Сергей Куликов
ЛИШИВШИЙСЯ

Лишившийся музы поэт состоит из невроза,
в крови его – кофе и лучший
технический спирт,
душа его просит ремня и просоленных розог,
рука его пишет, а ум, к сожалению, спит.

Он мрачен и хмур, не поёт, даже
стоя под душем –
зато неустанно, замучив бумагу вконец,
рисует воздушных медведей из серого плюша,
взлетающих ввысь над цветочками
в форме сердец.

Поэт позабыл, каково это –
быть не влюбленным.
Он мелет бессвязную чушь
про угасший огонь,
про то, как в неравном бою
у слепца-Купидона
заглох пулемёт, доедая последний патрон.

И все его строчки –
эрзац-заменители страсти,
а та, в свой черёд, выступает заменой любви.
Поэт растолстел, пожирая мучное и сласти
в напрасной попытке улучшить
свою "се ля ви".

Поэт одинок и пленён пресловутым либидо,
а снятся ему по ночам (что скрывать)
все подряд.
Он гордость готов растоптать,
наплевать на обиды,
чихать с колокольни на всё,
что о нём говорят,

лишь только за проблеск,
единственный проблеск надежды...
Трагично, не правда ли?
Как вам мой пафос, друзья?
Вы ждете развязки?
Ну что же, она неизбежна.
Я счастлив солгать, что поэт этот – вовсе не я.


ВЕСНЕ

Ты прокралась в наш город непрошеной,
притаилась под шифером крыш,
платишь вьюгам последнюю пошлину
и тепло разливать не спешишь.

Но под утро дыханием бережным
прикоснёшься к душе – горяча ль?
Бедокурка-весна, ты поверишь ли,
по тебе я полгода скучал.

Так вручи же кварталам застуженным
ультиматум: "Да будет капель!" –
чтоб асфальт разукрасился лужами,
чтобы день засверкал и запел,

чтобы солнце застенчиво брызнуло
через каждый оконный проём,
чтоб надежда вернулась и сызнова
обустроилась в сердце моём,

чтоб везде распустились подснежники –
возле каждой из утлых лачуг!
Подари мне хоть капельку нежности...
Я стократно потом отплачу.