Глеб Сахаров


— Лев Николаевич, пожалуйте кофий откушать! — доносится из кухни голос жены.
Сейчас его реплика:
— Сколько раз тебе говорить, не Лев Николаевич, а Антон Павлович!
Но писатель Михаил Глебович Потягин, он же Антон Павлович, не в духе, ему не до шуток.
А жена идет дальше по сценарию:
— Между прочим, фея уже пьет кофея!
Михаил Глебович (М. Г.) выходит из своего рабочего домашнего кабинета к столу. Пить кофий, опять же по Чехову, надо без всякого удовольствия. Но на сей раз это уже не сценарий, а суровая реальность.
…Вот уже три месяца, как вышла из печати третья книжка М. Г. — сборник юмористических рассказов: за почти 20 лет работы он создал (и не устает совершенствовать) собственный фирменный стиль — интеллигентный, тонкий, мягкий юмор…
Это его любимое, выстраданное долгожданное детище: да, да, несмотря на юмор, а возможно как раз из-за него, это самый трудный жанр, тут не до смеха, — муки творчества! И что же?! Никакой реакции — ни в печати, ни публичной! Ни звука, ни единого отклика…
— Какая к черту слава! — отмахивался М. Г. — нет у меня никакого тщеславия! Я знаю себе цену и не завышаю ее! — да, серьезный, ответственный, требовательный к себе и т. д. (если не прервать М. Г., то перечень был бы бесконечным, поэтому здесь и далее — «и т. д.») литератор.… — А ведь мне за сорок, член Союза писателей со стажем, у меня кроме книг масса публикаций — в журналах, сборниках, альманахах и т. д.
И это был вопль истомившейся в безвестности души, стон исстрадавшегося сердца, требование заждавшегося таланта и т. д. Хотелось всего-то справедливой оценки, дружеского слова, поддержки, одобрения, — только того, что заслужил!.. Неужели это так много? И, как это у Чехова, «хотелось страстно, мучительно»…
…Драма одиночества творческой личности развивалась на зловещем фоне тяжких сомнений: — да имею ли я право писать после таких гигантов, как… Перечислять гигантов он не стал, это было бы слишком… (А не объясняются ли подобная философия и настроение М. Г. влиянием опять же повышенного чувства юмора?)
— Только прошу судить меня по законам жанра! — требовал справедливого суда М. Г. — Тут своя специфика. И к такому суду я готов…
…Была еще какая-то важная мысль… но она, появившись, ускользнула от М. Г. — и это было уже совсем не смешно, ибо возможно она-то и была спасительной!
И чтобы не совсем упасть духом, М. Г. энергично взбодрил себя четкой целью: нужна раскрутка!
…В один из присутственных дней (а М. Г. подрабатывал переводчиком в крупном издательстве «Взгляд», шутники называли «Взгляд и нечто») в кабинет шумно вошел Дмитрий Петрович Полуэктов (в миру Полуэктыч) — литературный агент, посредник, маклер, совладелец двух-трех издательств, книготорговец и общий друг, советчик и партнер. Во всех этих качествах он снискал любовь всей пишущей братии, чему способствовало еще одно его свойство: умение, в отличие от этой братии, жить и работать легко, не напрягаясь. Правда, это не мешало ему со всеми подряд делиться своими тяжелыми проблемами (а не поэтому ли он и жил легко?!)
— Удивляюсь, как это мы, книгоиздатели и продавцы, еще живы! Все дико дорожает: бумага, типографские услуги, содержание штатов, транспорт. А спрос — катастрофически падает! Не знаю, что будет завтра! — радостно жаловался он. И слушатели тоже удивлялись.
Но основной бизнес Полуэктыча состоял в уловлении, угадывании, а иногда и открытии (в том числе и там, где их нет) молодых и юных литературных дарований и издании их первых книг (главным образом стихов), разумеется, за счет самих дарований, вернее — родителей. Он приносил детям радость! И сам за них радовался. Это была двойная радость. Наверно, поэтому он всегда хорошо выглядел и был в настроении. Иногда к его услугам прибегали и зрелые мужи. Те, хоть и ворчали, тоже радовались долгожданному, пусть и дорогооплачиваемому результату.
М. Г. долго не мог понять, чем Полуэктыч — рослый, спортивный, располагающей внешности напоминает ему героя чеховского рассказа «Удав и кролик»: «Петр Семеныч, истасканный и плешивый субъект в бархатном халате…»? При их полной внешней противоположности! Подумал и догадался: ловец! Ловец человеческих душ! Вот в чем его сходство с автором и пропагандистом технологии совращения чужих жен. Искатель, искуситель, соблазнитель, но, конечно, в благородных целях — дарить своим клиентам радость!
…Полуэктыч оглядел кабинет — профессиональный обзор, наблюдение! И приветствовал присутствующих неизменной цитатой из безвестного стихотворца:
Кто я, что я? Скромный литератор,
Терпеливый труженик пера…
— Привет литераторам от их кормильцев-издателей!
И как орел на добыче, остановил свой взгляд на М. Г.
— Глебыч, ты что такой кислый? А это что? — вот уж действительно орлиный взгляд! Он взял со стола книжку. — Твоя новая книга? Как же так?! А я ничего не знаю, не слышал — а ведь у меня мониторинг по всему полю! Вот почему ты такой квелый, вянешь в полном забвении?.. Литературная общественность, критики — ау! Где вы?
— Боже мой, мои слова!.. Единственный человек… — подумал М. Г. в надежде… но разговора не получилось. Во-первых, у Полуэктыча нет времени для бесед, а во-вторых — она не нужна, он сразу переходит к делу:
— Ну вот что, труженик пера, все мне ясно, нужна срочная раскрутка!
Благодарность затопила душу М. Г. В голове вертелось из Чехова что-то типа: — «движимые и тронутые всей душой… отеческим попечением…»
— Ну пиар я тебе с той книжкой сделаю, — Полуэктыч бегло ее перелистал. — Даже славу.
И почему-то процитировал:
— …слава, купленная кровью…
И после паузы, внимательно оглядев М. Г., деловито спросил:
— Слава будет, крови у тебя хватит?
И почему-то перечислил несколько фамилий, среди которых были известные критики. И написал на листке число. Ничего не соображавший М. Г. только тут стал что-то понимать. Сумма оказалась посильной… Вот где потребовалось напрячь чувство юмора: уж не розыгрыш ли это?
Но Полуэктыч был вполне серьезен и понимающим тоном сказал:
— Ну я вижу, ты не в состоянии сделать выбор. Беру его на себя. Итак — он с минуту считал в уме и вынес решение: — через две, максимум три недели. И попрощался:
— Я на Кутузовский, могу подбросить. — и звякнул ключами от своего шикарного «Ауди».
И уже в дверях выдает обращенный к писателям призыв — неизменную фирменную хохмочку: — Пишите!..
…Строчки прыгали в глазах М.Г., буквы плясали, смешиваясь в кашу, когда он, спустя две недели снова оказавшись в редакции, читал в еженедельнике «Книжный навигатор» рецензию неведомого Пекарского:
— …это третья книга Потягина после предыдущей, изданной 4 (!) года тому — не часто радует нас Михаил Глебович своим творчеством. А жаль! Дух Чехова витает в мыслях при чтении этой веселой, я бы сказал, радостной, талантливой книжки рассказов… Я, разумеется, не хочу сравнивать Потягина с Чеховым (М. Г. насмерть перепугался: Полуэктыч, оказывается, на все способен!), но дух, стиль, знание предмета — чеховские! Не случайны и тематические совпадения. При чтении рассказа «Утка по-пьемонтски» как не вспомнить знаменитую чеховскую «Сирену», только в отличие от Антона Павловича у Михаила Глебовича преобладает не гастрономическая, вкусовая сторона, а — информационная, статистическая. И это — примета времени: информативность — вот что сейчас главное! (Кстати, вспомните чеховскую «Полиньку», с перечислением множества галантерейных товаров!) И в самом деле, какой охват блюд, какой ассортимент! И какое знание дела — состав, описание, названия блюд, — даже цены! (а для некоторых это почему-то самое важное). Не иначе, как ради этого сюжета автор был вынужден посетить десятки московских ресторанов и дегустировать сотни блюд! (Скажу по секрету: автор признается, что грешит чревоугодием — да, сатирик беспощаден и к себе!). Впрочем, это творческая кухня писателя, и посторонним вход туда запрещен!
В сатире «Банкет» автор с таким мастерством описывает криминал в сфере финансов, коммерции, бизнеса (да, таков уж долг сатирика!), что кажется: знать такие детали можно только на личном опыте… И тут — эрудиция профессионала, автор сыплет терминами: фьючерсы, лизинг, толинг, франчайз…
— Неужели вы все это знаете? — спрашиваю у автора. — Ну, например — и я задал вопрос позаковыристее — что такое… опционы?
— Опционы? Это цветы. Желтого цвета, — улыбаясь, ответил Михаил Глебович. — Если вы подарите даме букет опционов, можете рассчитывать на успех.
Ну как не улыбнуться в ответ! Какой неожиданный юмор — яркий, смелый, самобытный. В авторе, как и в его творчестве, так и брызжет энергия смешного.
Можно утверждать: Потягин создал новый жанр, он сам его назвал «газетный рассказ». (Что-то похожее было у американца Доспассоса, в 20-30-х годах, тот вообще вклеивал в текст газетные вырезки.) Сегодняшние СМИ — говорит писатель — источник свежих тем, сюжетов, образов. Насыщенность фактами, документальность — вот современный реализм! Это кредо писателя. — Читая газету, у меня — Потягин остановился, словно что-то вспоминая; тут я не выдержал и подсказал ему: — «и глядя на природу в окно» — … — да, да! — подхватил он и рассмеялся, — по Чехову, «слетела шляпа!»… Тут вмешался я: — и у меня тоже — и мы оба расхохотались! Работать стало невозможно, хоть требуй «Жалобную книгу»…
М. Г., кроме пылающих щек, ощущал, что, как у Чехова, «ни разу не испытывал такого счастья, такого захватывающего блаженства, как в те минуты»…
Кто такой этот Пекарский, что-то я о таком не слыхал… Бойкий! Молодой, наверно…
…Но ничего не менялось в жизни М. Г. Слава ничем себя не проявляла, если не считать двух-трех поздравлений коллег и радости жены.
Придя в следующий раз в редакцию, М. Г. увидел на своем столе «Спутник читателя», развернутый на большом заголовке: «Как написать юмористический рассказ». Что это? Рецензия какого-то Ахломяна на его книжку… Недоброе предчувствие толкнулось в сердце. М. Г. не читал — как будто засовывал насильно куски в глотку и проглатывал, не жуя:
Да, чувство юмора у автора есть и весьма своеобразное: он перекатывает большие и малые куски из газетных и журнальных публикаций с минимальной обработкой. Это очень смешно, не правда ли? И назвал он этот жанр — «газетный рассказ», запатентовал, так сказать. Характерен рассказ «Утка по-пьемонтски». Его следует переименовать в «Утку по-потягински», это его фирменное блюдо: скопировано из приложения к «Известиям» — «Московские рестораны». Сочувствуем г-ну Потягину, — он ни одного из перечисленных блюд даже не попробовал! Жаль, что автор не приводит химических формул реактивов, которыми торгует герой рассказа — офисный менеджер… Какая-то неполнота информации… Можем подсказать, где их найти — в учебнике химии! А лучше всего привести весь прайс-лист ЗАО «Образцовый магазин химреактивов». Есть претензии и к рассказу «Вельможа»: автор приводит лишь малую часть служебного документа. Этого недостаточно! Шире надо привлекать служебные материалы — бухотчеты, переписку и т. п.!
Есть ли у автора талант? Безусловно! — в перекатывании чужого текста.
Все это действительно смешно. Потягин недаром считается юмористом.
М. Г. оторопел, как от пощечины.
— Братцы! — придя в себя, застонал он, обращаясь не только к коллегам, но и ко всему прогрессивному, точнее читающему человечеству, — но ведь… да ведь я же сам эти моменты обыгрываю, даже источники указываю… это же самоирония! Какой позор, я погиб!..
Коллеги повскакали с мест и дружно набросились на несчастного товарища:
— Кто-то тебе позавидовал, ну и заказал разгромную рецензию, возможно, тому же автору.
— Как?! — после этого возгласа М. Г. остался с открытым ртом, не закрывая его.
— Все это псевдонимы! Кого подозреваешь? Ищи конкурентов среди своих же коллег-юмористов, они способны на все!..
— Это Полуэктыч, он и вторую статью устроил. Жук тот еще! Интересно, сколько он себе оставил?
— А может, и не он, но припишет себе, как пиаровский прием, и слупит с тебя еще.
— Как?! — только и мог еще раз каркнуть М. Г.
— Сам виноват! Это все твоя дурацкая ирония, твои шуточки!
(В мыслях М. Г. тут же промелькнуло чеховское: — «Зачем шутил?»)
— Это тебя, — протянули ему телефонную трубку.
В трубке гремел радостный голос Полуэктыча:
— Ну, какой я тебе пиар устроил, а! Это же гениальная комбинация — такой дубль!
— Я тебе этого не прощу, — у М. Г. остались силы только на шепот, но он удивился гневной мощи своего шепота, оказывается, он способен на негодование!
Полуэктыч в восторге расхохотался:
— Ну, Глебыч, рассмешил, да ты действительно настоящий юморист, какая хохма и как сыграно! Ты еще и артист!
— Скотина, он еще измывается надо мной! — в бессильной злости подумал М. Г.
— Слушай, Михаил Глебович, — кажется, Полуэктыч отходил от хохота, возможно, даже утирал слезы и вдруг резко посерьезнел: — Ты что, не шутишь? Вот чудак, не понимаешь своего счастья! Да это же главное условие успеха — скандал! И чем громче, — тем лучше. И я его тебе и устроил, этим дублем! Только так можно добиться популярности! Да ты должен, нет, не волнуйся, не деньги, а должен на руках меня…
Возмущаться больше М. Г. уже не мог и бессильно положил трубку…
М. Г. боялся появиться на улице, и тем более — в редакциях. Но… именно теперь к нему стали проявлять внимание. Звонили коллеги, литагенты, расспрашивали о здоровье, работе, нет ли новенького. Заговорили о новом стиле — «газетный рассказ» и об его авторе… А вскоре тот же радостный Полуэктыч сообщил по телефону, что издательство «Астра» хочет выпустить дополнительным тиражом (этот разошелся) его книжку, требуется согласие автора.
— Я пробил договор, с тебя магарыч! Благодари не меня — Ахломяна! — в трубке послышался торжествующий смех Полуэктыча.
…В голове М. Г. вдруг опустело, и пустота едва слышно звенела. Но в ней откуда-то возник вопрос, он ширился, занял все место и требовал ответа: как называется рассказ Чехова?.. Сюжета в нем не было, но запомнилась одна странная фраза: «…не заметить и пройти молчанием мимо бездарного Макара, пишущего неважные стихи и рассказы»… Почему-то ему слышались в этой фразе легкий упрек в свой адрес и в то же время снисхождение и прощение мастера… Больше его ничего не интересовало… — Так в чем дело? — последовал самоответ, — посмотри в Собрании сочинений… Э, нет, — запретил себе М. Г. — надо вспомнить самому… только самому… Как же называется этот рассказ?..

3 июня 2008 г.



 ЖЕРЕБЕНОК В АВТОБУСЕ

В переполненном городском автобусе где-то в хвостовой части салона раздается возмущенный женский голос:
— Мужчина, не толкайтесь, вы что, не видите, здесь же ребенок!
В передней части салона мальчик лет 7 потянул за руку отца и, задрав голову, посмотрел на него:
— Папа, ты слышал, в автобусе оказался жеребенок!
В серьезных глазах и голосе мальчика недоверчивая тихая надежда. И спрашивает он негромко, неуверенно.
Папа, классический папа-дылда, высокий, худой, губастый и носатый, конечно же, в очках, но без шляпы, чего нет, того нет.
— Жеребенок? С чего ты взял? — отвечает папа, в то же время не выказывая удивления по поводу странного вопроса. — я ничего не слышал, тебе показалось...
— Мужчина, я вам говорю, затолкали же ребенка! — повторил тот же голос уже на более высокой ноте.
Мальчик внимательнее и более уверенно посмотрел на папу.
— А сейчас слышал?
— Да, слышал… действительно что-то насчет жеребенка, — вынужден согласиться папа, и хотя сын явно ждет от него поддержки версии жеребенка в автобусе, от комментариев воздержался. Но мальчик все-таки призвал его к ответу:
— А ты посмотри, ты же выше всех, тебе все видно, — отважно попросил мальчик, отмечая как бы между прочим неоспоримое превосходство папы перед всеми окружающими (что было небольшим, но вполне простительным преувеличением — в салоне стояли мужчины и повыше папы). Он понимал, что эти папины наблюдения могут положить конец чрезвычайно заманчивой гипотезе, от которой, раз уж она возникла, не хотелось отказываться.
Папа воспользовался своим преимуществом, повертел головой, но это не дало результатов, а возможно папа был не очень внимательным наблюдателем.
— Ты знаешь, отсюда жеребенка не видно, там толпа…
И взглянув на сына, вдруг подает сигнал надежды:
— Но это ничего не значит. Просто этот жеребенок очень маленький и затерялся в толпе.
— Конечно, маленький, ты прав, вот его и затолкали, — охотно соглашается мальчик. — А я люблю жеребят… погладить бы его…
— А ты их разве видел? — переводит папа беседу в безопасную реальную плоскость, но тоже в жеребячьей теме. — Лошадей ты, правда, видел и даже катался. Помнишь, на ВДНХ мы все втроем гуляли, и нам предложили покататься…
— Да, на лошади или на пони.
— И ты выбрал пони.
— А ты держал меня, а потом отпустил и шел рядом, а я ехал сам… Она такая смирная, послушная лошадка.
Папа улыбается, вспоминая страницы счастливого детства сына, довольный мирному уходу от рискованного вопроса о жеребенке.
— Мужчина, дайте же ребенку пройти, это я вам говорю, мужчина! — послышалось требование все той же женщины, адресованное по всей вероятности к тому же непонятливому и кроме того неуклюжему, а, может быть и похуже, — грубоватому, если не хамовитому мужчине, обижавшему животное.
— Папа, жеребенок выходит! — мальчик говорит о жеребенке, как о доказанном факте. — Возьми меня на руки, я хочу посмотреть.
И здесь папа находит дипломатический ответ:
— Все равно не увидишь, Витек, — сочувственно говорит он. — Они выходят через заднюю дверь.
Аргумент неоспоримый.
— А кто эта женщина, при нем? — Витек не хотел прекращения приятной темы.
— Как кто? Мама, конечно…
— Как мама? Мама-лошадь?
Витек с интересом посмотрел на отца. Папе ничего не остается как окончательно перейти на сторону жеребячьей версии.
— Ну… в переносном смысле, конечно… Ясно, что не лошадь. Это… его воспитательница, няня, она за ним ухаживает, прогуливает его, катает на общественном транспорте. Какая-нибудь девушка. Помнишь, при лошади с пони тоже была девушка, девушка-конюх. Такие девушки или мальчики очень любят лошадей и животных вообще, занимаются с ними.
— Интересно… — задумчиво говорит Витек, он слушает папу с поощрительным вниманием и охотно принимает его объяснения.
Ободренный папа уже уверенно развивает тему, подхватив подвернувшийся аргумент.
— Ну да, ведь была остановка «Измайловский парк». Вот сюда и привезли жеребенка к маме. А она пасется где-то здесь в парке на лужайке и ждет своего сына, ну или дочь, чтобы покормить и поухаживать за своим ребенком, пообщаться с ним по-своему.
— Вместе поржать тихонько, — подсказал Витек, напрягая свою фантазию и знания лошадиной жизни.
И замолчал, глубоко задумавшись над историей с жеребенком.
Молчал он и тогда, когда они вышли из автобуса. Папа опасливо поглядывает на сына. Зная его склонность к фантазиям (в кого бы это?), папа решил саморазоблачиться до того, пока разоблачение станет неизбежным и не очень приятным.
— Видишь ли, Витек… ну… я немного пошутил…
— Да, папа, я это сразу понял, — перебивает его Витек, — жеребенка не пустят в автобус. Но знаешь что… — Витек замялся… — Словом, я прошу тебя, в следующий раз…
Папа начинает предательски краснеть за свой грубый обман ребенка, даже не столько сам обман, сколько за его художественное оформление, с деталями. А обманутый ребенок продолжал:
— Ты точно так же выдумывай что-нибудь и рассказывай мне такие же интересные истории. У тебя так хорошо получается. Это же гораздо интереснее, чем… ну… на самом деле. А что на самом деле, я и сам знаю…
Папа поправил очки и с любопытством воззрился на сына.
— Так что же, мне каждый раз для тебя фантазировать прикажешь?
— Ну не каждый… — разрешил сын. Взял отца за руку и, запрокинув голову, посмотрел на него:
— Просит же ребенок…
— Ну если жеребенок просит…
И оба рассмеялись. Вернее, сын только улыбался, а смеялся отец…