ЮРИЙ КИРИЧЕНКО (1954-2015)

  (перевод Мирошниченко В.А.)

***
Во льдах отчаянья три мака расцвели,
В рождении надежду обрели.
Во льдах отчаянья три смертника горят:
Позволь хотя б на миг тебя обнять…
Во льдах отчаянья, любовь моя, стоим,
Пить врозь вино забвенья нам двоим.
И, охмелев от горечи разлук,
Не оторвать от маков глаз и рук…
Во льдах отчаянья – три мака виноватых:
И цвет, и боль – все перешло в «когда-то».
И лишь строка – смертельна, словно ртуть:
***
На полмгновенья песня опоздала,
В май опоздал журавль на полкрыла.
Теряли звезды лепестки устало,
В безводие криница забрела.
Сад опоздал на ветки пол-объятья,
А поцелуй – всего лишь на уста.
И примеряла свадебное платье
Любимая, но ведь не та, не та…
И речка снова опоздала к морю,
Челнок наш опоздал на полвесла,
Душа вздохнула, с опозданьем споря,
Неистово печалью расцвела.
Хотя казалось, что потеря - шалость,
И верилось: еще свое возьму.
Ведь полдуши – нечаянная малость,
***
Скажу как есть: любил и разлюбил,
Прости, не плачь, пойми, что происходит.
Ведь от тебя не я, любовь уходит,
Как океанский вал, лишенный сил.
Бывает так: любил и разлюбил,
На горечи разлук – вино утраты
Настояно. Как жить мне виноватым?
Без глаз твоих и крыльев свет не мил.
Ведь надо же: любил и разлюбил,
Пойми, прости, забудь меня навеки.
Смахни меня с ресницы, как росу.
Как забывают ледоходы реки,
Отрежь, как расплетенную косу…
Тобою я дышал, горел и жил,
И коршунов отбросил пересуды.
Казалось, вместе мы всегда и всюду,
И словно гром: любил и разлюбил.
Как одинока лодка без весла,
Идут дожди, в печи огонь смеется.
А сердце, словно жаворонок, бьется
***
Наш мир в убранстве царском, а – батрак,
Прочь отшатнулись лебедь, щука, рак…
При перископах - слеп, ты хоть убей,
На вид орел, по сути – воробей…
Ко мне прибился псом бродячим стих,
А ты его, как ласточку, впустил…
Бывает так, поверьте, на пути:
Распято тело, а душа – летит…
И так – покуда кровоточит совесть,

ПЛАЧ ПЕРЕПЕЛКИ
Багряные день прячет паруса,
За крепкие запруды сходит солнце.
В уставших лепестках звенит роса,
Вот-вот сверчок к постели прикоснется.
Окрашено в тревожные цвета,
Все обратилось в тени, полутени:
Бровей исповедальная черта,
И первая звезда в небес смятенье.
Так пасторально тишина цветет,
Так слышимо молчание ветвей.
Лишь в сердце прерывает свой полет
Плач перепелки в спелости полей.

* * *
В зрачки печали целиться не стоит,
В зрачках печали – горькой грусти зов,
Заждавшийся до нестерпимой боли
Надежд, забот, исповедальных снов.
В зрачки печали целиться не нужно,
В зрачках печали – мир бескрылых птиц,
В оседлости своей забывший дружно
Мир облаков и призрачность зарниц.
В зрачки печали целиться не стоит,
Сезон охоты отменен, а зря:
Там иногда бывает неба столько,
Что ночь сияет ярче, чем заря.
В зрачки печали целиться не будем,
Душ чувства миновали перевал.
Но если так необходимо, люди,
***
Последний лист на дереве погас,
Последний лепесток расстался с лесом.
В душе внезапно зазвучала месса,
Громка, как необъезженный пегас.
Седое небо все свои «курлы»
Сдало в архив – до той весны, до грома.
Мир зимних яблок, затаив оскому,
Зовет два добрых сердца за столы.
Непроходящий, неотцветный час –
Луна с рассветом – на скамье у дома.
Пчела вздыхает у любви в ладони:
ПУТЕШЕСТВИЕ ОТЧАЯНЬЯ
Там, где мирно облака плывут,
Радости без горестей живут…
Говорят, что там, бесспорно – там
Безмятежно сердцу и мечтам.
Я не знаю, что там в вышине,
Может, звезды на смятенья дне.
Может, только бездна, пустота,
Золотая воля разлита.
Говорят, что в сумрачном окне
Кто-то все печалится по мне…
Может, мама. Там душа ее
Жеребенка райского пасет.
Синеглазый, выбившись из сил,
У меня напиться попросил…
Я его смятеньем напою,
Поспрошаю, как оно в раю?
Не ответит жеребенок мой,
Лишь мое отчаянье со мной.
Нам куда, отчаянье, куда?

НЕКРОЛОГ НА СМЕРТЬ ЯБЛОНИ ИЗ СЕЛА КОПАНИ
Рассвет седою птицей клекотал,
С тоской в глаза заглядывало горе,
А дичка у сожженного моста
Со смертью встречи ожидала вскоре.
Вся родом из туманов майских дней,
Вся родом из элегии расцвета,
Она вздыхала: «Долг отдать скорей
Настало время, кроне – не до света…
А корни глухи к горестям земным,
Хотя, постойте, боль истока слышу.
На мне нет больше яблок наливных –
Сто вьюг мне оголтело в сердце дышат…
Не выйду больше в юных лепестках
На тот пригорок, где все взгляду мило.
Не успокою в золотых руках
То облачко, что август опьянило…
Пришла пора расплаты за красу,
За плод и цвет, за горькие печали.
За знойный день, полночную росу,
За соловьев, что давеча звучали…»
Отпрянул мир, поник лицом ста вдов,
Отрекшись безголосого хорала.
Рыдали колокольни всех садов –
Их старенькая мама умирала…
ГЛАЗА ГОМЕРА
Ночь, словно султана галера,
А звезды - глазами Гомера –
Читали признанье земли,
Чернилам и перьям нет веры…
…Потом прилетело спасенье
В неброском простом оперенье,
Велело свирели : «Звучи
Истомленных дев песнопеньем…»
А сердце, как камень, застыло,
Карминное солнце всходило.
Светилась слеза ли ? роса? –
Земное незыблемо было.
И только на веточке клена
Огнем загорелась зеленым
Мельчайшая почка любви,
Невеста, а может – ребенок?
Чирикнул лжеопыт : химера!
Глаза полыхали Гомера…
Познала себя красота,
Поникла ракетная эра.

ПОЛУФАНТАСТИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Я жил уже когда-то на земле,
Я в этом мире был уже однажды.
Печаль и радость на его челе
На знамени его раздумий каждом.
Я, кажется, когда-то знал тебя,
И целовал глаза твои, лаская.
И наши чувства обнялись, любя,
Чтобы навек все призраки пропали.
Твое я слышал, кажется, «люблю»,
А, может быть, привиделось, быть может…
Вот и сегодня над строкой не сплю,
А стих вздыхает: повторять негоже.
Уже все было: я и ты, весна,
И соловей, что сердце растревожил…
И ночь, от щебетания шумна,
До боли слово на мое похоже.
Я жил уже когда-то на земле,
Я в этом мире был уже однажды.
Сиянье у рассвета на челе,
Воспоминаний звезды – в сердце каждом…
Не запятнать земных хлопот ночам,
Когда у них так просветленны цели.
Когда на них лежит добра печать,
Не скоротечности полынной хмеля.
Я верю в негасимую зарю,
В ольхи прохладу, в тяжесть спелой грозди.
Хотя порою все ж себя корю
За гасшие в ладонях утра звезды.
А, может, не нашла небытия
Та их краса, расцветшая багряно?
Нет снам возврата на круги своя,
Воспоминаний кровоточит рана.
Сердца, как камни холодны к речам
На целине бессмертия и грезы.
Не запятнать земных хлопот ночам,
***
Улетели мои птицы на чужбину,
Обронили чудо-перья возле тына.
А находка та – простая? золотая? –
Лжесвидетелю ладони обжигает.
Улетели мои птицы в неизбежность:
Улыбнись, припомнив их былую нежность…
Неизбежности мы, брат, подвластны свято,
Что же лица так безгрешно виноваты?
Улетели мои птицы в безнадегу,
Как без них, лебедокрылых, у порога?
Утопиться ли, напиться ли, смириться,
Иль на мир крещеный смертно обозлиться?
А вопросы, словно копья гайдамаков,
В их сердцах – метель безумствующих маков.
Цвет пасхальный в этих маках багровеет,
Только я в них разобраться не умею.
Не дальтоник, да вот, брат, я замечаю,
От своей стрелу врага не отличаю.
Я и набожен, сестра, и безупречен,
А гостинец себе выбрал бессердечен:
Не щажу себя, судьбу свою – тем боле –
Вдохновение сменял на вольну волю.
Улетела эта воля, улетела,
***
Есть что-то заветное в слове «прощай»,
Что значит: разлукою дни угощай.
Что значит: надейся и жди, и тогда –
Всегда и отныне, отныне – всегда…
Есть что-то метельное в слове «забудь»,
Что значит: посей, отрекись, только – будь… -
И в слове, и в мысли, в дыханье молвы,
В росе, загрустившей в морщинке травы.
Есть что-то у слова «целуй» от любви,
Что значит : из осени к веснам плыви –
Пусть ветер, как в парусе, бьется в плаще,
Так ждет свою Лыбидь Хорив, и с ним Щек.
Так день повелел, зачерпнув из реки,
Который перстом указал брат их Кий…
Есть что-то святое в понятии «брат»,
Как свет негасимый, что роздан стократ!..


***
Слава ненастью под утро и вьюге в ночи:
Мы потеряли от счастья златые ключи…
В пору цветенья то было иль в час молотьбы?
Где-то лежат в уголочке укромном судьбы…
То ли на дне у реки, то ли в дальнем логу, -
Там, где я правду от лжи отличить не смогу.
Правда и ложь нас застали уже без ключей,
Просто два сердца летели на голос сычей…
В пору цветенья то было иль в час молотьбы?
Трудно сказать, угодив в лабиринты судьбы.
Дело не в том, чья вина и когда выпал срок:
***
Та ночь пришла, держа свирель в руках,
Хоть в горле скрипка Паганини вязла.
Сверчок из сена воспевал, соблазны,
Заря цвела у счастья на щеках.
Та ночь пришла и молвила: «Вот – я,
И пусть на мне чужой помолвки платье…
Я – ваш костер негаснущих объятий,
Доступна всем и, видит Бог, - ничья…»
Та ночь пришла, не трогая грехи,
Чтоб неизбежно стать грехом под утро,
Извлечь из горла скрипку снов премудро
И искрой взмыть из пепла и трухи…
Та ночь пришла, чтобы поведать снам:
«Все зеркала – стекляшки изначально,
А красота – в безудержной печали,
И пыл ее – лишь правнукам, не нам…»
Та ночь была прозревшей скрипкой снов,
Для рук и губ – внезапным новым знаньем.
Но выдох откровенного признанья
Звучит во мне, навеки юн и нов.
Та ночь пришла, держа свирель в руках,
Хоть в горле скрипка Паганини вязла…
Давно все звезды осени погасли,
***
Капли дождя на окне
Видел сегодня во сне…
Капли дождя звучали,
Радостью угощали.
Таинство угощения –
Разлука иль возвращение?
Их приглушенный говор -
Солнца и ливня сговор.
Кали дождя проливные –
Дети космично-земные…
Тараторят, стучатся,
Что-то поведать тщатся.
Простые, необычайные,
Откровенья отчаянья…
Кто завещал их мне –
***
Как древний скиф, луна на небесах,
Внизу – детей недремлющие лица…
Философам, поэтам и жнецам –
Есть повод горевать и веселиться.
Нам всем переходить ту реку вброд,
Хот имя у нее отнюдь не Лета.
Обязанность призвания живет
У скульптора, картографа, поэта.
У сердца зерна правоты в чести,
Мечи и рала наши – то, что надо...
Тевтонам, янычарам не пройти
***
БАЛЛАДА О НАЙДЕННОМ ГОЛОСЕ
В молчанье ночи слышится упорство,
Нет – истины святой противоборство.
В молчанье ночи громыхают вздохи,
Прибоя шум то силится, то глохнет.
В молчанье ночи одиночеств стая
Беспомощным младенцем замирает,
В молчанье ночи – ностальгии лица,
Дрожит заря слезинкой на реснице,
А в той слезе – сиянье на полсвета,
Неважно, что лилась зрелость цвета…
И все-таки в молчанье ночи каждой
Глаза и губы встретились однажды.
Непостижимо громкое молчанье,
А после – щебет сквозь сто бед венчальный.
И в том вселенском, всеземном безбрежье
Ночь голос свой нашла на побережье.