Наталья Горбаневская (1936-2013)

*

А на чьем же — да, на чьем
черновике она писала?
Слёзы градом ли, ручьем,
гости дышат за плечом,
им, акулам, нипочем
 смазь вселенского скандала!

А на чей же — да, на чей
призыв из дому выбегала?
Начинавшихся ночей,
раскрывавшихся очей
чьих — доищет книгочей —
 сон навеки замыкала?

Наводила сон на веки,
отводила взгляды,
сон на очи наводила,
взоры отводила,
и сегодня человеки
в двадцать первом что ли веке
до сих пор ломают голову
 над ее загадками.

*

И князь и тать
и пастырь и кметь
и время шептать
и время шелестеть
опавшей листвой
неразрезанных книг
не твой не твой
 а чей же двойник

шуршит шебуршит
в пожелтелой листве
на поверхности луж
это уж или змей
это змей или уж
вползает на щит
со львом в голове
 с девизом Посмей

*

Ступай себе не торопясь
дорожкой неторопкой,
чини разорванную связь
 не кружевом, а штопкой.

И чтоб то ни было в пути
надвинется и встретит —
ты потихохоньку лети,
 как ветерок, не ветер.

На Крещенье-Богоявленье

Три стихотворения

1.

В эту синь
в эти волнины
кинь свой взор
неозлобленный
слушай звон
в небе словленный—
Сей есть Сын
Мой возлюбленный 

2.

Зверю — зверево.
Вязу – вязь.
На вросшее дерево
перекрестясь,
выходишь, кемаришь,
закуриваешь
и марево-хмарево-
 хмурево ешь.

3.

На Крещенье-Богоявленье
брызжет веник молодой,
и серебряное ангелье
льется пенье над водой.
Льется пение над пролубью,
льет свяченая вода,
и гуляют голубь с голубью
 по-над ломкой кромкой льда.

*

Новый год.
Вдоль по улице идет
по мордам подобный урке
малый с надписью на куртке
 «Hand of God».

Ни снежка
не просыпала Рука
из глухой зависшей тучки,
Он глядит на наши штучки
 свысока.

*

Как приказчик лавку, открываю с утра компьютер,
шевелю ушами и безглазою белой мышью,
шевелю губами, как латыноязычный патер,
 отпеваю мессу свою скоморошью.

Как товарищ Сталин, знаю толк я в языкознаньи,
сохранить, раскодировать, выслать – я всё умею,
но какие-то, некие вдруг выпадают звенья,
 и тогда я сижу и маюсь по месяцу маю.

*

Свет мой зеркальце, в которое
отродяся не гляжусь,
расскажи ты мне историю,
 чтобы ужас, чтобы жуть.

Чтобы сердце хладнотеплое
содрогнулося до пят,
чтоб видение утоплое
 проскочило водопад.

Чтоб валилась, как из видика,
страхов скрежущая жесть,
чтобы страшненькая выдумка
 заслонила то, что есть.

*

Под кого ты косишь?
Чье ты сено косишь?
Стонет в горле, как свищ,
 комар-долгоносик.

Чья трава на лугу
выкошена до дна?
Чей ручей на бегу
 стал водой подледной?

Чей комар? Чей Макар
не телят гоняет —
со свечи сняв нагар,
смотрит вниз с верхних нар,
 сам же догорает...

*

И Ирода-царя,
и — и Иродиады
запнешься, говоря
и имена, и даты,
и Иоанн главой
Предтеча лег на блюдо,
и не было у люда
— никто не поднял вой —
ни гнева, ни досады,
и римские солдаты
замучили шутя
 вифлеемское Дитя.

*

Книжку читаю —
книжка в руках рассыпается.
Таю, не таю —
 сосулька в груди просыпается.

Сплю ли, не сплю ли —
через горло сыта сновиденьями.
Сыплются пули
провиденья ли, Провиденья ли.

Сыплют горохом
по тонкому льду и прозрачному.
Катятся эхом
 наживо, наголо, начерно.

На коленях в огороде

Не пою, а подпеваю
голосу снаружи.
Надеваю, набуваю
 галоши на уши.

Духом чару выпиваю
зелена вина.
Забываю, забываю,
 в кого я влюблена.

Пропадаю, выпадаю,
словно соль в осадок.
Не полю, не прободаю
 в огороде грядок.

*

Еще неделя февраля
с костлявым лишним днем.
Тепла зима, кругла земля
и кружит кверху дном.

Как со сумчатого зверька,
мы свалимся с нее.
Земля — кисла, зима — горька,
 а небо — СИНЕЁ...

Zimeysa

Полустанция Зимейса
из проезжего окна.
Изумися, изумейся
 над изгибом полотна.

Изумляюсь, из-умляюсь,
из ума на всем скаку,
глаза жмурю как умляут
 над ухмылкою как U.

На стихотворение Олега Юрьева
«Толстый Фет»

Печаль моя... и темен Фет,
бесприлагательный, некроткий,
неукрощенный, некороткий,
не светящийся на просвет.

А на подушке Дездемона,
умучена, удручена,
и смотрят мёртво, беззаконно*
 два веницейские окна.

* или, что то же самое, безоконно

Два стихотворения неизвестно о чем

1. 

Это, конечно, еще
не настоящая осень.
Бродят ищейки, ища
след моих стоптанных ног.
Но уже не горячо,
но уже жарко не очень.
Вскинуть — и выстрел с плеча,
 и погребальный венок.

И, загребая плащом
первые палые листья,
четырехпалым граблям
снова на край наступлю.
И, предпоследним лучом
с вами хотя поделиться,
свой сладкозвучный обман
 в чистую правду стоплю.

2.

Нагая истина,
наряженная ложь.
Читай по-быстрому,
 а то не разберешь.

А то, атонику
в мелодию введя,
не вхлынешь толику
 апрельского дождя.

А то, на атомы
атаку разложив,
встряхнешь кудлатыми
 и всхлипнешь, еле жив.

И всхлип откликнется
не тем, не тем, не тем.
И ссылка кликнется,
 но где-то, а не там...

*

Ищите и обрящете,
иду, клюкою тыкаю,
похрустывают хрящики,
 потрескивают, тикают,

как часики. Еще часок,
вон тот еще пройти лесок,
и рощу, и болотце,
как конь или как ящерица, —
всё равно обрящется,
 отыщется, найдется...

*

Поэт, заблудившийся в чаще,
потом очутился в раю.
Такое бывает. Но чаще
 я чашу отчаянья пью.

Отчаянья, но не унынья.
Отчаянья, но не навек.
Потщатся ли частые клинья
 застопорить времени бег?

*

Хоть бы в петлю, хоть бы в рай,
хоть бы в дедовские орды,
не горды мы и не твёрды,
не рабы мы и не лорды,
 по старинке помирай.

По старинке помолясь
у порога в путь-дорогу,
в пурги, замяти, мороку,
обмороки, поволоку,
 сутолоку, мрак и грязь.

За порогом замерев,
обойму и тьму, и тучи,
хлябей тяжких пар летучий,
где в засаде из созвучий
 с агнцем затаился лев.

*

Как мало флипперов теперь в Париже,
тем более в кафе и не покуришь,
и щуришься, как недобитый жмурик,
 недоостывший, на ступеньку ниже.

Пейзаж, пейзаж — иль вправду пеизаж,
тем больше милый, чем более унылый,
дождливый, как березка над могилой,
 и за него чего ты не отдашь?..

Стихотворение,
которое могло бы быть завершающим
в новом цикле восьмистиший
(если бы было восьмистишием)

Лови, лови его за хвост,
словечко-дезертира,
тащи на дровнях на погост,
в песок сажай, кидай компост,
 чтобы росло ретиво,

своею тенью осеня
истершуюся надпись:
откуда, где, в каких сенях
и на виске какой синяк
 и дата – только надцать...

*

Закусивши заплаканной наволки
уголок, больше слёз не прольи.
Позабывши уменья и навыки,
 обретешь то, чего и не и...

не искала, не рыскала по лесу,
по курганам не рыла, и, голосу
горловому не ставя границ,
может, словишь летучую молонью,
может, путь свой проложишь по солонью
 или против, и навзничь, и ниц.

*
            Друзьям-мемориальцам

То-то раньше был порядок,
лист газетный чист и гладок,
ни страстей, ни людобоен,
полосы лесопосадок
 шли в шеренгу под конвоем.

Мало, мало постреляли
 нас.

Это кто сказал «нас»?
Это Мы от имени Масс,
куда затесался класс-
-овый враг. Оный враг — не дурак,
он страну толкал в буерак,
а теперь затолкнул, затолкнул,
недострелянный, недобитый,
недовыброшенный орбитой
людобоек и мясорубок,
и еще шевелится, обрубок,
 и еще разевает рот...

Старая басня

Эта быль-небылица,
эта райская птица
на окно мое с лету садится.
И кричит, и хохочет,
как полуночный кочет,
 но со мной веселиться не хочет.

Колесом разноцветным
перед громом, ни ветром —
перед Богом лишь голову клонит.
Небылица — былинка,
а неправда — дубинка,
 но дубинка дубы только ломит.

*

— Где ты была?
— С утра.
—  «Где» говорю я!
 — Светла

ночь как день,
и круги по воде.
— Дребедень, дребедень!
Говорю я: где?
Ты, глухая пень,
хоть очки надень!
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Молчок. И круги по воде.

*

Распонятна идея
и ужу, и ежу,
и еще, и уже я,
и только скажу,
не умнея, не млея,
не ища и не ждя:
— Ничего нет роднее
 грибного дождя.

*

Патриотизм... Хоть имя дико,
но кто ж из нас не патриот?
Кто, хоть малюсенький владыка,
 а об чужих не оботрет

подошвы, набродясь по грязи
отечественной, и заразе
занесенной не даст отпор
и, в свой пустой карман залазя,
виновных не найдет за... за... за...
 бугром, шеломянем и т.п.?

*

Этот дар раздари
и раздай,
оторви от себя —
и оттай,
как оттаивает
карниз
от сосулек,
 тянувших вниз.

...а впрочем, и не в том..
.Восьмистишия остинато

1. 

Что тебя так улыбает?
Что меня так мутит?
Отставная коза барабанит,
и по полю пыль летит.

А деревья срубают, как головы,
безболезненно и бесполезно,
и бесслёзно, и бескорыстно,
 как истории коромысло.

2.

Коромысло или маятник?
Слёзный дар или колодец?
Память, память или памятник?
 Бездна, бездна или кладезь,

где закопаны сокровища,
а какие — Бог весть, Бог весть,
где кровится и сукровится,
 где кроится чья-то повесть.

3.

Повесть — совесть,
роман — обман.
Кто там? Кто здесь?
 По чьим домам

ходит с обыском
ветер нагой
с липовым пропуском,
 с липовой ногой?

4.

И все звери спят, спят.
И все люди сны снят.
И от головы до пят
ты и заснят и заснят.

Спи-усни, но не засни,
только сон к себе мани.
Сини-сини и сини
 ночи, ночи, дни и дни.

5.

Как на дно, как без дна,
как без позвоночника...
Как беззвёздна одна
 темная ноченька.

На день сохнет со дня
светлая реченька.
Не слышна, не видна
 флейта поперечная.

6.

Эти «не», эти «без»,
этот отрицанья бес
над безгрешной землей
 пролетел, сухой и злой.

Пролетел, сухой и злобный
над Калугой, над Коломной,
над Окой и Двиной
 и над темной надо мной.

7.

Образуется, всё образуется,
образумится и обрящется.
И русалочка лёгко разуется,
 позабудет про ножки болящие.

Заиграет и в прятки, и в салочки
до полуночи, после полуночи,
и щекочущим смехом русалочьим
грянут по небу луны и луночки.

8.

Слышен-виден, виден-слышен
чистый помысл, чистый замысл,
лепестки отцветших вишен
 заметаю. Заметались

под метлою. Загорелись,
как подсохшая берёста.
Вот тебе «краса и прелись»,
и красоты, и короста.

9.

Месяц прост, но не прям.
Как дорога в храм,
 он изогнут.

Никаких программ,
выпьем по сто грамм,
и чабрец, и тимьян,
и лопух, и бурьян
 — все иссохнут.

10.

Если я автомобиль,
то, конечно, грузовик.
Если грязь и если пыль,
кузов мой из них возник.
Если стелется ковыль
пеленой из-под колес
— небыль? небыль? или быль?
 — в том вопрос? не в том вопрос?

11.

Ухабами забитый,
разутый, позабытый,
кончается стишок.
И вновь пошли ухабы,
ну да и мы не слабы,
 затянем ремешок

покрепче да потуже,
 ныряя в рифму в ту же.

12.

В ту же степь, не в ту же степь,
жестяные вывески,
газетные вырезки,
то известия, то весть,
а благая ли, Бог весть,
два шага, ту-степ, ту-степ,
две ступеньки с лестницы
 у меня-безвестницы.

13.

Единица в кубе — один,
а двое в кубе — восемь.
По двое в кубах сидим,
 ничего не просим.

Непросимый — не вопроси.
Непростимый — другим прости.
Напейся росы, росы.
 Ни с ума не сойди, ни с пути.