Евгений СТЕПАНОВ

 

Принято считать, что поэты-пророки были только в прошлом — в ХIХ, ХХ веках. Нет, поэты-пророки живут среди нас. Пишут о нас, пишут о себе, говорят о том, что видят, о том, что не видим мы, простые смертные.
В этой статье мы расскажем об авторах, которые были нашими современниками.
Саратовец Александр Ханьжов (1947 — 2002) прожил настоящую жизнь поэта, пройдя суровые «университеты» — ЛТП, психбольницы, туберкулезный диспансер, тюрьмы (за пьяную драку он провел в местах не столь отдаленных несколько лет). Но биография не всегда обеспечивает качество стихов. Ханьжов — поэт настоящий. Даже в своих записных книжках поэт проявлял поэтическую суть. Его дневниковые записи сродни однострокам (моностихам): Отстегнутые крылья лени; Не каждый лепет в Лету канет.[1]
Как истинный поэт, Александр Ханьжов предсказал свою судьбу. В стихотворении «О палиндромах» он написал: «Я умер в палиндромный год, / И возраст мой был палиндромен...» [2]
Так и произошло — поэт скончался в 2002 году в возрасте 55 лет.
Яркая и противоречивая фигура новейшей русской поэзии — Борис Рыжий (1970 — 1998). Трагической была его земная жизнь, трагические он писал стихи. Каждая строчка, каждая лексема и пунктуационный знак этого поэта говорили о боли, о душевном надломе, о тех тектонических социальных сдвигах, которые произошли в стране. Житель большого (но не столичного города), Борис Рыжий оказался плотью от плоти суперэтноса, находящегося в состоянии бифуркации. И вот это состояние — через поэтическое метафорическое слово — поэт выразил. Он выразил то, что происходило с ним и то, что спустя некоторое время — будет происходить с несчастной, вымирающей страной, в которой смертность катастрофически превысит рождаемость, повсюду начнут греметь взрывы, а нравственные ориентиры станут ненужным атавизмом.
Связь между своим лирическим героем и родиной поэт четко зафиксировал в стихотворении с выразительным названием «На смерть Р. Т.» [3] В этом стихотворении есть такая строфа:

Свет печальный синий-синий,
легкий, неземной
над Свердловском, над Россией,
даже надо мной.

Поэт не выбирает тропы и фигуры (приемы). Тропы и фигуры выбирают поэта. Набор изобразительных средств Борис Рыжего был поливариативен — от явных и предельно экспрессивных (лексика) до более сложных и потаенных, как, например, анжамбман. В литературных приемах поэт сосредоточил и сконцентрировал мощь и выразительность своего лирического героя.
Лексика Бориса Рыжего говорит сама за себя: «А жизнь проходит»; «Похоронная музыка»; «я тоже умру»; «Жалуйтесь, читайте и жалейте, / греясь у огня, / вслух читайте, смейтесь, слезы лейте. / Только без меня»; «Так и мы сойдем с экрана, / не молчи в ответ./ Над могилою Романа / только синий свет»; «я так давно / с предсмертною разлукою сроднился»; «Погадай мне, цыганка, на медный грош, / растолкуй, отчего умру. / Отвечает цыганка, мол, ты умрешь, / не живут такие в миру»; «тому, кто зачислен к мертвым, а из живых уволен».
Резкие взрывные анжамбманы адекватно передавали характер поэта, его обостренное чувство неприятия враждебного и несправедливого мира — строка, строфа и даже слово разделялись на части, точно сердце человека или огромная страна (музыка— муза ко / мне»). В данном случае анжамбман вкупе с неожиданной составной рифмой производил эффект повышенной суггестии. Форма начинала выполнять роль содержания.
В одном из лучших своих стихотворениях поэт писал:

* * *

Похоронная музыка
на холодном ветру.
Прижимается муза ко
мне: я тоже умру.

Духовые, ударные
в плане вечного сна.
О мои безударные
«о», ударные «а».

Отрешенность водителя,
землекопа возня.
Не хотите, хотите ли,
и меня, и меня

до отверстия в глобусе
повезут на убой
в этом желтом автобусе
с полосой голубой.

1997 [4]

Метакомуникация Бориса Рыжего со своей генерацией, последующими поколениями была подготовлена опытом его предшественников — сакральным опытом Пушкина и Есенина, Волошина и Гиппиус… Молодой поэт, точно подхватил эстафетную палочку от именитых собратьев, вписавшись в координаты определенной профетической парадигмы и СТИМы (стиховой системы). Школа русских поэтов-пророков открыла в своих рядах новое имя.
Татьяна Бек (1949 — 2004) начинала свой путь в поэзии как автор достаточно легких и светлых стихов. «Трагическим тенором эпохи» она стала в конце ХХ — начале ХХI века. Показательна в этом смысле ее книга «Облака сквозь деревья». [5] Фактически вся эта книга о неумолимо, лавинообразно, сокрушительно приближающейся смерти.
Справедливо писал Александр Шаталов: «Это постоянное ощущение близкой смерти и человеческого сиротства при встрече с ню делают стихи — поэзией». [6]
Создадим краткую лексическую таблицу книги.
Существительные
гибель; разлуки; хворь; катастрофе; погибели; рок; удар; смерть.
Прилагательные, краткие прилагательные (эпитеты)
Грустный, смертельная; гибелен; смертоносный.
Глаголы
истаяла; падаю; сгубив; измучив; сгинул.

Общее настроение книги можно выразить пронзительным четверостишием:

Как выпить жизнь до дна
И не сойти с ума?
Одна. Одна. Одна.
Сама. Сама. Сама. [7]

Казалось бы поэтесса пишет о себе — о своем душевном надломе, одиночестве, бытовом неустройстве, личных переживаниях и трагедиях. Нет, поэт всегда пишет о времени, в котором живет, своей генерации, об этносе. В этом смысле ключевым для понимания профетической поэтики Татьяны Бек является следующая строфа:

А вчера спросила Блока:
Чем свои заполнить дни,
Если кончилась эпоха
И не теплятся огни? [8]

Действительно, одна эпоха закончилась, а в новой эпохе Татьяне Бек и многим другим представителям интеллигенции места не нашлось. Вот эту эпоху безвременья и выразила поэтесса, написав честно и жестко: «Я вымираю, — как речь и раса, / Перебродившая чересчур».
Квинтэссенция профетической лирики Татьяны Бек сфокусирована, на мой взгляд, в одном из лучших ее стихотворений, датированном 1997 годом. Здесь сказано все. Ни убавить, ни прибавить.

Я с руки накормлю котенка,
И цветы полью из ведра,
И услышу удары гонга...
— До свидания. Мне пора.
Разучилась писать по-русски
И соленым словцом блистать:
Рыбы, раковины, моллюски —
Собеседники мне под стать.
Нахлобучу верблюжий капор,
Опрокину хмельной стакан.
— До свидания, Божий табор.
Я была из твоих цыган.
И уже по дороге к Лете
Ветер северный обниму
(Слепоглухонемые дети
Так — играючи — любят тьму).
— Сколь нарядны Твои отрепья,
Как светло фонари зажглись,
Как привольно текут деревья,
Наводняя собою высь!
Звуков мало и знаков мало —
Стихотворная строчка спит...
Я истаяла. Я устала.
— До свидания, алфавит. [9]



Литература:

[1] Александр Ханьжов. «Пора возвращения», издательство «Научная книга», Саратов, 2004. С. 20
[2] Там же. 35
[3] Борис Рыжий. Стихи. — СПб.: «Пушкинский фонд», 2003. С. 359
[4] Там же. С. 117
[5] Татьяна Бек. «Облака над деревьями», М., «Глагол», 1997.
[6] Александр Шаталов. «В сторону облаков» (послесловие к книге Татьяны Бек «Облака над деревьями»), М., «Глагол», 1997. С. 155
[7] Татьяна Бек. «Облака над деревьями», М., «Глагол», 1997. С. 34
[8] Там же. С. 33
[9] Татьяна Бек. «Новый мир», № 1, 1997, сайт www.magazines.ru



Евгений Степанов — литератор, кандидат филологических наук, докторант кафедры сравнительной поэтики РГГУ. Публикуется с 1981 года. Читал лекции в университетах России, США, Финляндии, Швейцарии, Румынии и других стран. Автор многих книг. Живет в Москве.