Планета Сердца
* * *
Не бойся ничего, пока с тобой я вместе,
Чтоб правду рассказать, иди во все дворы.
Благоприятной никогда не жди поры –
Твоё молчанье может вылиться в бесчестье!
Ты все, до одного, возьми мои дары,
Уверен будь – твой дух сильнее злобной мести,
Меня не проклинал никто, скажу без лести,
Хоть в тюрьмы я вела, а также на костры.
Лишь забывали только трусы на престоле,
Что яростный мой гнев стократ огня страшней,
И что проклятие моё страшней неволи.
Я – мать, я – плоть и кровь погибших за свободу,
Я тысячи живых имею сыновей,
Я есть бессмертная твоя Любовь к народу.
1955
В доме Сергея Есенина
Здесь мужал твой дух благословенный.
Несказанным светом полон дом,
Пальцами сплетённых бревён стены
Обняли меня с порога в нём.
За Окою спят под снегом дали,
А в окне – седые сны полей…
Полный беспокойства и печали,
Голос твой гудит в груди моей.
Верю я твоим берёзам белым,
А не славословам. Это ложь,
Что извечно был ты опьянелым,
Что не знал, куда и с кем идёшь.
Что тебе в потусторонних звёздах
Засветило небо чистоты.
Нет, пьянил тебя родимый воздух,
Из берёзок чистым вышел ты!
Годы боль твою не погасили,
Только разожгли, когда сейчас
Шарфами дымов автомобили,
Как твою актрису, душат нас.
В пятнах нефти волны океана,
В ядовитых тучах – небеса…
Лишь твоя берёза встанет рано,
Мир умоет лишь её роса!
Море вновь листвой зелёной брызнет,
Будут птицы в синеве кружить.
Верю, что в твоей любви к Отчизне
Сто веков есть чем на свете жить.
Я тебя люблю, хоть не осилю
Той печали страшной всё равно.
Я смотрю в надежде на Россию
Сквозь твоё высокое окно.
1976
К Россиянам
Россияне Украины,
Богачи и бедняки,
Из Донбасса, Буковины,
То есть наши земляки,
Светлые умы в печали,
Достоевского слеза,
Где же вы? Куда пропали
Дружеские голоса?
Вы, кто знает наш горячий
Нрав и нежность наших слов,
Вы, друзья, с душою зрячей,
Вольной от былых оков,
Кандалов страшитесь тесных,
Позолоченных в Кремле, –
Царь не встанет, не воскреснет
На Тарасовой земле!
Не нужны ни чьи поруки
Вам – вы братья навека
Нашей кабалы и муки,
Песни, правды, а пока
Не впадайте же в лукавство
Малоросса – надо речь,
Как основу государства,
Не делить, а уберечь.
В языке услышьте нашем
То, что любите в своём, –
Дух державности, а также
Долю в братстве мировом!
Мы зовём вас с нами вместе
Жить невзгодам вопреки
В солнце, не в огне возмездья
За Гулаг и Соловки.
Докажите без сомнений
Нам и всем, что вы – народ,
Что ваш бог – свободы гений,
Светоч братства, а не скот.
15.03.2006
Соловьи
Затишье. Предвечерняя истома.
Как старый пёс, спит ржавый «Мерседес».
Две бывших звеньевых сидят у дома,
Точь-в-точь иконы, что сошли с небес.
Как жернова, истёрты руки-плети,
В рубашках белых… Их в родном селе
Не позовут уже на ужин дети:
Сыночки – в Польше, доченьки – в земле.
Да и мужья почили. Обе – вдовы.
Мечты давно не могут их согреть.
И встретить смерть они уже готовы,
Но соловьи мешают умереть.
01.05.2006
«Даная» Рембрандта
В тревожном, тихом пенье наготы,
Не прерванном ни разу вскриком страсти,
О радостях любви воспоминанье
И предвкушенье материнских мук.
Над слабым вздохом солнечного лона
И молкнущих колоколов грудей –
Призывный жест пленительной руки –
Мелодия надежды и смиренья.
Дивиться этому распутный Бог –
Он святость матери и красоту любимой
Не смог ни разделить, ни совместить!
И он, приняв навеки образ мужа,
Своё бессмертье отдаёт за то,
Чтоб прикоснуться к мудрости зачатья.
Лук
Она лежала навзничь на траве,
Раскинув руки, ждущие объятий.
А линия грудей её и рук
Была на лук похожа в ту минуту.
Я на запястья тетиву надел,
ав лука непокорную упругость.
Тугой изгиб оружия живого
Я гладил, словно перед поединком.
В моём колчане слишком мало стрел –
А враг уж наступает и смеётся, –
Но я обязан выиграть дуэль.
Поэтому быть верным лук молил я,
Брал каждый раз короче тетиву,
Пока он вдруг не закричал от боли.
Два цвета
Когда я собирался по весне
Неведомыми в мир пойти путями,
Рубашку мама вышивала мне
То красными, то чёрными стежками.
Два цвета неразлучные мои,
На ткани и в душе меня ведёте вдаль.
Два цвета неразлучные мои:
Мой красный цвет – любовь,
мой чёрный цвет – печаль.
Куда б меня ни заводила жизнь,
Я возвращался на свои пороги.
Как мамино шитьё, в судьбе сплелись
Печальные и светлые дороги.
Повеяла в глаза мне седина,
Но и теперь домой везу с собою
Лишь свиток горестного полотна
С расшитой по нему моей судьбою.
Два цвета неразлучные мои,
На ткани и в душе меня ведёте вдаль.
Два цвета неразлучные мои:
Мой красный цвет – любовь,
мой чёрный цвет – печаль.
* * *
Рубашка стянута проворно,
От плоти – запах орхидей,
И лифчика звонки покорно
Высвобождают страсть грудей,
И взгляд, который в поединке
Находит цель, как ятаган,
И зубы дразнят, как снежинки,
И губ томительный туман…
Хотя хмелею, но три слова
Твержу я: «Это не она!»
Так надо мною шутит снова –
И не впервые – сатана!
Борюсь! А победив в исходе,
Когда без чувств лежим в траве,
Нащупываю рожки вроде
Под косами на голове.
Чадра
Нет у чадры ушей, и носа,
И губ, лишь сеть у глаз видна…
Глуха, безмолвна, безголоса,
Как зрячий столб, стоит она.
Лишь блеск сквозь нежные решётки
Невидимых, закрытых глаз.
Ах, как бы мне на миг короткий
Её обнять хотя бы раз.
Так сжать, чтоб вскрикнула от боли,
Чтоб криком ткань разорвала,
Чтоб дерзко выйти из неволи
И вековых одежд смогла.
Чтоб засмеялась от всесилья,
По-детски кротостью маня,
Чтоб руки развела, как крылья,
Впуская в этот смех меня.
Чтоб станом смуглым заиграла,
На землю сбросив пояса,
Чтоб ушко тайно показала,
Когда отклонится коса.
Чтоб, как туман цветущей груши,
Вдохнули ноздри ветер гор,
Чтоб вмиг от страсти, как от стужи,
Плоть побелела, как собор.
Она стоит мрачней черницы,
Шепча молитву наизусть.
Лишь глаз лучистые темницы,
Лишь полночи восточной грусть.
* * *
Устав с дороги, я заснул блаженно,
А тучи шли, и падал я сквозь них
На горы, на стога родного сена,
Где спал давно в объятьях молодых.
Забегал на рассвете дождь по крышам
И разбудил меня. И в полусне
Игру железной рамы я услышал
И звоны капель, гаснущих в окне.
В той музыке печальной, как спасенье,
Донёсся голос милой: «Ты не спишь?»
И сон, забытый на карпатском сене,
Сверкнув, как солнце, осветил Париж.
* * *
Проснулась Анна1 и несмело
Окно раскрыла на февраль.
Как плоть младенца, розовела
Туманом вымытая даль.
Пылая, из лесной пещеры
Вставало солнце. День – как дым.
Взгляд воина или пантеры
Мелькнул за деревом седым.
Она не ощутила страха:
Ведь Франция – её земля.
Вокруг – прислуга, свита, стража,
Полки супруга-короля.
Охоты, платья, развлеченья,
Молитвы, кружева интриг
И драгоценные мгновенья,
Часы и ночи возле книг.
Здесь – Франция, её держава,
Её твердыня и хвала…
Чего же вдруг слеза сбежала
И ленты в косах обожгла?
Чего предвестьем укоризны
Тоска сдавила грудь в тиши?
Держава есть – а нет отчизны,
Корона есть – а нет души!
Но был же сон! И отозвалась
Душа, светясь, как небосклон.
Стояла Анна и боялась,
Что, как туман, растает сон.
Отец ей снился. Тихий. Мудрый.
Ей снилась младшая сестра
И Киев, ангел златокудрый
С крылами синими Днепра.
---
1Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого, жена Генриха I, королева Франции с 1049 года.
1983
Жеребёнок
Безумно жеребенок ржёт,
как жесть,
Скрежещет голос, высями гогочет;
Искрится грива, вздрагивает шерсть –
Он удила расплавить криком хочет.
Его поймали на тугой аркан,
К забору привязали возле вишен.
И разоржался он, как ураган,
В котором тонкий плач ребёнка слышен.
Над ним ни разу не взвивался кнут,
От воли кровь играла веселее;
Он знает, что его сегодня ждут
Седло, поводья, хомуты и шлеи.
Летя ещё недавно в табуне,
Он ржал тихонько маме-кобылице!
Тот голос кротким был,
ка смех во сне,
Как полуночный всплеск
в степной кринице.
Теперь он страшно стонет и хрипит,
о на дыбы встаёт, то на колени,
Сверкает от загривка до копыт,
И, как в снегу, белеют губы в пене.
Он вьётся весь, оскалив ганаши,
Как будто воздух ловит ртом в полёте.
И крик печальный рвётся из души –
Так лезвие ножа торчит из плоти.
Ржёт жеребёнок. Ржёт уже навзрыд.
И молит он, узды не знавший сроду,
О воле, но на волю путь закрыт,
И тяжко проклинает он свободу.
И падает со стоном неземным,
На небо смотрит взглядом, полным боли,
И вьётся нить кровавая над ним –
Вмиг сердце разорвалось от неволи.
* * *
Твоя измена обожгла
Подобно маминой лозине.
Хоть вечность с той поры прошла,
В душе отрава и поныне.
Я горечь эту жгу давно,
Выплескиваю яд коварства.
Осталось две-три капли, но
Их берегу я, как лекарства.
* * *
С фотографий – взгляды юных глаз,
Зорко устремлённые в грядущее…
Души смертных со стрелой подчас
Схожи, что рукою Бога пущена.
Расстреляли их, а я живу.
Столько лет прошло, так отчего же
Душу и мою на тетиву
Ты не положил поныне, Боже?
Жид
Ночь. Рождество. Село в предгорье.
В окошках – свечи, в душах – Бог.
И снег, упавший на подворье,
Отряхивают дети с ног.
Цари, три Пастыря с киями,
И Жид, и Смерть, и Сатана.
Вдруг – немцы. В двери бьют ногами.
Облава. Крик! И тишина.
Фашист подходит, добрый вроде:
– Театр народный! О, зер гут!
А ты, жидовское отродье,
Ко мне! Какого чёрта тут?
– Не жид я, – мальчик поясняет, –
Жида играю, это роль…
Но ненависть уже пылает
В глазах гестаповца: – Яволь!
Беги! – кричит. Дитя по полю
Бежит и падает на лёд.
А изверг насмеялся вволю
И пистолет свой достаёт.
Цари, три Пастыря в печали,
И Сатана, и Херувим,
И Бог, в хлеву рождённый, пали
Все – на колени перед ним.
– О, не стреляйте по ребёнку!
Мы присягнём, он – не еврей!
А мать летит, летит вдогонку,
К сынишке, чтоб прижать скорей
Его к груди. И поднимает
Всего в крови, сама дрожит.
Дрожит и в небеса рыдает:
– Мертвец мой мальчик, а не Жид…
И немца умоляет, плача
На всё село, на все лады:
– Стреляй же, коль стрелять ты начал!
Он – Жид, и все мы здесь Жиды!
1988
Дракон
В одном из киевских ресторанов
к моему столу подсел Дракон.
«Когда ты был маленьким, – говорит, –
верил сказочкам, то в битве со мною
отрубил мне две головы –
правую и левую».
Впрямь Дракон имел очень широкие плечи,
бросалось в глаза, что на них могли расти
дополнительные головы.
«Я благодарен тебе, – говорит Дракон, –
ибо с того времени, как я стал центристом,
то есть – с центральною головою, –
я пользуюсь явным уважением
среди драконовской нации!»
Его красные, огненные глаза
были наполнены слезами радости.
«Я понимаю тебя, Дракон, – сказал я, –
отому что мне тяжёло жить
даже с одной головой, которая имеет
то левый, то правый уклон!»
* * *
Коль не было бы этого всего
то всё возможно было бы чуть лучше
и не узнали б мы как не должно быть
решив что хорошо всё то что есть
Коль не было бы этого всего
то всё возможно было бы чуть хуже
и мы бы не узнали как должно быть
ешив что хорошо всё то что есть.
Рубаи
* * *
Я встретил гриб, сказал ему о том,
Что он сравниться может с божеством.
А он: – Я знаю сущность человека,
Меня похвалишь ты и съешь потом.
* * *
Всю жизнь, как в детстве, удивляюсь я,
Что вижу солнце, слышу звон ручья…
Но удивительней, что умереть я должен,
Уйти в небытие из бытия.
* * *
Покойника прощал. Играл слепца
И речь произносил над мёртвым волком
Так жалобно, что плакала овца.
* * *
В труде приходит вдохновенье, но
Когда – знать человеку не дано.
Чтоб дней не растерять счастливых этих,
Нам целый век трудиться суждено.
* * *
Я жил бы безмятежно и счастливо,
Коль совершил бы маленькое диво:
Ум с сердцем помирил или узнал,
Кто всё же говорит из них правдиво.
* * *
В самолёте жук летает,
Но куда летит, не знает,
И не знает, что летит,
Если даже отдыхает.
* * *
Когда народ пустынь, придя на воды,
Увидел рощи, нивы, огороды,
Он возвратился в страшные пески,
Дабы мечтать о щедростях природы.
* * *
По рабству плачут вольные рабы.
А те же, кто спаслись от злой судьбы,
Рабами в рабстве не были, те ищут
Себе врагов на воле для борьбы.
* * *
Забыв о том, кто делал ей добро,
Душа чернеет, словно серебро.
А если зло забыть она не может,
То ржавчина разъест её нутро.
http://www.45parallel.net/dmitriy_pavlychko/planeta_serdtsa/
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.