи, исполненные любви к родному городу, Родине, к любимым людям. А в публицистике — рассказы о земляках, о тех, кто составляет честь Луганска и востока Украины, о её истории, и, конечно, о друзьях-поэтах, их произведениях и судьбах.
    И вот ещё одна книга стихов Владимира Спектора «Время предпоследних новостей», напечатанная в Москве издательством «У Никитских ворот» по инициативе председателя Исполкома МСПС Ивана Переверзина при поддержке Международного Литфонда. Название говорит само за себя. Каждое время насыщено новостями, и нынешнее — не исключение. Но больно уж негативны выпуски «последних новостей», сменяющие друг друга на телеэкранах, в радиоэфирах, на мониторах Интернет-сайтов и газетных полосах. И эта удручающая безрадостность пугает. Потому, может быть возникает понятие «времени предпоследних новостей», возможно, более спокойных, а возможно – предшествующих године воистину последних для нас известий.
    Что мне Москва и Рим,/ Дальний и Ближний Восток —
    По проводам моим/ пульсирует кровь, а не ток.
    И, кровью обожжена,/ вибрирует у виска
     Струна или же страна,/ сладка и как дым горька.

    Впрочем, главное в книге — не название, а содержание. Тем более, в книге поэтической, в которую вошли произведения разных лет, а также ранее не публиковавшиеся стихи. По ним можно проследить становление личности, её взросление, отношение к жизни, ко всему тому, что волнует сердце, тревожит душу. Трепетными, волнительными красками рисует автор картины детства. Полагаю, что его ровесники с удовольствием окунутся в этот мир воспоминаний. Ну а юные читатели смогут составить впечатление о том, какими были времена детства и юности их отцов и дедов, ставшие уже историей.
    Взлетал Гагарин, пел Муслим,/ «Заря» с Бразилией играла,
    И, словно ручка из пенала,/ вползал на Ленинскую «ЗИМ».
    В «Луганской правде» Бугорков/ писал про жатву и про битву.
     Конек Пахомовой, как бритва,/ вскрывал резную суть годов…
     «Медальный отблеск крышек от кефира остался за границею веков» — и вновь в памяти отражение ушедшей эпохи, в которой всё стоило дешево, но при этом было чрезмерно дорого. «А для кого-то отраженье рая в той крышке с её мнимым серебром», — заключает Спектор. И это понятно. Ведь для многих именно там, в том отражении, скрыты навсегда ушедшая молодость, наивная и искренняя вера в светлое будущее и его идеалы. А рядом — провинциальное детство, патриархальные дворики с традиционными акациями и диким виноградом («Акация — акция света, и ещё она пахнет надеждой»). Вообще, детство в стихах имеет свой неповторимый запах, щемяще-родной, и трогательный.
    Детство пахнет цветами-майорами,
    Что росли на соседнем дворе.
    И вишнёвым вареньем, которое
     Розовело в саду на костре…
     ...
   Было и прошло. Но не бесследно./ Память, словно первая любовь,
    Избирательно немилосердна,/ окунаясь в детство вновь и вновь,
    Падая в случайные мгновенья,/ где добром отсверкивает зло…
     Счастьем было просто ощущенье,/ что осталось больше, чем прошло.

    Или
    Телевизор с маленьким экраном/ и с зелёным глазом радиола —
    Это нынче кажется всё странным,/ а тогда — и модным, и весёлым.
    Слушали мелодии эстрады/ (Где они? — лишь в памяти моей),
    Эхо жизни, а не хит-парада,/ отголоски дней, людей, идей
    Отзвучали и пропали в бездне./ Новые мелодии в стране.
     Обижаться просто бесполезно/ на струну, звенящую во мне.

    В великой Книге мудрых мыслей есть слова о том, что мы доживаем жизни своих родителей, ведь они отдали их нам. Так и живём, неся в себе память о наших отцах и дедах. И потому звенит в нас струна, о которой с такой трепетной и светлой грустью пишет Владимир Спектор. С далёких и светлых небес с гордостью смотрит на своего внука дед, о котором с такой любовью пишет Владимир Спектор:
    Давно дед спел последнюю песню…
    А со своих портретов
    Смеются геройски дяди…
    Смеются из моего детства.

    И ещё:
   Мой дед здороваться любил/ и вслух читать газеты.
    Читал, покуда было сил,/ про жизнь на белом свете…
    «Прицел такой-то… Трубка… Пли!..»/ — Рассказывал он внукам.
    В работу верил. Не в рубли./ И уважал науку.
    Моим пятёркам был он рад./ Предсказывал победы.
     Хотел, чтоб был я дипломат… /А я похож на деда.

    Тот, кому от Бога достался талант художника, своей кистью на холсте творит чудеса: он рисует красками природу, портреты родных и близких. Спектор же рисует всё это словом. И самое главное в том, что сила таланте его убедительна — ведь мы с вами ясно представляем себе картины, которыми он с нами щедро делится. «Я похож на деда» — с гордостью утверждает автор. И покуда с теплом вспоминают о тех, кому мы обязаны своей жизнью, не оборвётся эта драгоценная нить жизни, и есть надежда, что мир будет стоять вопреки всему тёмному и злому, пытающемуся его разрушить…

    Есть в поэтической биографии Спектора и воспоминания об армейских годах, когда в душе росло и крепло увлечение поэзией.
   В полковой библиотеке благодать.
    Я шагаю вдоль родной литературы.
    Далеко. Сержанта не видать.
     Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
    ...
    В русскую поэзию влюблён,
    Шагом строевым овладеваю…
    Я читаю, и мечтаю, и брожу.
    Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
    И стихов как будто не пишу,
     Только сердце бьётся слишком гулко.
    Владимир Спектор — светлый человек, оттого его поэзия полна любви и по-настоящему светлой грусти. Но не только. Она о порядочности и чувстве долга, о совести и чести. Вот как автор говорит о своём взгляде на поэзию
    Лежит судьба, как общая тетрадь,/ где среди точек пляшут запятые,
    Где строки то прямые, то косые,/ и где ошибок мне не сосчитать.
    Бежит строка в дорожной суете,/ и я, как Бог за всё, что в ней — в ответе.
    А в небесах рисует строки ветер./ Он в творчестве всегда на высоте.
    А у меня сквозь низменность страстей,/ невольную печаль воспоминаний
     Таранит, разбивая жизнь на грани,/ строка любви, парящая над ней

    Пейзажная лирика Спектора связана преимущественно с Луганском, городом хороших людей, как определяет его сам Спектор. Эта фраза, пожалуй, стала уже крылатой. Я не сомневаюсь, что много луганчан знают и её, и автора. Ведь так о Луганске никто не писал.
    Вечерний город в сквозном тумане,/ и память улиц сквозит во мне.
    Как осень прячу каштан в кармане,/ каштаны гаснут — привет весне.
    Каштаны мёрзнут, я вместе с ними,/ во встречных окнах зажглись огни…
     Бульвары кажутся мне цветными,/ и, словно листья, кружатся дни.

    И, как уже было сказано, практически, все строки стихотворений пронизаны мелодией любви, будь то стихи о родной улице, о временах года, о драгоценном свойстве человека помнить, думать, переживать. Его поэзия наполнена философским смыслом, и когда говорит о смене времён года, и когда размышляет о памяти, о прошлом и будущем.
    Давление вновь растёт./ Всё это — антициклон.
    Мне кажется — я пилот./ И город, в который влюблён,
    Даёт мне зелёный свет,/ и я поднимаюсь ввысь,
     Где рядом — лишь тень побед,/ а прямо по курсу — жизнь.
    ...
   У первых холодов — нестрашный вид —/ в зелёных листьях притаилось лето.  
    И ощущенье осени парит,/ как голубь мира над планетой.
     И синева раскрытого зрачка/ подобна синеве небесной.
   И даже грусть пока ещё легка,/ как будто пёрышко над бездной.

   На рубеже весны и лета,/ когда прозрачны вечера,
    Когда каштаны — как ракеты,/ а жизнь внезапна, как игра,
    Случайный дождь сквозь птичий гомон/ стреляет каплею в висок…
    И счастье глохнет, как Бетховен,/ и жизнь, как дождь, — наискосок.

    Тема памяти неотделима от темы войны, которая прошлась по миллионам судеб, задела своим чёрным крылом едва ли не каждую семью. И у семьи автора — свой скорбный счёт, в котором жизни его родных и близких.
    …Хоть и близким кажется успех — / дотянуться не хватает слов.
    Поищу их в письмах фронтовых./ Там про снег и про войну.
    В лица дядей вечно молодых/ сквозь их строки загляну.
    Снег в тех письмах — вечно молодой,/ лучшие слова — одни на всех.
    Время между мною и войной —/ утрамбовано, как снег.

    К памяти взывает поэт всех, живущих сегодня под мирным небом:
   В Освенциме сегодня тишина,/ и не седеют волосы убитых.
    Приходят и уходят времена/ и, проявляясь на могильных плитах,
    Бессмертны имена познавших ад,/ и в небеса ушедших без ответа.
     За что и почему? Они молчат./ И словно Божий суд, молчанье это.

    Но не только о кровных родственниках, опалённых войной, знает, думает, пишет Спектор. Он пишет о судьбе военного и послевоенного поколения, обращая внимание на трагические отголоски кровавых битв, призывая не забывать о тех страшных годах..
   Запах «Красной Москвы» —/ середина двадцатого века.
    Время — «после войны»./ Время движется только вперёд.
    На углу возле рынка —/ с весёлым баяном калека.
    Он танцует без ног,/ он без голоса песни поёт…
    Это — в памяти всё у меня,/ у всего поколенья.
    Мы друг друга в толпе/ мимоходом легко узнаём.
    По глазам, в коих время/ мелькает незваною тенью
     И по запаху «Красной Москвы»/ в подсознанье своём…

    Владимир Спектор — мастер короткого, афористичного стихотворения. Его фирменные восьмистишия, полагаю, известны многим любителям поэзии. Готовя материалы для статьи, я пробовала провести классификацию стихов по темам: «детство», любимый город», «любовная лирика», «стихи философского звучания». Признаюсь, нелегко это сделать, ведь особенность его стихотворений, в частности, восьмистиший, в том, что в них помещаются целый мир, целая Вселенная. Это и мгновенные зарисовки, и глубокие философские мысли, и мудрые миниатюры. Всё, впрочем, как в нашей жизни, тесно переплетено, взаимосвязано, взаимообусловлено.
Наряду с мягкими, казалось бы, уравновешенными, такими понятными и простыми строчками читаем и рубленые ступенчатые строки. В них нерв, заданность, порыв, решительность.
    Выжить…
            Отдать,
                      Получить,
             Успеть,
                       Дотерпеть,
                                 Не сорваться.
     Жизни вибрирует тонкая нить...

    Вот так, из каждодневных забот и метаний человека складывается жизнь:
   Завтра всё снова начнётся опять.
     Это — всего лишь заданье на завтра.

    «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен» — гласит китайская мудрость. Нам же щедро выпали перемены. Раздумья о нас, вчерашних, о дне сегодняшнем и завтрашнем, волнуют каждого мыслящего человека, а поэта в первую очередь.
    Уходит время бескорыстных песен/, всё реже слышно: «Друг, товарищ, брат»…
     Всё чаще: неудачлив, значит — честен,/ зато нечестен — выгодно богат.

    И никого не удивишь тем, что жестокости стало больше, что проще стали смотреть на боль, льющуюся кровь. Что же с нами происходит? Ведь нам по-прежнему нужны любовь, понимание, участие? Хотя:
    И, в самом деле, всё могло быть хуже — / Мы живы, невзирая на эпоху.
    И даже голубь, словно ангел, кружит,/ как будто подтверждая: «Всё — не плохо».
    Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,/ где голубь предстаёт воздушным змеем…
    В то, что могло быть хуже — твёрдо верю./ А в лучшее мне верится труднее.

    Поэт старается верить в неизбежное торжество справедливости, но мучительной горечью наполнены его строки о жизненных реалиях:
    …Подлец себя не видит подлецом,/ он деликатен для себя в избытке,
    Себя жалея, хмурится лицом,/ смывая капли крови после пытки.
    За всё себя готов он оправдать,/ он — просто выполняет своё дело.
    Но Каинова светится печать,/ на мелочах, да и на жизни в целом.

    Во все времена мир делился на прагматиков и романтиков. Хорошо сказано о нашем времени «деловых людей» в этих строках:
    «Неделовым» прописаны дела,/ а «деловым» — как водится, успех.
    «Неделовые» пишут: «Даль светла»,/ а «деловые» знают: «Не для всех».
    Но где-то там, за финишной прямой,/ где нет уже ни зависти, ни зла, —
     Там только мгла и память за спиной,/ но память — лишь о том, что «даль светла».

    И вот ещё:
   Бессмертие — у каждого своё./ Зато безжизненность — одна на всех.
    И молнии внезапное копьё/ всегда ли поражает лютый грех?
    Сквозь время пограничной полосы,/ сквозь жизнь и смерть — судьбы тугая нить.
     И, кажется, любовь, а не часы/ отсчитывает: «быть или не быть»…

    И впрямь, так будет не всегда./ Пронзают время перемены.
    И тот, кто присягает: «Да!»,/ вдруг станет символом измены.
    И это всё — сквозь скорый суд/, сквозь пыль дорог и боль утраты.
    И сына Богом нарекут,/ и потеряют, как когда-то.

    А над всем многообразием жизни с её горестями и печалями, суетой — её величество Любовь. Она есть в каждом стихотворении, пусть даже её имя явно не упоминается («Слово и любовь — всегда в начале»), Вот как бережно и трепетно автор пишет о большой без преувеличения Любви:
    Среди мыслей о насущном хлебе,/ о делах, долгах, вчерашнем дне,
    Боже мой, журавликами в небе — /мысли о тебе и обо мне.
И восходит, кажется, сиянье,/ за собою в вышину маня,
Как награда — общее дыханье/ каждого мгновения и дня.
Каждого мгновенья, что сгорает/ в пляшущем, негаснущем огне…
 И мерцает, с вечностью играя,/ память о тебе и обо мне.

    Обязанность поэта, взятая однажды добровольно на себя, требует от него острого зрения, пера, умения впускать в свое сердце боль, в том числе и других (умышленно не написала ожидаемого здесь слова «чужую», потому что для поэта чужой боли не бывает).
    Я растворяюсь в житейских проблемах,/ словно сахар в стакане воды.
   Слышу привкус неясной беды,/ и на нёбе, как в небе, — всё немо.
    Скажешь, всё предрассудки, игра…/ Может быть. Да и солнце с утра
    Плавит беды в простые печали./ Только с той, что встречался вчера
     Вновь увижусь ли нынче? Едва ли…
    Идут незримые минуты,/ но внятен их тревожный гул.
    Не забирай мою цикуту,/ я всё равно уже хлебнул.
    Не забирай, прошу, не трогай,/ ты видишь — нет на мне лица.
    Я подышу перед дорогой,/ я это выпью до конца.
    Я всё равно уже отравлен,/ но мне отрава эта — всласть.
    Там, где от центра до окраин/ не слаще выжить, чем пропасть.
    И пусть свеча почти задута,/ я и допью, и допою.
     «Счастье работает без выходных» — полагает Владимир Спектор. Он делится с нами верой в это. Но для того, что бы его увидеть, ощутить, это счастье, необходима большая душевная работа. И проделать её он помогает нам своим творчеством.
   Не хочется спешить, куда-то торопиться,
    А просто — жить и жить, и чтоб родные лица
    Не ведали тоски, завистливой печали,  
    Чтоб не в конце строки рука была —
     В начале…

    Прочитывая этот сборник стихов, я делала себе заметки о том, какие цитаты, стихотворения я хотела бы включить в этот обзор. Признаюсь, что записей и пометок у меня получилось великое множество. Трудно удержаться и не привести цитату или стих полностью. И всё-таки многие из моих пометок остались за пределами статьи. И пусть меня обвинят в обильном цитировании, но я надеюсь, делаю это не зря – у читателя (кто не знаком ещё с творчеством Владимира Спектора), яснее будет представление о нём. И, возможно, появится желание прочитать книгу. Она этого действительно заслуживает.
    Несмотря на все трудности и невзгоды, на встречающуюся подлость и предательство (люди – не ангелы), поэт верит в чудо добра и благородства, в чудо любви и дружбы.
    Ожиданье чуда, как любви,/ ожиданье счастья, как прозренья.
    Кажется, что только позови — / от спасенья и до воскресенья
    Пролетит эпоха, словно миг,/ в отраженье звёздами врастая…
     Вслед за ней парю в глазах твоих,/ хоть чудес давно не ожидаю.
    ...
   Не слова, не отсутствие слов…/ Может быть, ощущенье полёта.
    Может быть. Но ещё любовь — / Это будни, болезни, заботы.
    И готовность помочь, спасти,/ улыбнуться в момент, когда худо.
     Так бывает не часто, учти./ Но не реже, чем всякое чудо.

    О чём стихи Владимира Спектора — о любви и верности, о судьбе и о Родине. О жизни. И потому они интересны. Надеюсь, не только рецензенту, но и читателю
    В раю не все блаженствуют, однако./ Есть обитатели случайные.
    Речь не о том, что в небе много брака,/ и не о том, что ангелы печальные
    Никак не сварят манну по потребности,/ и шалаши с комфортом всем не розданы…
     Но что-то есть ещё, помимо бедности,/ в чём чувство рая близко чувству Родины.