В книгу «Билет в осенний день» вошли как и стихи последних лет, так и рассказы. «Кто знает, может быть, эта книга станет для вас тем самым хорошим, надёжным попутчиком, с которым легче идти, легче дышать» – пишет в обращении к читателю Людмила Шарга. Действительно, несмотря на грусть, на ностальгию, которыми пропитаны как лирика, так и проза, все произведения, вошедшие в книгу рассказывают о том, чего так порой не хватает современной литературе – о любви, о дружбе, о милосердии, о чести и достоинстве. Персонажи Людмилы Шарга далеко не идеальны в плане присущих им человеческих качеств, и тем так похожи на людей из жизни, которым свойственно ошибаться, но всё же стремиться – к идеалам вечным… У Людмилы особый почерк, свои герои, свой творческий путь, но всё, написанное ею, роднит с огромным культурным достоянием настоящей русской литературы именно обращение к гуманистическим ценностям, к духовному началу.
На творческом вечере прозвучали и стихи в авторском исполнении, и проза, озвученная мастером художественного слова Еленой Яковлевной Кукловой и поэтом Семёном Абрамовичем. Зрители имели возможность услышать и песни, словами для которых послужили стихи Людмилы. Но прежде всего, предварив выступления и чтения, все собравшиеся почтили минутой молчания память русского поэта Беллы Ахатовны Ахмадулиной, ушедшей из жизни 29 ноября. Творчество «шестидесятников» для Людмилы Шарга стало одним из камертонов, к которым прислушивается поэт, по которым настраивает свой инструмент. У неё есть посвящения и Ахмадулиной, и Вознесенскому, не так давно в творческой гостиной «Дилижанс» ею был проведен вечер, посвященный Вознесенскому и Высоцкому, уже назначена дата встречи, на которой вновь зазвучат стихи Беллы Ахатовны – в исполнении одесских поэтов.
Евгения Красноярова, поэт
_____________
ЛЮДМИЛА ШАРГА
***
Из ветхой картонки случайно выпал
обрывок старинного дагерротипа.
И воздух сгустился…
И время встало…
опалово утро и день опалов,
поскрипывают настилы палуб…
а где-то, в уключинах, вёсла-крылья
покрыты опаловой влажной пылью…
оконный портал в полотно Сезанна,
где флигель соседский – фамильный замок,
опаловый Город – Пьеро печальный –
тревожится – лодка вот-вот отчалит…
земное-земному, – но в этой схватке
есть шанс воспарить и освободиться;
уста онемели – на сердце сладко,
опалово утро сквозь ночь струится…
по выбеленным луной гобеленам
бульваров и улиц и скверов – ало
рассвет пробивается нитью ленно…
опалово утро и мир опалов…
Вдыхаю... у ладана запах тонкий…
обрывок бросаю на дно картонки…
ни громко, ни всуе о Ней не пристало…
Она не целует кого попало…
***
НЕ УМНОЖАЯ ГРУСТЬ
Люблю…
И, видит Б-г, – любима,
но жизнь безропотно стекла
в невозмутимые глубины
венецианского стекла.
У них не требую ответа,
не задаю вопросы им…
Молчу...
Пусть странствуют по свету
две книги первые мои.
В каких краях – не всё равно ли,
кому – милы, кому – плохи,
написанные прежней мною,
чужие странствуют стихи.
И если, кто их постигая,
меня пытается постичь,
не обольщайтесь – я другая,
не огорчайтесь – я другая,
и прежней нет меня,
почти…
И мил земной простор и тесен,
и сны о млечных виражах…
Я не пою весёлых песен,
а грусть не стоит умножать.
***
РУСИНКА
Русинка…
А просится – русинка –
девчонка из древних поверий,
вишнёвая косточка-бусинка
в моём родовом ожерелье.
Моя синевзорая пращурка –
глоток родниковой водицы,
легка и проворна – что ящерка –
славяночка-отроковица.
Не часто клонила головушку
и клала земные поклоны,
горчит твоя вольная кровушка
дымком половецких полонов.
Девчонка в рубашечке вышитой,
века меж тобою и мною,
да только по-прежнему слышу я,
как стрелы поют за спиною.
Никто до сих пор не ответил мне,
то явь или сон мой из детства?
То сердце болит иль отметина
калёной стрелы половецкой.
***
ВЕРЛИБРЫ СТАРОГО ДВОРА
По улицам-страницам странницей
я тайно по ночам брожу,
о прошлое боясь пораниться,
свой взгляд в сторонку отвожу.
Давать не стоит обещания
ни «навсегда», ни «на века»,
известно, что слеза прощальная
так солона и так горька…
Но вновь во сне срываюсь в детство я,
на перепутье ста дорог…
Причина вырастает в следствие
и вырастет – дай только срок.
Листаю улицу за улицей, –
успеть бы только до утра
туда, где звук шагов рифмуется
с верлибром старого двора,
в котором я, расставшись с мальчиком,
в январской гулкой пустоте,
реву в игольчатые пальчики –
в ладошки жёлтых хризантем.
***
Лечу в Тарусе грусть
живой водой Таруски,
мне дорог этот вкус
родной горчинкой русской.
Лечу Тарусой грусть,
Но, видно, зря стараюсь –
Взгрустнулось – ну и пусть, -
Судеб не выбирают.
Скитаюсь над рекой,
где спит Певец Скитаний,
и трогаю рукой
заиндевелый Камень,
И грею поутру
озябшую рябину,
и радуюсь, что грусть
Моя неизлечима.
Лечу Тарусой грусть –
Святой горчинкой русской
И спорить не берусь,
что грусть не лечат грустью.
Но кто бы ни спросил:
нарочно ли, судьба ли? –
отвечу: на Руси
клин клином вышибают.
***
Мимо привокзальной площади
в сновиденьях не ходи,
там летят гнедые лошади,
там гуляет только дождь один,
днём и ночью –
дождь один…
Мимо всех путей не сбывшихся,
что манили далеко,
где и дышится и пишется,
и не пишется легко.
Скажешь, что вокзал тот – вымышлен,
что пути манят – в мечтах,
Для других вокзалы – финиши –
для тебя вокзалы – старт…
Но, когда мечты оставишь ты,
снисхожденья не проси
и кати,
кати свой камешек,
обречённо – как Сизиф.
Мимо снов, в которых лошади
мчат, сминая сон-траву,
мимо привокзальной площади,
мимо жизни…
наяву…
***
РУКОЙ ПОДАТЬ…
Рукой подать, – а всё ж не прикоснуться,
И Яблочного Спаса жар остыл…
Мы просто не успели оглянуться, –
Засахарился летний мёд на блюдце,
И яблоки – печальны и желты…
Рукой подать, – а всё ж не оказаться
у яблони, светящейся в ночи…
чтоб на траву примятую бросаться,
и паданицы трепетно касаться,
и слушать, как ты рядышком молчишь…
Рукой подать – а всё ж не заблудиться,
Хоть Спаса в октябре простыл и след.
Всё дальше наши взгляды, наши лица…
Но сок под тонкой кожицей струится,
И источает мякоть нежный свет.
Рукой подать, – а всё ж не прикоснуться, –
Нет летних нот в октаве октября…
Но этот голос мне помог вернуться,
Туда, где мёд, как золото, на блюдце…
и ты молчишь…
и яблоки горят…
***
СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ 15.01. 2010.
(у зеркала…)
одиннадцать минут…
чётки Бейли
рассыпались по
лунному лимбу
через десятки лет
рвусь к тебе я
в январь
где мы
так много смогли бы
не долететь к тебе – не доехать
на «перекладных снах» добираюсь
смеёшься ты
а здесь – не до смеха
электорат вождя выбирает
шуты да смерды зело радеют
в предвыборной зайдясь паранойе
в какой стране?
ты волнуешься – где я?
ты называешь это страною?
я как и прежде
в доме старом
на улице
что рядом с Каретным
я от «сегодня» давно устала
я во «вчера» хочу –
по секрету…
ты полагаешь –
это знамение?
ты говоришь –
предсказано в книжках?
трудно дышать…
затянулось затмение
одиннадцать минут –
это слишком…
так значит не зря
рвусь к тебе я
в январь
где мы
так много смогли бы…
одиннадцать минут
чётки Бейли
рассыпались по лунному лимбу…
___
Чётки Бейли — оптический эффект, последовательность ярких пятен вдоль лунного лимба, возникающих, когда солнечный диск почти полностью скрыт лунным, но всё же проглядывается между лунными горами. Явление получило название в честь английского астронома Фрэнсиса Бейли.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.