Конечно, можно и должно считать своими наставниками поэтов давнего прошлого, тех кого не смог застать,и все же важно редко даруемое судьбой рукопожатие с живым учителем в поэзии.Лично для меня таким был Михаил Александрович.Конечно, на фоне Ахматовой,Мандельштама,Гумилева(Городецкий не в счет - его, уже совершенно выдохшегося, взяли для вывески) Нарбут и Зенкевич могут показаться не столь сильными. И все же мощна была вся маленькая группа первоакмеистов. И все они, что важно, были оригинальны, незаменимы... Я был единственным молодым стихотворцем, который навещал М.А. в последние четыре года его жизни. И затем по просьбе вдовы поэта разбирал его архив. Мои вспоминания о нем опубликованы в журнале "Юность". Если кому это любопытно, отсылаю к своему посту на моей странице от  21 мая 2018 года (там мои стихи об Учителе). Оттуда беру несколько строк:"Считаю, что на меня оказали воздействие все встреченные в жизни поэты. Влияние нескольких было важным, шлифующим. Но только влияние Зенкевича - еще до личного знакомства - оказалось формообразующим. Он показал мне, что сильный массивный стих может быть живым".

Далее подборка, подготовленная мною для антологии.

МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ (9(21).5.1886 , Николаевский городок Саратовского уезда Саратовской губернии — 16.9.1973 г. Москва). Родился в семье преподавателя Мариинского земледельческого училища. Учился в 1-й саратовской гимназии с перерывом (был временно исключен и взят под надзор полиции за участие в большевистской пропаганде). В 1904–1906 гг. жил в Берлине, слушал лекции на философском факультете Иенского университета. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1915).

К 1906 г. относится первая публикация З. — его стихотворение «Казнь» (отклик на расстрел лейтенанта Шмидта) было опубликовано в саратовском журнальчике «Жизнь и школа» (номер конфискован полицией). В 1909 г. З. познакомился с Н.С. Гумилевым, который поместил его стихи в «Аполлоне» (1910, № 9). В 1911 г. З. вступает в Цех поэтов. В марте 1912 г. кружком будущих акмеистов тиражом в 300 экземпляров издается одновременно с «Вечером» Ахматовой и «Дикая порфира», первый и лучший сборник З. В русской словесности творчество З. стало своеобразным аналогом поэзии Леконта де Лиля. Стихи З. о ящерах, махайродусах, мастодонтах — восторженная повесть о природе доисторических эпох. Такое стихотворение, как «Металлы», — гимн самому началу творения, зарождению жизни из хаоса, в который, однако, все возвратится. Друг юности З. философ Г.П. Федотов в докладе, посвященном «Дикой порфире», заявлял: «Главной большой темой поэта является материя, косность ее, груз веков, лежащих на всем мире и давящих наше сознание каждую минуту… Он счастливо сумел ввести в поэзию элемент научности, чего не смог, между прочим, сделать В. Брюсов». Сравнение с Валерием Брюсовым напрашивалось: Брюсов, наряду с Коневским (и в меньшей мере Анненским) был одним из основных учителей З. Конечно, З. испытал воздействие и более давних авторов: названием книги стали слова Боратынского, одна из сильных строк “Махайродусов” заимствована у Владимира Соловьева («Земля-владычица…»), в самом стихе «Дикой порфиры» Георгий Чулков отметил «державинскую торжественность и бодлеровский пафос». Но стиху З. учился именно у Брюсова (как, впрочем, учились у Брюсова и все ровесники З.). Но брюсовский стих ко времени появления первых акмеистических сборников звучал уже холодно и мертво. З. сделал этот стих напряженно-мускулистым, хищным, живым. Два начала, представленные у французов творчеством Леконта де Лиля и Рене Гиля («научная поэзия»), были в русской поэзии продолжены Брюсовым, но с большей силой, отчетливостью и естественностью выражены З. Тем не менее, или именно поэтому, отзыв Валерия Брюсова на «Дикую порфиру» был пренебрежительным. Ходасевич нашел, что эта книга «невыносимо скучна». Хвалили З. только сотоварищи по Цеху и Вячеслав Иванов.

В группе акмеистов, образовавшейся вскоре после выхода «Дикой порфиры», З. относил себя и Владимира Нарбута к «левому флангу». Узы дружбы, связывавшие их с Гумилевым, Ахматовой, Мандельштамом никогда не разрывались, но политическое размежевание произошло. В годы гражданской войны и позже Нарбут и подверженный его влиянию З. оказались «красными» акмеистами. Замысел книги З. «Под мясной багряницей», в которую должны были войти стихи 1912–1918 гг., остался неосуществленным. Жестокая физиологичность некоторых стихотворений была не по душе цензуре. В 1918 г. вышла посвященная судьбам России книжечка З. «Четырнадцать стихотворений». В конце 1917 г. З. уехал из Петербурга в родной Саратов. Печатался в саратовских и воронежских (издаваемых Нарбутом) газетах и журналах. Во время гражданской войны ему пришлось побывать секретарем-протоколистом ревтрибунала, лектором пехотно-пулеметных курсов. В 1922 г. З. руководил саратовским отделом РОСТА.

В 1922 г. З. перевел десять из последних стихотворений Андре Шенье (в том числе «Оду Шарлотте Корде») и отважно посвятил перевод этого цикла памяти расстрелянного Гумилева.

В советское время З. занимался главным образом переводами и стал одним из признанных мастеров. В его переложении выходили произведения Фрейлиграта, Гюго, Шекспира, поэтов Болгарии и арабского Востока, черногорца Петра Негоша. Особенно значителен вклад З. в дело перевода американских поэтов. Время от времени издавались и книги оригинальных стихов З.В в 1933 г. вышли даже «Избранные стихи». Но лучшее оставалось в ящике стола. В 1937 г. поэт чудом избежал ареста, вместо него был ошибочно арестован однофамилец, переводивший украинских поэтов (в НКВД решили, что это — тот самый Зенкевич, связанный с украинцем Нарбутом, тогда же арестованным и вскоре расстрелянным). Постепенно мастер перевода заслонил старого акмеиста, забылось, что он поэт. И все же ценители поэзии не могли не заметить одного из лучших русских стихотворений, написанных после войны, — «Найденыш». В жизни З. был скромен, малоприметен, неизменно благожелателен, поддерживал молодых талантливых поэтов разных направлений. Высоко ценил Павла Васильева, дружил с Михаилом Голодным (и написал на его смерть прочувствованные стихи). Поздний З. был переимчив и в стихах 30-х годов использовал некоторые приемы младших поэтов — Маяковского, Кирсанова, конструктивистов, но и сам в свою очередь влиял на них и был учителем многих. Несомненно «Мухалатка» оказала воздействие на стих Луговского, позднее — Бродского и Рейна. В 1960 г. во время поездки в США Михаил Александрович получил от незнакомца, вошедшего в лифт небоскреба, предложение остаться в этой стране. Он ответил одним словом: «Поздно». Все же свою судьбу он предвидел еще в 1918 г.: «Но вещий крик, что кинул ворон старый, / Моя душа казалось, поняла, / Благоговейно слушая удары / По воздуху тяжелого крыла. / Он, не смутясь полетом беспокойным, / Не бросит оскудевших мест родных, / В нужде питаясь мусором помойным / У ям оледеневших выгребных» («Зимовье ворона»). Неожиданно он оказался в литературе «патриархом» («Стал я сразу вдруг / Всех поэтов старше, / Дайте ж мне клобук / Белый патриарший!»), но относился к своему возрасту весело и иронично: «Нет мудрости седых волос. / В эпоху ярости и бури, / Как в Оптиной перевелось / И старчество в литературе». Незадолго до смерти З. был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Его смерть заставила многих задуматься об этой судьбе. З., прозванный «Четвертым акмеистом», был старше своих сотоварищей по литературной группе, выдающихся русских поэтов, и пережил их всех. Он сохранил верность их памяти, уберег их рукописи от уничтожения.

В 1994 г. массовым тиражом вышла в «школьной программе» книга избранных произведений З. «Сказочная эра». Вошли в нее не только стихи разных лет, но и повесть «На стрежень» и беллетристические мемуары «Мужицкий сфинкс».

---

Дремали вы среди молчанья,

Как тайну вечную, сокрыв

Все, что пред первым днем созданья

Узрел ваш огненный разлив.

Но вас от мрака и дремоты

Из древних залежей земли

Мы, святотатцы-рудометы,

Для торжищ диких извлекли.

И, огнедышащие спруты,

Вертите щупальцы машин

И мерите в часах минуты,

А в телескопах бег пучин.

И святотатственным чеканом

На отраженьях Божьей мглы

Сверкают в золоте багряном

Империй призрачных орлы.

Но тяжкий грохот ваших песен

Поет без устали о том,

Что вы владык земли, как плесень,

Слизнете красным языком;

Что снова строгий и печальный

Над хаосом огня и вод

Дух — созидатель изначальный —

Направит легкий свой полет!